Муравечество - Кауфман Чарли

— Стер? — спрашиваю я.

— Только размазал! — кричит она с ненавистью в глазах.

— Может, выйдешь на сцену, друг? — предлагает доппельгангер. — Мы можем обсудить этот вопрос. Вы согласны? — спрашивает он зал.

По его интонации очевидно, что правильный ответ — «да».

— Да! Да! — говорят они. После чего меня поднимают с пола и передают из рук в руки до сцены, где бесцеремонно сбрасывают.

— Здравствуй, — говорит доппельгангер, помогая подняться. Потом кричит за кулисы: — Можно, пожалуйста, принести еще одну кафедру и микрофон для моего друга-антипода?

Справа немедленно появляются два рабочих сцены и тащат кафедру с микрофоном. Все происходит так быстро, что в мыслях мелькает подозрение, будто он ожидал моего прихода. Доппельгангер мягко сопровождает меня к кафедре, потом возвращается к своей.

— Итак, — говорит он, — расскажи, каким ты увидел наш фильм Инго?

Я теряю дар речи. Я в волнении, в замешательстве. Смотрю в зал и вижу, что здесь все до одного против меня. Меня презирают.

— Я, ну, я… — начинаю я. — Я настоящий ты и видел фильм. Ты — моя замена. Ты не видел фильм. Тебя запрограммировали космические силы, чтобы ты в это поверил.

— Понятно, — говорит он. — Как таинственно!

Зал смеется.

— Ну что вы, — говорит он. — Дайте нашему другу возможность высказаться. Мир достаточно велик для множества интерпретаций реальности. Если мы чему-то и научились из фильма Инго, то это относиться к психически больным с состраданием и уважением. Хотя, — прибавляет он, — я нисколько не предполагаю, будто моя красочная противоположность психически больна. Прошу, продолжай, — говорит он мне.

— Инго понимал, что нельзя снять фильм о Незримых, не потеряв саму их… незримость. Он знал: единственный способ показать истину о Незримых в обществе — не показывать их.

— То есть его фильм о Незримых не показывает их беду?

— Показывает только белых, причем в формате непрерывной и запутанной комедии. Обделенные остаются за кадром.

— Как и в любом другом фильме, — шутит он.

Зал ревет от смеха, затем прибавляет аплодисменты, затем топот ногами. Это почти что пугает.

— Нет, — говорю я. — Инго анимировал Незримых. Просто не снял. Только запомнил их. Забрал их истории с собой в могилу.

— Видимо… — начинает он.

— Ничего не видимо! — отбриваю я. — В этом-то и вся суть.

Это остроумно, и я смотрю в зал, надеясь на какую-то реакцию на мою колкость. Аплодисменты. Топот ног. Но ничего нет. Впрочем, мой двойник на сцене делает уступку.

— Туше, — говорит он.

Воодушевленный этим небольшим жестом великодушия, я продолжаю:

— Это я построил его мемориал в Сент-Огастине.

— Вот этот? — говорит он, щелкая пультом в руке, после чего возникает проекция фотографии мемориала Инго. Его трудно разглядеть, потому что вокруг кишит огромная толпа туристов и паломников, но я вижу, что, хотя участок тот же самый, сам мемориал совершенно другой. На нем в камне изваяны в полный рост все горемычные и незримые люди — те самые, чьему каменному изваянию истинный Инго, мой Инго, ужаснулся бы. Это плохая версия вьетнамского мемориала. Мой доппельгангер — Фредерик Харт в сравнении с моей Майей Лин. М-м-м. Майя Лин.

— Это не мой мемориал Инго, — говорю я.

— Нет, это мой.

— Но тебя не существует, — проныл я.

— Друг мой, — говорит он, — я же не сомневался в твоем существовании. Я проявлял уважение и дружелюбие. Я пригласил тебя на сцену в совершенно особенный для меня и этой публики вечер. Я бы попросил ответить мне той же любезностью.

Зал меня освистывает. Кто-то бросает помидор, попадает мне в грудь. Откуда у них помидоры, если меня не ожидали? В лоб прилетает камень. Откуда у них камни?

— Прошу, — говорит доппельгангер залу. — Ведь мы не жестокие люди.

— Простите! — доносится из зала злой, истеричный, извиняющийся голос.

— А теперь, друзья мои, у меня есть особый подарок, сюрприз, если угодно, — говорит доппельгангер. — Превью моего сериала на «Нетфликсе» — покадровое воссоздание утраченного шедевра Инго.

