Алов и Наумов - Любовь Алова

Он говорит: «Ты можешь меня подождать?» – «Жду тебя здесь». Я зашел в пивной бар, что был там на углу. Думал, придется ждать часа два, однако минут через тридцать-сорок явился Хуциев. Спрашиваю: "Ну что, без хвоста?" А он отвечает: «Нет – с хвостом. Посмотрел я на Ильичева, что-то он мне не понравился, и решил: пошли они все на фиг».

Хуциев всегда был худ, а в то время, от переживаний, особенно. Но характер у него был необыкновенно стойкий. Конечно, потом, под натиском самого Хрущева, Марлену пришлось «сбросить часть хвоста», но ничего принципиального он не отдал. Вот так, одновременно с потерями мы все, как Марлен, приобретали в характере, в человеческих качествах и, следовательно, как художники.

Может быть, и есть правда в словах Ницше: «Все, что нас не убивает, делает сильнее».

«Закон»

В начале 1960-х, после «Мира входящему», мы: Леонид Зорин, Алов и я – начали по наитию, гадательно писать сценарий о сталинских репрессиях и о реабилитации осужденных, начавшейся после XX съезда партии. Тогда об этом было мало известно, и мы буквально по крупицам стали собирать факты. Сначала известные сценаристы Юлий Дунский и Валерий Фрид рассказали нам эпизод из своей жизни – как собирались студенческой компанией в арбатской квартире, окна которой выходили во двор. А Арбат – это правительственная трасса, по которой ездил Сталин. Молодым людям инкриминировали покушение на главу государства – якобы они планировали стрелять из окна, – совершенно игнорируя тот факт, что окна квартиры выходили во двор. Мы дружили с Фридом и Дунским[3], и они разрешили нам приспособить их историю к нашим нуждам.

Владимир Наумов, Леонид Зорин, Александр Алов – друзья, написавшие в соавторстве сценарии к трем фильмам: «Мир входящему», «Закон», «Скверный анекдот» Болшево, 1965 год

III Международный кинофестиваль в Москве, 1963 год. Картина Федерико Феллини «8 с половиной» получила главный приз. Владимир Наумов, Федерико Феллини, Марлен Хуциев, Антонелла Луальди, Тенгиз Абуладзе, Лия Элиава, Александр Алов

У Алова был приятель, работавший в провинции прокурором. В начале 1960-х его вызвали в Москву и поручили разбирать дела репрессированных. К этой работе старались привлечь людей молодых, прошедших войну. Все, кто работал в органах при Сталине, так или иначе были причастны к репрессиям, – следовательно, допускать их к пересмотру дел было нельзя. Так что решение привлечь людей с чистой биографией, незапятнанных можно назвать мудрым. Так вот, он познакомил нас еще с двумя-тремя людьми, которые, как и он, готовили дела к пересмотру. Шепотом они рассказали нам, какие страшные судьбы и какое страшное время проступает через протоколы и документы, сплошь фальсифицированные. Я говорю «страшные», потому что убежден, что самое страшное, когда человек насильственно и беспричинно лишается свободы. Свобода – это самая большая ценность человека, об этом мы писали сценарий, который назвали «Закон», об этом хотели снимать картину. Фильм «Мир входящему» был о мире, «Закон» должен был стать фильмом о свободе. Мир и свобода – главные условия полноценной жизни человека.

В те далекие годы, когда мы писали сценарий, мы не могли знать об истинных масштабах репрессий. Об этом расскажет позднее А. И. Солженицын. И тем не менее для старой гвардии высокопоставленных партийцев «Закон» оказался настоящей «бомбой». Сценарий закрыли, хотя потом он еще долго ходил по рукам в машинописном виде, став одной из первых самиздатовских книжек о сталинских репрессиях. В 1962 году, когда в «Новом мире» появился рассказ А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», еще было можно, хотя, как вскоре выяснилось, его публикация была чудом, которым мы обязаны А. Т. Твардовскому. В конце 1963-го, когда мы закончили наш «Закон», «будировать тему репрессий» было бесповоротно нельзя. Что касается самиздата, то это слово прочно войдет в жизнь мыслящего советского человека несколько позже, к 1968-му, за самиздат начнут преследовать, сажать. Мы тогда ничего этого не знали. «Закон» жил своей жизнью – лежал в столе без надежды стать фильмом.

Ровно через 25 лет – и это рекорд для Книги рекордов Гиннесса – я снял одноименную картину, хотя, конечно, практически все пришлось переписывать и переосмысливать. Началась перестройка, открылись архивы, появились невероятные прежде возможности – побывать на даче Сталина, снимать в ее окрестностях, снимать в доме, где жил Берия и где теперь находится посольство Туниса. Я рад, что довел наш сценарий до логического конца – снял картину. Мне это было важно и Алову. Не знаю, сумел ли ее оценить новый зритель, было ли ему до кино в те дурманящие годы, когда тройственный союз – перестройка, свобода, гласность – открыл все шлюзы и ошеломительным потоком хлынуло все, что было запрещено, непозволительно, что было закрыто в спецхранах и лежало на полках.

