Алов и Наумов - Любовь Алова

Казалось бы, надо гордиться Киевской студии.

Однако совсем недавно, как я узнал, выдвинута на соискание Ленинской премии картина "Иван Франко".

Я ничего не стану говорить плохого про картину "Иван Франко". Вы ее сами увидите. Но основной принцип, по которому надо выставлять произведения искусства на соискание Ленинских премий, – это их идейная устремленность, их талантливость и новаторство. Этими качествами обладает фильм "Павел Корчагин" (выделено М. С. Донским).

Я считаю, что фильм "Павел Корчагин" является наиболее талантливой работой советской кинематографии за 1956 год, и выставляю ее по праву на соискание Ленинской премии в области искусства (по кино).

Письмо мое написано несколько поздно, но согласитесь, что трудно было предположить, что дирекция не посчитается с решением бюро творческой секции студии и замолчит свой лучший фильм 1956 года. Как только я узнал об этом, я немедленно написал это письмо.

Этот вопрос так взволновал меня не потому, что я лично предпочитаю одного художника другому. Дело в большем!

В будущем всего нашего искусства!..

Ибо присуждение Ленинских премий – это определение генерального пути нашего искусства, это акт огромной важности, и, обсуждая этот вопрос, пройти мимо такого значительного явления, как фильм "Павел Корчагин", нельзя.

Марк Донской, заслуженный деятель искусств»

Самое любопытное, что, восторженно принимая картину, он так и не отступился от давних своих претензий к ней, каждый раз набрасывался на нас с предложениями о ее переделке. Даже после того как написал вышеприведенное письмо.

– А что ж ты думаешь, Чингардушкин-Пушкин? – кричал он на Алова. – Количество моих несогласий с вашей картиной вовсе не уменьшает количество ее достоинств. Понял, балбес? Ах ты, Коздалевский (не путать с актером Костолевским, которого тогда еще вообще не было. Просто Марк Семенович называл этим именем всех своих знакомых, когда был в хорошем настроении).

Прощание с Киевом, прощание с друзьями

Наступило время прощания с Киевской киностудией. Закончился, как любил говорить Алов, «наш голубой период».

Было – не было…

Алов с нежностью вспоминал Киев. С этим городом нас связывала молодость – прекрасное время иллюзий. До конца своих дней Алов с увлечением рассказывал киевские байки.

Сейчас уже трудно отделить правду от легенд, окружавших то время.

Был ли большой киевский павильон когда-то давно-давно, до войны, ангаром для цеппелина или это только слухи? Алов верил, что был. Я – нет. В те дни павильон стоял облупившийся, грязный, поросший мхом. И Алов утверждал, что однажды нашел на его крыше гриб.

Был ли в действительности тот знаменитый футбольный матч, когда администрация играла с «творческим составом» и проиграла 25:7 (хотя по договоренности должна была выиграть 3:0)?

Играли на асфальте, среди опавших каштанов. Центрфорвардом в команде администрации был сам А. В. Горский. Седовласый, тучный и неповоротливый, в трусах ниже колен, он рысцой продвигался к нашим воротам, и никто не смел даже приблизиться к нему.

– Ободынский, – негромко окликал директор своего зама.

– Слушаю, Александр Валентинович!

– Ободынский, навешивай на ворота.

– Навешиваю, Александр Валентинович!

На подступах к «Миру входящему». Киностудия «Мосфильм», 1960 год

Все шло как по маслу, когда внезапно гол в ворота администрации забил бестолковый Параджанов, как потом выяснилось – случайно. Он, во всяком случае, утверждал, что хотел забить (как договаривались) в свои ворота, но потерял ориентировку (хотя ему сто раз объясняли, где чьи ворота). Затем шесть голов подряд забил разъяренный Мелик-Авакян, и даже наш вратарь Файзиев забил гол в ворота соперников, а в довершение всего Алов «подковал» Горского. Было ли это?

Был ли Леня Кравченко – знаменитый супертехник, который мог (один во всем мире!) протереть объектив носовым платком или даже сдуть с него пыль (что категорически запрещалось, ибо дыхание портило объектив). Когда однажды работавшему с нами молодому оператору Миньковецкому захотелось самому попробовать аккуратно повторить прием Лени Кравченко, на него обрушился целый град негодующих упреков.

– Но ведь Леня протирает объектив носовым платком, – возразил Миньковецкий.

– Леня! Не путайте себя с Леней, Леня знает, каким концом протирать!

– Но ведь он дует в объектив!

– Леня знает, как дуть. Он дует, как пылесос, в себя. Он так устроен.

