Столб словесного огня. Стихотворения и поэмы. Сборники стихотворений. Том 1 - Анатолий Гейнцельман

1941

Из тайника души

Вдали шуршит камыш высокий,Как море целое мечей.Над ними кобчик одинокийИ солнца миллион свечей.Как жарко. Как на грядках дышитБлаженно овощный народ!Лягушки млеют, с писком мышиБегут под норки черный свод.Где это? Где-то у ЛиманаИль на речушке там в глуши,За сизой полосой тумана,В глубоком тайнике души.Как хорошо на той речушкеСледить за красным поплавком,Лежа в траве, как на подушке,С блаженным, солнечным зевком.А неподалеку веранда,Гостеприимный самовар,Над сахарницей сарабанда,Над чайником струится пар.Там мама, бабушка, сестрица,Там очень вкусный кренделек…И вот летишь, летишь, как птица,Через болотистый лужок…Увы! Чрез полосу туманаТеперь никак не пролетишь:Она безбрежней океана,А я – подрезанный камыш!

Драконы

Сияли звезды, как иконы,Миллиарды лет тому назад,Но на земле уже драконыВсю жизнь преображали в ад,Себе подобных пожирая,Деревья пламенем ноздрейТысячелетние сжигая,Взрывая глубину морей.Сияли звезды, как короныНа синей голове Творца,Но брюхом лютые драконыЛишь славили везде Отца.Зачем Он создал первозданныхТаких летающих обжорМеж этих синих, бездыханных,Покрытых лилиями гор?Там серафимов легионы,Ему поющих: Свят, свят, свят!Здесь кровожадные драконыОпустошение творят.Одна лишь серенькая птичка,Какой-нибудь там соловей,Спасается, или синичкаМеж самых выспренних ветвей;Спасается и благодарноПускает радостную трель,И всё вокруг, что так кошмарно,Как будто бы имеет цель.Миллиарды лет спустя всё то же,Драконы те же, соловей,И только Ты сокрылся, Боже,В свой синий звездный мавзолей!

Птица Карморан

Я видел птицу Карморан,И поэтический КоранНа перьях у нее прочел,И стал, как праотец наш, гол,Стал мудр, как малое дитя,И стал глядеть на все шутя.И исцелила сотни ранМне эта птица Карморан,Как радуга на небесах,Сверкавшая в семи цветах,Как голубь теплая, как мать,Склонившаяся на кроватьБольного сына своего,Что для нее лишь божество.Я видел птицу Карморан,И исцелились сотни ранТаких глубоких, что сквозь нихПросвечивает звездный стих.Кто видел птицу КарморанСквозь этот жизненный буран,Тот знает, что и сам погост —Мерцанье только тихих звезд.

Мак

В шелковом плаще стоит он,С черным на груди крестом,Фуриями зла испытанЗа иссеченным щитом.

Посмотри, вокруг всё бледноПеред пламенным цветком,Лепестки его победноРдеют, как костер, кругом.

Гость непрошеный на клумбе,Гость, не сеянный никем,Ветер, что не знает румбы,Нес его, как Полифем.

Крохотное было семя,Меньше точки нонпарейля,Но пришло ему вдруг время:Выросли такого зелья

Распрекрасного пружинки,Что вокруг цветы – вассалы,Незаметные былинкиПеред этой сказкой алой,

Перед этим кавалеромС черным на груди крестом.Пусть послужит он примеромНам, умученным постом.

Нечего в тени скрываться,Нечего лежать в подвалах:Нужно в пурпур наряжаться,Нужно расцветать в обвалах!

Палитра

Охра, золото и миний,Стрелы света и огонь!Сверху купол темно-синий,Облачный на дыбах конь.Две уже зажглись планеты,Два небесных маяка,Две космических ракеты,Два бриллиантовых цветка.Это Божья в небе митра,Пафос творческий на миг,Мага старого палитра,Лучшее, что Он воздвиг.Миг один, Фата МорганаПревращается в ничто.Всё опять серо, погано,Как гнилое решето.Всюду колос лишь спорыни,Колос черный, да овсюг…Сверху купол темно-синий,Звезд бесчисленных жемчуг,Но на них глядеть усталиПотускневшие глаза…Мелкие внизу детали,И со щек катит слеза…

Последний час

Затишь. Серебро живое.Миллиард свечей. Атлас.Сад оливковый на зное.Черный в пламени баркас.Тихо всё. Лишь рыбка быстроХвостиком в лазурь плеснетИль серебряная искраВ сонном воздухе блеснет.Даль и нежится и млеет,Как ребенок, пьющий грудь,Всё в сознаньи розовеет,Как на солнце первый груздь.Ничего уж не желаешь,Ничего не мыслишь тож,Словно облак белый таешь,Шествуя, как старый дож,На венчанье с синим морем,На мистический обряд,Распрощавшись с вечным горем,Расплескав по скалам яд.Ведь и я иерей незримойЦеркви Божьей на земле,Ведь и я, как серафимы,Рею на больном крыле,Ведь и я живу вне жизниДля лазурных этих слов,Хоть и вьюсь в пыли, как слизни,Меж сгнивающих гробов.Затишь. Серебро живое.Миллиард свечей. Атлас.Я пылаю, догорая:Это мой последний час.

