Провидица - Юлия Григорьева

— Дай мне своего служителя, — произнес он, отворачиваясь от окна. — Тебе найти себе нового проще, чем мне сманивать в дороге.

— Забирай, — пожал плечами Гудваль. — Отец Бальдур славный малый, он не будет упираться. Но ты должен знать, что у моего святоши язык, что зад Нечистого, да и до эля охоч, но говорит складно, заслушаешься.

— Я слышал речи отца Бальдура, — усмехнулся Корвель. — Думаю, мы поймем друг друга. Лишь бы творил свои молитвы и благословлял, как того требуют традиции.

— На то он и учился, — хмыкнул сайер.

Дверь в кабинет открылась, и лаисса Альвран перешагнула его порог. Она перевела взгляд с князя на сайера, после посмотрела на Даги.

— Рада видеть вас, Барт, и рада, что вы принесли добрые вести, — сказала девушка. — Отправляемся завтра утром?

— Да, Кати, — улыбнулся Гален. — Вы, как всегда, прозорливы. Поутру оставим лиса одного в его норе.

Гудваль фыркнул, но по лицу его было видно, что он польщен оценкой своего союзника. Лаисса Альвран покинула кабинет, оставив мужчин заниматься их делами. Завтра они вновь отправятся в путь, и то, что он будет добрым, девушка прекрасно знала.

Глава 29

— Покайся, грешник! — гремел под сводами древнего монастыря сильный мужской бас. — Покайся, говорю тебе, неразумный, ибо навлекаешь ты гнев Святых на голову свою и твоих домочадцев. Покаяние — вот благостный путь всех душ.

В трапезную царственной походкой вошел тщедушный невысокий мужчина в рясе отца-служителя. Он остановил гневный взор на князе, с нескрываемым интересом следившем за служителем.

— Что случилось, отец Бальдур? — поинтересовался Корвель, делая глоток из кубка.

Служитель проводил взглядом кубок, гулко сглотнул и еще сильней нахмурил брови.

— Покайся! — прогрохотал он вновь. — Творишь ты безрассудство и ересь, ибо не ведаешь, что во хмелю открывается мне мудрость Высших сил. В нем черпаю я свое красноречие и мысли духовные. Покайся и отринь заблуждения свои.

— Исцелитесь, отец, — насмешливо произнес князь, наливая хмельной напиток во второй кубок. — А в погреб вас больше не пустят, смиритесь и примите суровую правду.

Отец Бальдур воинственно вздернул подбородок и направился к столу. Испарина на лбу служителя, да и запах вчерашнего веселья, источаемый посредником Святых Защитников, вкупе с тяжелым вздохом и дрожью в руке, которую он протянул к кубку, ясно указывали на недуг, терзавший отца. Облизав губы, служитель бросил быстрый взгляд на лаиссу Альвран, сидевшую напротив и делавшую вид, что не видит происходящего, мужчина цепко ухватил кубок:

— С нами милость Защитников, — провозгласил он и одним махом опустошил кубок. После этого утер рот тыльной стороной ладони и снова подставил кубок. — Не оставь страждущего, мой князь, и Святые воздадут тебе за доброту души.

Корвель собственноручно наполнил кубок отца Бальдура и отодвинул кувшин в сторону под неодобрительным взглядом служителя.

— Жадность — порок и искоренять его должно каждому, кто хранит в сердце веру, — поучительно изрек служитель, опрокидывая в себя второй кубок. — Ох, благодать небесная, — с облегчением выдохнул он и опустился на свободный стул. — Однако же поговорим о пороках.

— Обязательно, — Гален откинулся на спинку стула. — И начнем с порока пьянства, который порицают Святые. Уж кому, как не вам знать об этом, отец Бальдур. Пять дней кряду люди не слышат ваших праведный речей. А та служба, которую нам пришлось отстоять вчера, заслуживает отдельного разговора.

— А что было вчера? — осторожно поинтересовался служитель.

Князь усмехнулся и перевел взгляд на Катиль, девушка покачала головой и вздохнула.

— Начнем с того, что к нам вы выползли на четвереньках, — насмешка исчезла из голоса Корвеля. — Далее последовала речь, которую понять мог, разве что младенец, ибо только они говорят на языке, не наделенном смыслом. Попытки избавить вас от позора и увещевания закончились тем, что вы покусали моего лучшего воина, к Даги пришлось позвать целителя, чтобы обработал следы от ваших зубов. — Отец Бальдур скромно опустил очи и тяжко вздохнул, ощупывая языком зубы. — Да-да, это Барт выбил вам зуб, когда отбивался от вас. — Продолжал Корвель. — И мой вам совет, отец, старайтесь пока избегать с ним встреч, он зол на вас, как Нечистый, и если ненароком свернет шею, я даже не смогу его за это порицать.

— Это все? — снова вздохнув, спросил служитель.

— Нет! — рявкнул князь. — После, когда вам удалось вырваться из рук Барта, вы бросились к лаиссе Альвран и, видимо ища спасения, ибо только в этом случае я могу услышать ее мольбы и не тронуть вас, залезли к благородной даме под юбку, откуда добыть вас удалось не сразу. Вы цеплялись за ноги лаиссы и грязно бранились. К Нечистому, мои воины краснели, слушая вас!

Служитель вздохнул третий раз, совсем уж горестно и взглянул на пунцовую лаиссу:

— Нечистый попутал, простите госпожа, — произнес он и покосился на кувшин с хмельным напитком.

— Забудь! — гневно гаркнул Корвель и кивнул слуге. — Унеси. — Затем вновь вернул свое внимание отцу Бальдуру. Кати накрыла руку князя своей ладошкой, и он перевел дух, понемногу успокаиваясь. — С этого дня трезвей и благочестивей вас не будет служителя Святых Защитников.

— Во хмелю черпаю я мудрость…

— Дурость ты черпаешь! — снова вскипел князь. — Мне нужен тот, кто сможет нести людям слово Святых, а не свинья в рясе. Я все сказал.

Отец Бальдур одарил Корвеля укоризненным взглядом и возвел очи к потолку.

— Прощаю я навет черный, ибо смиренен, как ягненок, и душою чист. Покоряюсь силе и уповаю на милость сердечную, да простят тебя Святые, мой князь.

— Ты меня и отмолишь, — усмехнулся Гален.

— Больше некому, — философски согласился отец Бальдур и посмотрел на лаиссу Альвран, вдруг произнеся с искренним сожалением. — Эх, слаб стал, память подводит, а ведь не все забывать хочется. Вот смотрю я на вас, благородная лаисса, и думаю, не о том месте меня Святые памяти лишили, ох, не о том…

— Да ты в своем уме, святоша?! — взревел Корвель, осознав, о чем сожалеет служитель.

Поняла и Катиль. Она возмущенно вспыхнула, закашлялась и стремительно поднялась из-за стола.

— Знаете, отец, — ледяным тоном произнесла девушка, — чем больше узнаю вас, тем меньше у меня веры в благочестие служителей Святых, и тем меньше веры их речам. Коли вы не возьметесь за разум, боюсь, я и вовсе разуверюсь, о чем непременно напишу Верховному отцу-служителю.

— Ябедничать нехорошо, — надулся отец Бальдур. — А то, что о ножках ваших сожалею, так то не из похоти и срамных желаний, а лишь ради благодарственной молитвы за спасение моей жизни от расправы злонамеренного Даги, чтоб Нечистый драл его всю ноченьку. А вы сразу Верховному.