— Покадровое? — говорю я.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Ну разумеется, — говорит доппельгангер.

— Во-первых, это невозможно, даже если ты правда видел фильм.

— Возможно. У меня эйдетическая память.

— Эйдетическая память — это миф. Ее не существует.

— Неужели? Ты сказал: «Инго понимал, что нельзя снять фильм о Незримых, не потеряв саму их… незримость. Он знал: единственный способ показать истину о Незримых в обществе — не показывать их». Я сказал: «То есть его фильм о Незримых не показывает их беду?» Ты сказал: «Показывает только белых, причем в формате непрерывной и запутанной комедии. Обделенные остаются за кадром». Я сказал: «Как и в любом другом фильме». Тогда зал рассмеялся, потом зааплодировал, потом затопал ногами. Ты сказал: «Нет. Инго анимировал Незримых. Просто не снял. Только запомнил их. Забрал их истории с собой в могилу». Я начал: «Видимо…» Ты сказал: «Не видимо! В этом-то и вся суть». Я сказал: «Туше». Ты сказал: «Это я построил его мемориал в Сент-Огастине». Я сказал: «Вот этот?» Здесь я щелкнул пультом в руке, после чего возникла проекция фотографии мемориала Инго. Ты сказал: «Это не мой мемориал Инго». Я сказал: «Нет, это мой». Ты проныл: «Но тебя не существует». Я сказал: «Друг мой, я же не сомневался в твоем существовании. Я проявлял уважение и дружелюбие. Я пригласил тебя на сцену в совершенно особенный для меня и этой публики вечер. Я бы попросил ответить мне той же любезностью». Здесь тебя освистали. Кто-то бросил помидор и попал тебе в грудь. В лоб попали камнем. Я сказал залу: «Прошу, ведь мы не жестокие люди». «Простите!» — ответил кто-то из зала. Я сказал: «А теперь, друзья мои, у меня есть особый подарок, сюрприз, если угодно. Превью моего сериала на „Нетфликсе“ — покадровое воссоздание утраченного шедевра Инго». Ты сказал: «Покадровое?» Я сказал: «Ну разумеется». Ты сказал: «Во-первых, это невозможно, даже если ты правда видел фильм». Я сказал: «Возможно. У меня эйдетическая память». Ты сказал: «Эйдетическая память — это миф. Ее не существует». Я сказал: «Неужели?» И вот, друг мой, мы дошли до этого момента.

— Я сказал не так.

— О, именно так.

— Не так.

— Томми, можешь проиграть запись, пожалуйста?

Из динамиков раздается запись: «Инго понимал, что нельзя снять фильм о Незримых, не потеряв саму их… незримость. Он знал: единственный способ показать истину о Незримых в обществе — не показывать их. То есть его фильм о Незримых не показывает их беду? Показывает только белых, причем в формате непрерывной и запутанной комедии. Обделенные остаются за кадром. Как и в любом другом фильме. [Смех. Аплодисменты. Топот ног.] Нет. Инго анимировал Незримых. Просто не снял. Только запомнил их. Забрал их истории с собой в могилу. Видимо… Не видимо! В этом-то и вся суть. Туше. Это я построил его мемориал в Сент-Огастине. Вот этот? [Щелчок пластмассового устройства.] Это не мой мемориал Инго. Нет, это мой. Но тебя не существует. Друг мой, я же не сомневался в твоем существовании. Я проявлял уважение и дружелюбие. Я пригласил тебя на сцену в совершенно особенный для меня и этой публики вечер. Я бы попросил ответить мне той же любезностью. [Освистывание. Звук попадания помидором по торсу. Звук попадания камнем по лбу.] Прошу, ведь мы не жестокие люди. Простите! А теперь, друзья мои, у меня есть особый подарок, сюрприз, если угодно. Превью моего сериала на „Нетфликсе“ — покадровое воссоздание утраченного шедевра Инго. Покадровое? Конечно же. Во-первых, это невозможно, даже если ты правда видел фильм. Возможно. У меня эйдетическая память. Эйдетическая память — это миф. Ее не существует. Неужели? И вот, друг мой, мы дошли до этого момента. Я сказал не так. О, именно так. Не так. Томми, можешь проиграть запись, пожалуйста?»

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Запись выключается.

— Ну вот, — говорит мой доппельгангер.

— Ладно, впечатляет. Хороший трюк.

— Спасибо, друг мой. Теперь можно продолжать мой вечер?