В золотой раме

Я вижу золотую раму,Громадную, как Божий мир,Но в ней не моря панораму,Не снежный в облаках Памир.В той раме ничего не видно:Внизу, глубоко, горизонт,Внизу житейская ехидна,Внизу и самый Ахеронт.В ней синева лишь золотая,В ней мелодичный полдня зной,В ней мотыльков чета святаяКружится в бездне голубой.Два белых мотылька-пушинки,Как хлопья снежные, летят,И эти чистые снежинкиЛишь друг на дружку всё глядят.Как эти лепестки живыеПопали в центр мировой?Зачем им бездны голубые,Покой зачем им гробовой?Вихрятся белые спирали,Порхают лилий лепестки,Затем падут, полны печали,На раскаленные пески.

Гнездо стрижей

Там, в Бессарабии моей,Я родился в гнезде стрижейНа колоколенке стариннойНад бесконечною равниной,Средь пышных виноградных лозИ красных на кладбище роз.Вблизи сверкал лиман Днестра,Вдали синела бирюзаУгрюмого, седого Понта,И два я видел горизонта:Червонный степи, синий моря,Не ведая нужды и горя.В два месяца я вырос так,Что ни коты, ни лай собакУж не пугали нас в гнезде.С родителями в синевеЛетали мы, как по канве,Пиша иероглиф крыломВ вечернем небе золотом.И жизнь стала вся полет, —Кто не летает, не живет!Над мутной грудию реки,В свои зарывшейся пески,Летал я, над морской волнойВ жемчужных брызгах, как шальной,Летал над морем золотымКолосьев, радостно святым,Над винограда янтарем,Над сельской церкви алтарем,Летал меж белых облаков,Меж черных грозовых полков,Меж молний яростных и грома,И всюду был я в небе дома.Лишь холода боялись мыИ нескончаемой зимы.От них мы улетали вдальЧрез синюю морей вуаль,К царице рек, в долину Фив,Где хоть и нет подобных нив,Но где священна старина,Где вечная царит весна.И снова тот же всё полет, —Кто не летает, не живет.Там жарче синева, и медьЗаката ярче в Фивах ведь,Но Море Черное милейМне было пламенных степейПесчаных и реки святой.И каждой новою веснойЯ возвращался на лиманИз опаленных солнцем стран.Пока и мне пришел черед,Покинув синий небосвод,Низринуться в угрюмый Понт,Как грешники на Ахеронт.На берегу стояла матьС ребенком в чреве: погулятьОна спустилась на закате,И на пылающем брокатеПолет наш плавный созерцалаИ непонятное шептала.Я полюбил ее, и вот,Когда окончен был полет,Назначенный мне как стрижу,Оставил синюю межуПонтийских я стремглав небес,Исполненных таких чудес,И бросился к ее ногам.Она склонилась и к устамМеня прижала, чтоб согреть,Потом к груди, но отогретьМеня ей всё ж не удалось!Сердечко снова не зажглось,И крылышки, потрепетав,Поникли навсегда, устав.Но дух умершего стрижаКак лезвие приник ножаК груди пречистой этой девы,К лежащему младенцу в чреве,И в сердце нерожденном вновьК полету синему любовьСвою безумную погреб.Мертвец восстал, открылся гроб,И я родился снова в мир.Но это был уже не пир,Какой справляет в небе стриж,А гибкий, мыслящий камыш,Преобразившийся в свирель,В сплетеньи слов познавший цель,Но это был уж крестный путьИ творчества земного жуть.О них уж столько я писал,Что счет элегий потерял.

Синяя стрела

Я синяя стрела в лазури,Я странный, смелый иероглиф,Поднявшийся на крыльях бури,Столетий канувших лекиф.

В гнилой я, правда, оболочке,Но этот мой земной двойникЛежит в нетесаном гробочке,Пока небесный я пикник

Свершаю ласточкой стрельчатой,Пока пишу мистерий вязь,Еще словами не початых,С безбрежностью вступая в связь.

Закат