Север и Юг - Элизабет Гаскелл

Однажды мистер Торнтон подошел к начальнику цеха и сурово спросил, почему его указание не было выполнено. Затем, проходя мимо рабочих, он горестно вздохнул.

– Хозяин уже на грани, – глядя ему вслед, сказал Хиггинс.

В ту ночь рабочие без ведома начальства остались в цеху и выполнили незавершенную работу. Мистер Торнтон ничего не узнал бы об этом, если бы ему не рассказал надсмотрщик.

«Эх, я знаю, кто огорчился бы, увидев нашего хозяина с лицом, похожим на кусок серого ситца! Старый священник извел бы печалью свое доброе сердце, если бы увидел этот горестный взгляд», – подумал Хиггинс, поравнявшись с мистером Торнтоном на Мальборо-стрит.

– Хозяин, – решительно сказал он, остановив шагавшего джентльмена, отчего тот сердито посмотрел на Николаса, недовольный вмешательством в ход его размышлений. – Вы что-нибудь слышали о мисс Маргарет?

– О какой мисс?..

– Мисс Маргарет. Я имею в виду мисс Хейл, дочь старого священника. Если вы немного подумаете, то вспомните ее.

Последнюю фразу он произнес весьма уважительным тоном.

– Ах да!

Внезапно озабоченное, скованное холодом лицо мистера Торнтона изменилось, на губах появилась улыбка. Казалось, будто мягкий летний ветерок сдул с него всю паутину беспокойства. И хотя его губы по-прежнему норовили сжаться в прямую линию, в глазах засияли искры веселья.

– Знаете, Хиггинс, она ведь теперь мой лендлорд. Время от времени я получаю известия о ней от агента по недвижимости. Она живет у своих родственников, так что с ней все в порядке. Спасибо, Николас.

Это «спасибо», прозвучавшее после других слов и наполненное такой теплой симпатией, натолкнуло проницательного Хиггинса на интересную мысль. Возможно, он ошибался, но ему хотелось удостовериться в своем предположении.

– Хозяин, а она еще не вышла замуж?

– Пока нет.

Лицо мистера Торнтона вновь помрачнело.

– Ходят какие-то разговоры о родственнике со стороны мужа ее кузины.

– Значит, она не вернется в Милтон?

– Нет!

– Подождите минуту, хозяин.

Подойдя поближе, Хиггинс перешел на конфиденциальный шепот:

– А молодого джентльмена оправдали?

Чтобы подчеркнуть глубину своей осведомленности, он подмигнул мистеру Торнтону, чем ввел того в еще большее недоумение.

– Я имею в виду мастера Фредерика, как они называли того молодого человека, ее брата, который приезжал сюда.

– Приезжал сюда? Когда?

– Перед самой смертью миссис Хейл. Вы можете не бояться, что я кому-нибудь проговорюсь. Мы с Мэри знали о нем с самого начала и хранили тайну при себе. Моя дочь тогда работала в их доме. Ей все было известно.

– Значит, этот молодой человек был ее братом?

– Конечно. Я думал, вы знали, иначе ничего бы вам не сказал. Разве вы не слышали о неприятностях ее брата?

– Да, я в курсе этой истории. И он был здесь перед смертью миссис Хейл?

– Я больше ничего вам не скажу. Возможно, я уже подвел мисс Маргарет, раскрыв ее тайну. Мне просто хотелось узнать о мастере Фредерике – оправдали его или нет.

– Я ничего не знаю о нем. Мне лишь известно, что теперь мисс Хейл стала моим лендлордом. Она ведет дела со мной через своего адвоката.

Он попрощался с явно расстроившимся Хиггинсом и пошел по своим делам, от которых его отвлек этот небольшой, но в некотором смысле важный разговор.

– Так это был ее брат! – прошептал мистер Торнтон. – Я рад. Даже если мы с ней никогда не увидимся, это большое утешение. Наконец все прояснилось. Я знал, что она не могла вести себя так недостойно! Но мне требовалось подтверждение. И теперь я искренне рад!

Казалось, будто маленькая золотая нить пролегла через темную паутину его нынешней жизни, становившейся все более мрачной и безрадостной. Как раз в это время разорился американский торговый дом, с которым сотрудничал его агент. Банкротство нескольких компаний вызвало развал целого сегмента торговли. Он рассыпался, как карточный домик. Что же теперь будет с его фабрикой? Сможет ли он выстоять?

Каждый вечер мистер Торнтон брал бухгалтерские книги в свою комнату и сидел над ними до рассвета. Он думал, что никто из домочадцев не знал об этих ночных бдениях. Однажды утром, когда солнечный свет пробился сквозь щели ставней, а мистер Торнтон еще не ложился в постель, равнодушно подумывая о том, что еще он мог бы сделать без одного-двух часов отдыха, прежде чем начнется дневная суета, дверь в комнату открылась и вошла его мать. Она была в той же одежде, что и вчера, и тоже не ложилась спать. Их взгляды встретились. Суровые лица выглядели истощенными от долгого бодрствования.

