Сборник: 200 рассказов Олеандрова - Олеандр Олеандров

И плевать я хотел на всех классиков.

Как хочу – так и пишу.

Если уж играться в писателя – то весело.

А история которую я расскажу Вам сегодня – про одно фото.

Вот оно – прямо передо мной. На нём девушка.

Просто потрясающая! В постель затащить – одно удовольствие!

Губки алые, пухлые, фигурка стройная.

Так и просит – прижми меня… обними…впейся губами в мои губы… со всей своей силой… до крови… и я отвечу тебе своей любовью… мы сольёмся в одно целое и экстаз в который мы уйдём – покажется раем на небе.

А если я скажу Вам, дорогой читатель, что недавно узнал что ей угрожает огромная опасность – Вы поверите мне?

Впрочем мне все равно верите Вы или нет.

Не Вы а я кинулся к ней что бы спасти её… я кричал ей – осторожно! Не верь никому вокруг себя, ни дядям ни тётям, ни бородатым ни лысым.

Я знаю что они хотят сделать с тобой- ты станешь уродцем и чудовищем. Искалеченной и гнилой внутри.

Я знаю это. Только откуда – не могу сказать. Только верь мне!!! Пожалуйста!!! Верь!!!

И мне повезло – она вдруг поверила мне. Её пухлые губки открылись и сказали мне – Хорошо. Бери меня. Увози куда хочешь. Целуй… обними.

Только спаси меня.

Буду тебя любить вечно, нарожаю детей.

Как дурак я бежал на вокзал, купил билеты,

Хоть в это время в стране была война, но нам повезло – мы вырвались из неё.

А потом мы плыли на пароходе. И там, однажды ночью когда каюта ходила ходуном от шторма – ты стала моей.

Я хотел сделать эту ночь – нашим праздником.

В чемодане нашёл шампанское.

И мы его пили прямо из горлышка в раскачивающейся каюте посреди океана.

И только звезды над нами – улыбались глядя на нас…

А потом мы поселились в Аргентине. Мы сразу же получили письмо от твоего отца посланного нам вдогонку.

Он обещал что убьёт меня.

И ты решилась… ты забеременела.

Мы спряталась в небольшом посёлке, жили в маленькой квартирке с туалетом на улице.

Ты боялась ходить туда ночью, просила меня отвернуться и садилась на горшок, как ребёнок.

Потом вставала, подходила ко мне и клала мою руку себе на живот – ты слышишь, он шевелиться… наш ребёнок.

И твои глаза при этом светились таким счастьем…

Ты сама ещё как ребёнок.

И чем дольше продвигалась беременность чем больше ты походила на ребёнка.

Которого просто невозможно не любить…

Твои пухлые губки стали ещё красивее и целовали меня каждое утро когда я уходил на работу.

Я шёл и чувствовал… твои нежные глаза смотрят мне вслед с окна.

И столько в них любви и нежности что я могу утонуть в них…

И я наслаждался этим.

Беременность была тяжёлой. Ты часто рвала, отказалась от многих продуктов.

И однажды – это случилось.

– У меня отходят воды – сказала, и побледнела от страха.

Меня тоже кинуло в дрожь – я стану папой? А ты – мамой.

И тогда мы с тобой будем вечно одной семьёй, даже на небесах…

Но я не сказал тебе это.

Ты схватилась за меня. Как за соломинку.

– Успокойся. Надо врача вызывать – Сказал я – начинаются роды.

Мы собрали вещи, полотенца, её халат и её увезли.

Что было потом?

Потом врач мне говорил что она звала не маму – а меня.

Во блин… даже приятно…

Когда через неделю я пришёл под окна больницы – она показала мне в окно ребёнка. И по её глазам катились слёзы. Слёзы счастья…

И по моим тоже.

А потом меня нашёл её отец.

Он стоял у больницы куда я приехал забрать её с ребёнком и мрачно смотрел на меня.

Правая рука его была в кармане.

Я все понял.

Этот придурок на все способен. И он выполнит своё обещание.

И тогда я закрыл собой её и ребёнка.

Так и стояли мы – я и её отец. Смотрели друг на друга.

И вдруг он повернулся и ушёл.

Ты догнала его, что-то говорила… показывала на ребёнка…

И тогда он поцеловал тебя на прощание.

И кивнул мне головой.

Значит – простил нас.

Да только… вот… одна проблема осталась.

Я родился через 50 лет после неё.

И не мог я её спасти, не мог купить билет и увезти её в Аргентину.

– Я смотрю на её фото, а оттуда – она на меня.

