Дарий Великий не в порядке - Адиб Хоррам
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сначала отказался стричься, а теперь ем пиццу.
А ведь в ней даже овощей нет.
Лале рассказала, что ее учитель показывал классу картинки Ирана, найденные в гугле, чтобы все видели, куда она уезжает, и мне это показалось очень классной идеей.
– А как прошел твой день, Дарий? – спросила мама.
– Нормально.
– Как занятия?
– Э-э… Экономика нормально. Физкультура тоже. – Не хотел вдаваться в подробности того, как меня обозвали террористом. – О рюкзаке ты уже знаешь.
– А что случилось с рюкзаком? – спросила Лале.
– Ну… Он порвался.
– Как?
– Его порвал Чип Кузумано, он слишком сильно за него дернул.
– Как грубо!
Отец сердито пыхтел. Мама пристально на него смотрела.
– Да, – согласился я.
– Может, если бы ты… – начал отец, но мама его прервала:
– Мы купим тебе новый, когда вернемся домой. Но папа на время даст тебе свою сумку, правда же?
Отец посмотрел на маму. Казалось, они обменивались сообщениями посредством телепатии.
– Правда. Конечно.
Я не был уверен, что хочу что-то брать на время у Стивена Келлнера.
Но выбора у меня не оставалось.
Тем вечером мы не смотрели «Следующее поколение». Вообще не было возможности со всеми этими сборами.
К тому же во время просмотра «Звездного пути» мы вели себя как настоящие отец и сын.
Тем вечером ни мне, ни ему не хотелось играть эти роли и притворяться.
Я складывал свои трусы, когда мама прокричала, что по скайпу звонят Маму и Бабу.
– Маму, Бабу, – сказала мама. – Тут рядом Дариуш.
Мама так иногда делает: называет меня Дариушем вместо Дария.
Дариуш – это оригинальная персидская версия моего имени.
Я сделал Целью Номер Один в своей жизни никогда не позволить Тренту Болджеру или его свите Бездушных Приверженцев Господствующих Взглядов узнать, что мое имя на самом деле произносится именно так.
Теперь, когда я превратился в Чайное Даше, эта необходимость стала еще насущнее.
Я даже думать не мог обо всех изуверских рифмах, которые можно было подобрать к этой версии моего имени.
Я влез в окошко видеочата, встав за маминым плечом. Маму и Бабу сидели на стульях у экрана, тесно прижавшись друг к другу. Бабу располагался немного позади и смотрел в монитор поверх оправы своих очков.
– Привет, дорогой! – сказала Маму. Ее улыбка, казалось, вот-вот пробьет экран насквозь. – Как же я рада, что скоро тебя увижу.
– Я тоже. М-м. Привезти вам что-нибудь из Портленда?
– Нет, спасибо. Просто приезжайте.
– Хорошо. Здравствуй, Бабу.
– Здравствуй, маман, – сказал дедушка. Его голос был немного сиплым, а акцент гораздо сильнее, чем у Маму. – Скоро ты уже будешь здесь.
– Да. Э… Да.
Бабу подмигнул мне. Он не улыбался, но и хмурым назвать его было нельзя.
Примерно так проходили все мои разговоры с Бабу.
Мы не знали, как друг с другом разговаривать.
Я внимательно рассматривал дедушку на экране. Он совсем не изменился: те же суровые брови, усы, которые дрожали, когда он говорил, выдающаяся Лысина Пикарда (хотя у него оставались еще пышные участки по бокам, потому что, как и у меня, у деда вились волосы).
Но, по словам мамы и папы, скоро его не станет.
Я не знал, как об этом говорить. О том, как мне грустно. Как тяжело у меня на душе.
И еще я не знал, как сказать ему, как я рад, что вскоре мы наконец увидимся.
Невозможно же просто взять и сказать своему дедушке: «Приятно познакомиться».
Во мне течет его кровь. Его и Маму. Они не чужие люди.
Но мне предстояло увидеть их впервые.
Грудь начала сжиматься.
– Э… – Я сглотнул. – Мне надо собрать чемодан.
Бабу прочистил горло. А потом сказал:
– До скорого, Дариуш.
Гора Олимп
Важно помнить: нельзя никого будить в три часа ночи.
На будильник в телефоне я установил сигнал «ПОВЫШЕННАЯ БОЕВАЯ ГОТОВНОСТЬ», как на «Энтерпрайзе», но даже когда сирена перестала орать, мне все еще хотелось укрыться с головой одеялом и заснуть.
Однако подъем в три часа ночи – это даже не самое плохое, что со мной случилось. Худшее ждало меня в зеркале, когда я туда заглянул.
На моем лбу поселился инопланетный паразит: самый здоровенный прыщ, который видало мое лицо за всю жизнь.
Он зловеще горел красным светом между бровями, как Глаз Саурона, лишенный века и увенчанный пламенем. Он был так огромен, что создавал вокруг себя собственное гравитационное поле.
Не было сомнений: стоит мне его выдавить, как направленный внутрь взрыв засосет меня, мою семью и весь наш дом в сингулярность, из которой не будет выхода.
Но все-таки я его выдавил. Не мог же я отправляться в путешествие с инопланетным организмом, расположившимся прямо у меня на лице.
Клянусь, когда я это сделал, в комнате запахло природным газом и чаем пуэр, и было это странно и омерзительно.
Я не пью пуэр. Это единственная категория чая, которую я так и не смог полюбить. Пуэр пахнет компостом и на вкус напоминает суши недельной давности, сколько бы сортов я ни перепробовал и сколько бы раз его ни заваривал.
Прыщ долго кровил. В дýше я потер то, что от него осталось, гелем для умывания против акне для жирной кожи, и мой лоб все еще побаливал, когда я одевался.
Вместо рюкзака в качестве ручной клади мне пришлось взять папину сумку через плечо.
Как я уже говорил, смысла в таких сумках я вообще никакого не вижу. На папиной красовался логотип его компании: стилизованные буквы К и Н, выстроенные из масштабных линеек, рейсшин и чертежных карандашей, хотя компания «Келлнер & Ньютон» перешла на цифровой формат проектирования еще до того, как я появился на свет.
Чемодан я собрал накануне вечером, а сумку «Келлнер & Ньютон» оставил на утро. Это было большой ошибкой.
Стивен Келлнер из партнерства «Келлнер & Ньютон» в половине четвертого утра был не самым доброжелательным собеседником. Особенно при том, что он явно все еще на меня злился.
– Дарий. – Он сунул голову в дверь моей комнаты. – Мы выезжаем через тридцать минут. Ты почему еще не собрался?
– Мне осталась только эта сумка. Я успею.
– Паспорт не забудь. И свои лекарства.
Я уже пять раз проверил, что паспорт лежит в переднем кармане сумки с символикой «Келлнер & Ньютон». И три раза проверил, лежат ли внутри мои лекарства.
– Понял, пап, – сказал я.
Сложно было уместить в эту сумку книжки. В рюкзак, воспоминания о котором я лелеял в своей памяти,