– Мама, почему ты не в постели?

– Джон, неужели ты думаешь, что я могу беззаботно спать, пока ты всю ночь не смыкаешь глаз? Ты не говоришь мне о своих трудностях, но они не дают тебе покоя уже много дней.

– Торговля плохая.

– И ты боишься…

– Я ничего не боюсь, – ответил он, вздернув подбородок. – Мне лишь хочется, чтобы ни один человек не пострадал из-за моих ошибок. Вот корень моего беспокойства.

– Но как ты выстоишь? Сможешь ли… Дело идет к банкротству?

Ее голос дрожал, и это было непривычно.

– Не совсем к банкротству. Я откажусь от бизнеса, но полностью рассчитаюсь с рабочими. Мои обязательства вполне выполнимы. Однако меня терзает искушение…

– Какое? О, Джон! Сохрани свое хорошее имя. Иди на любой риск ради этого. Так о каком искушении ты говорил?

– Мне предложили довольно авантюрную спекуляцию. Если дело окажется удачным, я поправлю свое положение и никто не узнает о моих проблемах. Но если нас постигнет неудача…

– Что будет, если вас постигнет неудача? – спросила она, накрыв его руку своей ладонью.

Ее взгляд был полон любви и понимания. Она задержала дыхание, чтобы услышать конец его фразы.

– Честных людей разоряют мошенники, – мрачно ответил мистер Торнтон. – В настоящий момент деньги моих кредиторов находятся в сохранности. Каждый фартинг! Я должен вложить капитал в авантюру, но у меня не осталось собственных свободных средств. Мне придется использовать чужие деньги. И если мы потерпим неудачу, я потеряю все до последнего пенни. Мои кредиторы будут обмануты.

– Но если ваша авантюра будет успешной, они ничего не узнают. Неужели эта спекуляция настолько рискованная? Я уверена, что она хорошо спланирована, иначе ты не стал бы даже думать о ней. И если все удастся…

– Я буду богатым человеком, но половина моей совести умрет.

– Почему? Ты же никому не навредишь.

– Нет, но мне придется рисковать будущим многих людей. Они могут разориться из-за моего стремления сохранить свою жалкую карьеру. Мама, я должен принять решение. Ты не будешь сильно сожалеть, если нам придется покинуть этот дом?

– Нет, Джон. Но если ты изменишься, это разобьет мое сердце. У тебя имеется другой вариант?

– Да. Остаться тем же самым Джоном Торнтоном и при любых обстоятельствах стараться действовать правильно. Возможно, я буду совершать ошибки и затем исправлять их. Но мне горько, мама. Я так много работал… Мне удалось найти новые возможности для развития фабрики… правда, слишком поздно. Теперь все кончено. У меня не тот возраст, чтобы с прежним упорством начинать дело заново. Это трудно, мама.

Он отвернулся от нее и закрыл лицо руками.

– Я не могу понять, почему так происходит, – сказала она с мрачным вызовом в голосе. – Вот мой сын. Хороший сын и честный мужчина с нежным сердцем. И он терпит неудачи во всем, к чему стремится его ум. Этот прекрасный человек влюбляется в женщину, а она игнорирует его чувства, словно он какой-то обычный оборванец. Он работает день и ночь, а все его труды идут прахом. Другие люди обогащаются на обмане, прославляя свои жалкие имена, и нисколько не стыдятся этого.

– Мне пока нечего стыдиться, – тихо сказал он.

– Я и раньше гадала, куда девается справедливость, когда она нужна, – продолжила миссис Торнтон. – А теперь поняла, что ее вообще не бывает на свете. Вот и ты пришел к такому же выводу. Пусть мы станем нищими, но ты, Джон Торнтон, все равно будешь моим дорогим, любимым и прекрасным сыном!

Она бросилась ему на шею и, рыдая, начала целовать его лицо.

– Мама, – сказал он, нежно отстраняясь от нее. – Кто посылает нам все испытания в жизни? И добрые, и злые?

Миссис Торнтон покачала головой. Она больше не будет обращаться к религии.

– Мама, – не дождавшись ответа, продолжил ее сын, – я тоже был мятежным, но теперь стараюсь искоренять в себе бунтарство. Помоги мне, как ты делала это в моем детстве. Когда отец умер и мы жили без удобств – надеюсь, такого больше не повторится, – ты говорила мне много хороших слов. Мама, это были смелые, благородные и правильные слова, которые я никогда не забуду, хотя они уже какое-то время оставались невостребованными мной. Поговори со мной снова, как прежде. Давай не будем думать, что мир слишком сильно ожесточил наши сердца. Если ты начнешь говорить мне старые хорошие слова, они принесут с собой часть набожной простоты моего детства. Я часто повторяю их про себя, однако они звучат иначе, когда их произносишь ты, – наверное, из-за тех испытаний, которые тебе довелось пережить.