Но это было впереди. А пока на дворе стоял 1964-й. Мы руководили Объединением писателей и киноработников, и последующие наши три фильма, несмотря на их различия, были экранизациями произведений великих писателей – М. А. Булгакова, Шарля Де Костера и величайшего Ф. М. Достоевского. Но общее было не только в этом. В каждом из этих произведений, конечно, сообразно времени и особенностям таланта автора, был выход за пределы «ползучего» реализма, реализма «в карман». Высший «фантастический» реализм Достоевского, поразительный сплав натуральности жизни духа и его парадоксальных проявлений; трагикомические, мощные, гротескно-мистические образы, исторические страсти «Бега» и «Легенды о Тиле» – все это давало возможность прикоснуться к великому богатству классической литературы и попытаться найти способы кинематографического воплощения той уникальной образности, которая отличает этих авторов и эти произведения.

«Скверный анекдот» 1965, 1987, 2015

Рассказ «Скверный анекдот» Достоевский написал на следующий год после отмены крепостного права в России. То есть в 1862 году, «…в то самое время, когда началось с такой неудержимой силою и таким трогательно-наивным порывом возрождение нашего любезного Отечества и стремление всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам». (Ф. М. Достоевский «Скверный анекдот»).

«Скверный анекдот» Новоиспеченный генерал Пралинский – одна из лучших ролей Евгения Евстигнеева

В том же году рассказ был благополучно напечатан в журнале «Время».

Мы сняли фильм «Скверный анекдот» в 1965 году. Завершилась «оттепель», и приближался тот период, который впоследствии станут называть «застойным». Правда, до этого еще было далеко. Нас часто спрашивали, как удалось запуститься в производство с таким сюжетом такого «архискверника», как Достоевский? Как позволили? Во-первых, сценарий проходил инстанции, когда идея некоторой либерализации или попросту цензурного послабления в области литературы и искусства еще не была похоронена. Во-вторых, думаю, что впервые нам на руку сыграло невежество кинематографического начальства. Скорее всего, рассказ оно не читало, понадеялось на слово «анекдот», которое обещало комедию. Сатиры не ждал никто, гротеска и того меньше. Двадцать два года картина пролежала на полке, и только в 1987-ом, на волне перестройки и гласности, когда вновь началось «с неудержимой силою» и «трогательно-наивным порывом» …возрождение, стремление и самообольщение… она была выпущена на экраны.

Но по порядку.

«Скверный анекдот». Блистательные артисты: Елизавета Никищина (невеста), Евгений Евстигнеев (генерал Пралинский), Виктор Сергачев (жених Пселдонимов)

В коротком пересказе сюжет действительно анекдотический: свежеиспеченный генерал Пралинский (Е. Евстигнеев) в эйфории от либеральных идей и в легком подпитии решает облагодетельствовать своего подчиненного Пселдонимова (В. Сергачев), нижайшего «чиновника, не имеющего чина», и заявляется без приглашения к тому на свадьбу. Его превосходительство хочет показать свою гуманность, «нравственно поднять» Пселдонимова и его гостей, но наталкивается на остолбенелое любопытство и животный страх толпы. Потерпев неудачу, но не желая отступать от задуманного, генерал предпринимает новые попытки, которые пьяная и оттого потерявшая страх публика встречает глумливыми выходками и улюлюканьем. За собственное раболепие и невежество она мстит злобными издевками. От обиды и унижения генерал напивается «до изумления» (Ф. М. Достоевский). «Нет, строгость, одна строгость и строгость», – к стыду своему осознает в финале Пралинский и горестно заключает: «Не выдержал!»

Ни одна наша картина не сопровождалась такими непримиримыми спорами. Вокруг «Скверного анекдота» развернулся целый ураган дискуссий. Дело дошло до форменного абсурда. В газете «Известия» появилась статья В. Сытина «Вопреки Достоевскому». Но как можно писать статью о том, чего нет? Это же нелепость. Это, извините, вопреки здравому смыслу. Несчастный читатель никак не мог сообразить, что, собственно, критикуется. Для него картина не существовала, ибо он не мог ее увидеть. Она не была показана зрителю ни одного раза. В довершение всего поползли слухи, что негатив «Скверного анекдота» приказано смыть. Пытаясь спасти фильм, наш композитор Каретников украл позитивную копию картины и спрятал у себя под кроватью, где она пролежала два десятилетия. Работники Госфильмофонда тоже проявили бесстрашие, сказали, что смыли негатив фильма, а сами его сохранили. Вторую позитивную копию припрятали во ВГИКе, что выяснилось уже в годы перестройки, когда картина была допущена в прокат. Спасибо всем, кто спасал наш фильм.