– Я не виноват – шепчу ей – что родился так поздно.

А в её глазах – немой укор.

– Почему ты не спас меня? Почему?

– Не знаю. Только знаю что никто не захотел тебя спасти. Купить билет в Аргентину. Что бы увезти тебя далеко – далеко.

Что бы сделать счастливой.

Не было меня. Ни этого билета.

И попала ты со своими пухлыми сексуальными губками – в другие руки.

Сначала у тебя умерла мать. В 1935 году. И ты осталась с 4 сёстрами.

Отец не справлялся с хозяйством и через несколько лет тебе пришлось искать работу.

Вот тут тебя и подловили.

Дяди и тёти.

Устроили на вспомогательные работы. И никуда не будь а в немецкий концлагерь. Ты стирала трусы и майки солдатам СС.

Но ты гордая… вот как глаза запылали гневом но фотке… ладно успокойся… трусы стирать – не твоё призвание.

– Что потом?

Потом ты написала заявление на вступление в СС.

Понятно – дурочка и малолетка.

Только вот не пойму – почему эти твари приняли тебя туда? Девочку в возрасте 16 лет?

Для развлечения?

Может приятно было видеть как хрупкая девочка – избивает заключённых?

Как её худые ноги шлёпают по плацу в солдатских сапогах?

Что бы ты стала как они. Такой же тварью.

Но увы… Меня рядом не было. И никто не купил тебе билет в Аргентину.

Вместо этого – эти твари начали тебя воспитывать без сожаления.

Своим животным законам.

И ты училась быстро.

День за днём – все повторялось с точностью до минуты.

Сытный завтрак, потом ты выстраивала заключённых… их было тысячи… ты медленно шла и вглядывалась в лицо каждого, иногда говоря:

– Ты – ты – ты – в газовую камеру!

Кто-то падал на колени пред тобой, девочкой в солдатских сапогах.

– Пожалей меня… девочка…

А в ответ ты била его плетью – по лицу, по голове, по спине.

Но иногда и этого было мало.

– Не надо… Не хочу… – кричал несчастный узник.

Тогда ты вынимала пистолет и стреляла ему в лицо. И твои красивые глаза становились тусклыми наблюдая как мозги несчастного стекают по стене.

А если заключённые снова не хотели идти в газовую камеру – ты выпускала на них голодных собак.

Что бы те пожирали их живьём. Раз не хотят умирать в газовой камере.

Этому тебя научили в 17 лет.

А в 19 лет ты уже стала старшей надзирательницей Освенцима, получила прозвище "Ангел смерти".

И теперь уже солдаты СС всего концлагеря подчинялись тебе.

Теперь они не смеялись.

Ты напугала даже их. Которую они же и создали.

Твои красивые волосы несли ужас, страдания и боль. Твои стройные ноги несли лишь отчаяние и слезы. Твои пухлые губы теперь лишь открывались что бы говорить – кому жить сегодня а кому умереть.

И никто уже не мог увезти тебя в Аргентину.

Потому что не было уже страны в мире которая не называла тебя чудовищем. Хоть ты и в юбке.

Все страны мира мечтала наказать тебя. И казнить как самую ужасную и мерзкую тварь на свете.

Я видел твои фото на суде. Вокруг тебя сидят другие женщины – надзиратели – они все старше тебя, похожие на мерзких старух с худыми, серыми, злобными лицами как у скелетов.

Похожие на посланцев смерти.

И ты среди них – как ребёнок похожий на ангела, с белыми прекрасными волосами и невинной детской улыбкой.

Многие не верили что ты и есть "ангел смерти".

Но когда узнавали про тебя поближе – то теряли сознание от ужаса того что ты совершала.

Ты столько убила людей что убить тебя – требовал весь цивилизованный мир. Только, есть одна несправедливость… тысячи невинных замученных тобой людей – и лишь одна твоя мерзкая жизнь.

Как же это несправедливо.

Ты должна была умирать каждый день – тысячу лет.

Я сам бы душил тебя…

И это было бы правильно.

Но тебе повезло. Ты умерла только раз.

Ты радовалась этому?

Я знаю как ты умирала. В ночь перед казнью ты отчаянно горланила немецкие песни на всю тюрьму, бравируя и смеясь.

Как будто старалась делать всё что бы не думать.

Только на эшафоте, ты перестала бравировать. Только сказала палачу – "Побыстрее".

И все. Только одно слово.

Почему?

Почему через много лет твой палач признался что до конца жизни вспоминал ту девочку с ангельским лицом?

Которая сказала лишь одно слово – всему человечеству напоследок – побыстрее.