За считаные секунды при ветре, снегопаде, дожде, морозе Леня мог поменять объектив, перезарядить пленку. Камера у него работала всегда, и, что самое невероятное по теперешним временам, все было в фокусе. Алов дружил с Леней и восхищался его талантом.

Он часто вспоминал и старуху по прозвищу Тишина, которая много лет била в рельс, а позднее в колокол, висевший в коридоре студии, и пронзительно кричала: «Ти-и-ха-а, съемка!» (световых табло тогда еще не было). При виде ее все переходили на шепот, даже если встречали ее в самом шумном месте в Киеве, на Бессарабском рынке. Умерла Тишина, сидя на своем стуле около большого павильона под колоколом. Ее смерть долго не замечали, так как, завидев худенькую фигурку старухи, все спешили быстро, бесшумно проскользнуть мимо. Так она просидела до позднего вечера с веревкой от колокола в сухонькой мертвой руке.

Позднее мы с Аловым нередко спорили: было ли все это на самом деле, или мы просто все сочинили и сами поверили в собственную фантазию?

Во всяком случае, все это теперь было позади. Мы возвращались домой, в Москву, навсегда.

«Мир входящему»

Как-то Довженко сказал: «На "Мосфильме" есть места, куда не ступала нога человека». Может быть, это и так. «Мосфильм» – это целый мир. Алов знал его наизусть. Все его коридоры, нескончаемые закоулки и переходы, бесчисленные подвалы, колосники. Он был настоящим мосфильмовцем. В те годы здесь работали Михаил Ромм, Иван Пырьев – тогдашний директор студии, Михаил Калатозов, Юлий Райзман, Владимир Петров, Лев Арнштам, Сергей Юткевич. И одновременно набирала силу «новая волна», новое поколение советского кино.

«Мир входящему». Станислав Хитров (шофер Рукавицын), Лидия Шапоренко (немка Барбара), Виктор Авдюшко (Ямщиков)

Первый фильм, снятый нами на «Мосфильме», – «Ветер». По сути, по нравственной цели, по материалу он был продолжением наших предыдущих картин. Вообще все эти три фильма – «Тревожная молодость», «Павел Корчагин» и «Ветер» – составляли как бы трилогию о революции, о комсомоле 1920-х годов.

Мы были не одиноки. Почти вся «новая волна» начинала с фильмов о революции: Басов – Корчагин – «Школа мужества», Кулиджанов – Сегель – «Они были первыми», Егоров – «Добровольцы», Чухрай – «Сорок первый», Озеров – «Кочубей» и т. д. Затем, набирая силу, творческий потенциал, «новая волна» поднялась до осмысления темы Великой Отечественной войны, увлекая за собой и некоторых старых мастеров, и лишь спустя несколько лет разлетелась на отдельные брызги. Фильмы тех лет – «Летят журавли», «Дом, в котором я живу», «Баллада о солдате», «Иваново детство», «Судьба человека», «У твоего порога» – были вершинами в творческой биографии их авторов. И фильм «Мир входящему» мы считаем наиболее значительным нашим фильмом той поры.

Символы «Мира входящему» Война слепа и беспощадна, она не делает различий между человеком и манекеном. В роли Ямщикова – Виктор Авдюшко

Идея снять картину о войне давно мучила нас. Вернее, даже не о войне, а о той грани, которая отделяет войну от мира. Об этих нескольких днях, может быть, даже часах, когда ломается ход истории, разрываются сложившиеся отношения и связи.

Однажды совершенно случайно мы прочли маленькую заметку, кажется, в «Известиях». Там было сказано, что немецкий мальчик ищет русского солдата. Имени его мальчик не знал, но вкратце описывалась ситуация: в самом конце войны его мать, выбившись из сил, не в состоянии двигаться дальше, упала где-то в развалинах разбитого германского городка. Она была в положении, с каждым часом ей делалось все хуже и хуже. Наступила ночь, она поняла, что обречена. Ее подобрал неизвестный русский солдат, посадил в машину, довез до госпиталя, где она благополучно родила мальчика. Мальчик подрос, мать рассказала ему эту историю, и он решил разыскать своего спасителя.

Крошечная газетная заметка послужила толчком нашей фантазии, и мы вместе с драматургом Леонидом Зориным просто накинулись на работу.

Это были мучительные поиски своего выражения материала войны, поиски своего стиля. Мы стремились сделать так, чтобы безусловное действие, безусловная правда в какой-то момент вдруг сгущалась до плотности символа, оставаясь при этом правдой.

У Алова был неистощимый запас знаний о войне. Его рассказы, исполненные глубокого понимания человеческого характера, богатые неожиданными подробностями и деталями, юмором, были необыкновенно сочны и правдивы.