Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Этой ночью? – спросил царь примирительным тоном.
– Можно и сегодня. Но лучше завтра. После Йом Кипура. Лучше подготовимся. Успеем подкупить стражу. И наша привратница могла бы напроситься на ночную смену. А то мне сейчас неизвестно, когда ей нужно заступать на дежурство.
– Очень разумно, – вставил Сарамалла.
Царь погрузился в глубокое раздумье. Было видно, что ему нелегко отказаться от сиюминутного желания и принять другое решение. Сарамалла и Ахиабус терпеливо ждали, когда царь сам заговорит. Прошло некоторое время, прежде чем он обратился к Ахиабусу.
– Ты иди. У тебя теперь много дел. Подготовь список. И подготовь похищение девицы.
– Сегодня или завтра? – спросил Сарамалла за Ахиабуса.
– Завтра так завтра. Но имей в виду, Ахо, провалишь дело, ответишь мне своей пустой башкой! Понял!?
– Да, Ваше Величество!
– Проваливай тогда.
Как только Ахиабус исчез за дверями, царь признался Сарамалле.
– Я теперь даже не хочу на ней жениться. Мне так плохо, что не до женитьбы.
– Нет базара, Родо, не женись, раз передумал.
– Да, передумал. Но мне так хотелось пое*ать ее сегодня. Ох, как хотелось, Сарамалла. Даже Злодей зашевелился при одной мысли о ней. Давненько он так не пошевеливался.
– Это хороший признак, Родо. Значит, жизнь еще бьет ключом.
– А кто знает, может она и вылечит меня. Она же целочка. Молочная целочка. Я слышал, что когда ломаешь целочку, она снимает все твои болезни.
– Тоже слышал, но что-то не верится.
– Мне тоже не верится. За свою жизнь я поломал столько целок. Счет потерял. Но ни одна из этих сучар не взяла себе мою болезнь.
– Раз на раз не приходится. Дочь Элохима особенная. Непорочна, богомольна, к ней не прикасалась ни одна мужская рука.
– Вот именно. Обычно девственницы пока растут якшаются с родней. Отец, дед, дядя, братья, кто еще там. Соседские мальчики. И пока растут, их лапают все. Другое дело девственница из Храма. Вот почему у меня возникла надежда. А вдруг она снимет с меня эту заразу!?
– Пути Господни неисповедимы. Чем черт только не шутит.
– Вот именно. Чем черт не шутит!
– К тому же, Родо, как говорят иудейские врачи: подобное лечат подобным!
– Ох, Сарамалла, лишь бы избавиться от этой заразы. Она сидит у меня в крови.
– Пока жив, жива и надежда.
– Вся жизнь испоганилась. Из-за этих двух сучар. Мариамме и Сосо. Хоть бы одна из них оценила меня по-должному, и я бы был теперь здоров. И знаешь почему?
– Нет.
– Потому, что я по природе однолюб. Я перее*ал очень много баб, прежде чем до меня дошло, что лучше искать разнообразия в одной, нежели иметь однообразие во многих. Все они одинаковые. Никакой в них таинственности нет. У них у всех одна и та же ды*ка. И если бы Мариамме и Сосо полюбили меня, клянусь, я бы не позарился на другую женщину. Я был верен Мариамме. Не изменял бы и Сосо, был бы верен ей до гроба.
– Какой толк теперь сетовать, Родо.
– Чего же вам надо было еще, сучары!? Все царство я бросил к вашим ногам. Озолотил вас с ног до головы! Вам оставалось только наслаждаться жизнью. И мне дать ею порадоваться. Но нет же! Не мне, не самим себе! Теперь, гниете, сучары! И я гнию тут живьем! Ох, безмозглые курвы!
– Родо, не заводи себя опять. Чего теперь говорить? Уже поздно! К тому же тебе вредно волноваться. Лучше успокойся.
– Я спокоен, Сарамалла, спокоен! Вот смотри, видишь, руки не дрожат. Но не могу забыть этих сучар. Ух, шлюшки! Все они шлюшки! Все, все женщины до одной – шлюшки! Их надо е*ать, обтирать об них свой х*й и выбрасывать как тряпку! Ненавижу их! Ух, как ненавижу! Всем своим существом ненавижу! – И Ирод затрясся от злости.
Он встал с постели и начал ходить по комнате из угла в угол. Сарамалла также встал и подошел к окну. Не было иного выхода, чем подождать пока царь остынет.
Царь вдруг перестал ходить взад и вперед и тоже подошел к окну.
– А как быть с Элохимом, Родо, если ты передумал жениться на его дочке?
– Как «как»? Никак! С ним нечего больше на х*й церемониться!
– Убрать его?
– Да, убрать на х*й! На месте, где поймают!
– Но кому поручить, Родо? У нас есть хорошие головорезы. Но не надо пачкать руки наших идумейских парней в крови Элохима. Иудеи не простят. Лучше это перепоручить римлянам.
– Римлянам!? Ты что ох*ел!? Просить цезаря?
– Нет, зачем беспокоить цезаря по пустякам.
– Но откуда мне взять римского головореза?
– А вот он! У тебя под носом. Посмотри в окно! Вот тот, который сидит на мраморной плите. Видишь? Сидит и изнывает от безделия. Я его давно приметил. Знаю все о нем. Он из тех, кто за деньги перережет горло родной матери.
– Ублюдок!
– Но нам такой и нужен.
– Рожа мерзкая. Но делай, как хочешь. Только не откладывай.
– Не беспокойся. Я поговорю с ним сейчас же. Он мигом его уберет.
– Думаешь, справится с Элохимом один?
– Будем надеяться. Он все равно не видел Элохима в лицо. Наши парни ему покажут его, а заодно и помогут, в случае надобности.
Царь долго и внимательно рассматривал римлянина, словно хотел понять, что это за существо, но никак не мог.
– Этот ублюдок даже на человека не похож, не то что на римлянина. Лохматый зверь какой-то!
– Родом он из Сидона. Но получил римское гражданство за лютость в бою. Дерется как зверь.
– Как его зовут?
Сарамалла многозначительно улыбнулся и ответил:
– Пантера.
96
Пантера сидел на мраморной плите и поджидал Дворцового Шута. Тот был единственным человеком во Дворце, с которым он подружился. Пантере нравились остроты шута. А того забавляло, как Пантера со звериной непосредственностью ржал над всеми его остротами, независимо от того, смешны они или нет.
Он говорил, кряхтя, кратко и отрывисто, странно смешивая латынь с иудейскими и идумейскими словами. Но понять его было нетрудно, поскольку он говорил тогда, когда ему что-то хотелось. А хотел он не так много – пить, есть и спать, о чем всякий раз легко было догадаться и без слов по его требовательной физиономии.
Смотрел он обычно исподлобья, с угрозой и подозрением. Словно все были чем-то ему обязаны и должны
