Мы – Tanzwut. Эра Тьмы (СИ) - Мурзина Ника

Шлаф лежал лицом вниз, в последний момент успев только двинуть шеей, чтобы от удара не расшибить лицо. Так он и остался лежать ничком на полу, под странным углом наблюдая за людьми в зале, которые и сами замерли, когда казалось, что они вот-вот раздавят друг друга в приступах паники. Они были парализованы, застыли в нелепых позах, широко раскрыв глаза и рты.

Шлаф бы мог посмеяться над этим зрелищем, если бы его тело не онемело. Он вдруг понял, что не чувствует обеих стоп. Ноги начали отниматься. Медленно-медленно, но неумолимо. И онемение постепенно поднималось выше. Демон не чувствовать конечностей, не говоря уже о том, чтобы пошевелить ими. Страшно было представить, что случится, если эта напасть поднимется до жизненно важных органов. И нестерпимо холодно. Как будто весь мир разом обратился в сплошной лед.

Но демон все еще слышал. Он слышал, как вопил Рене. Кричал, извиваясь в агонии, в луже крови. Отросшие мохнатые конечности извивались кольцами, выламывались, распластались в разные стороны. Паук долго не протянет. Его движения становились менее резвыми, визг постепенно срывался в хрип, а бульканье в горле становилось все громче и громче. Он доживал последние секунды.

Шлаф с трудом протянул одеревеневшую руку, с силой, до побеления костяшек вцепился в край постамента, на котором он с Пиро стоял. Глухо зарычав от напряжения, подтянулся. Голова закружилась, кожу вновь обожгла тонкая паутинка треснувшего инея. Шлаф должен успеть. Горячая кровь манила, она могла согреть его умирающее остывшее тело. А тот мог помочь продержаться Рене еще немного. Сухим языком Шлаф облизнул губы, чувствуя на них крупицы льда.

Рывок за рывком — демон смог скатиться с постамента. В голове зазвенело, как будто кто-то ногтем ударил по хрустальной вазе. Кости стали такими хрупкими. Любое воздействие казалось таким болезненным и сильным. Одно неловкое движение — и все сломается. И ладно бы нога, риску подвергались позвоночник и шея. Шлаф прерывисто дышал, пытаясь унять дрожь. Еще немного.

Чуть-чуть подтянувшись, демон с размаху угодил ладонью прямо в кровь. Она казалась обжигающе горячей. Зарычав, Шлаф не одернул руку, понимая, что иначе не выживет. Иней зашипел, поднимаясь в воздух облачками пара. Ледяному стало легче, он потихоньку оттаивал. Тело вновь вернулось к нему. Кроме ног ниже колена. Он их так и не чувствовал. Но сейчас это неважно. Если выживет — будет уже неплохо. А там, глядишь, и потерянное восстановит сможет.

Шлаф рванулся вперед, резко усевшись, подтянул онемевшие ноги ближе. Подполз к уже едва дергающемуся Рене, обнял его, прижав к себе. Горячий. Живой. Как в бреду, Шлаф слепо смотрел в бледное лицо паука. Тот неожиданно распахнул глаза. Он смотрел на ледяного, как на последнюю надежду. Жалостливо, умоляюще. Лихорадочно шевеля губами, словно пытался что-то сказать. А Шлаф все прижимал и прижимал его к груди, как самое ценное сокровище, что только могло существовать. Охладить. Остановить кровь. Замедлить процессы организма. Уменьшить боль.

— Только попробуй сдохнуть, — прорычал Шлаф, склоняясь над Рене. — Из-под земли достану и голову оторву.

Раздалось шипение, разрывающее уши. Звук заполнил все помещение, будто был густой субстанцией. От этого все внутренности словно переворачивались, стремясь вылезти наружу через горло. Хотелось свернуться калачиком и забиться в дальний угол. Над залом повис огромный черный силуэт, поглощающий весь свет, словно от Мироздания вырвали кусок, обнажив пугающую пустоту.

Темнота шевелилась, переворачивалась, дергалась. Извиваясь, она формировалась в какой-то странный силуэт. Огромная сгорбленная фигура, похожая на очень худого человека в бесформенном плаще с капюшоном. Существо восседало на черной лошади с густой ухоженной гривой и рубиновыми глазами. Ударив копытом о пол, животное фыркнуло, из ноздрей вырвался клуб дыма. Разъяренно заржав, лошадь взбрыкнула, встав на дыбы. Силуэт на ней изящно выпрямился, с легкостью удержавшись в седле. Наездник был словно одним целым со скакуном.

Утробный смех, от которого кровь стыла в жилах, а разум раскалывался, как стеклянная статуэтка, упавшая со столика. На черном полотне морды зажглись два глаза. Огненный шлейф, брызнувший из расщелин, развевался полупрозрачными искрящимися лентами. Чуть ниже потекла кровавая субстанция, изломанная в зубастую оскаленную пасть. Существо медленно оглянулось вокруг себя, в конце концов переведя горящий взор на семерых раздавленных музыкантов.

Барьеры рухнули. Он больше не мог держать себя в руках. В голову Шлафа тут же влетел вихрь, сбивающий все мысли на своем пути. Эмоции. Противоречия. Все это перерождалось в нестерпимую физическую боль, что разрывала потрескавшееся тело изнутри. Ледяной не мог поставить блок, ему не хватало самоконтроля. Паника и чувство безысходности захлестнули Шлафа, утащив в пучину животного ужаса. Его разрывало на мелкие клочки, он не принадлежал себе.

Страх, ужас, беспомощность, тоска, скорбь — от толпы. Боль, мучение, агония — от братьев. Шлаф не мог это выдержать. Никто не мог выдержать. Его дар — настоящее проклятие, с которым он живет. И сдохнет здесь же, раздавленный неподъемным грузом чужих страданий, что воспринимаются, как личные. Один за всех — и все на одного. Вот его предназначение, судьба.

Одно чувство вышло на первый план, приглушив остальные. Как удар молнии, ослепил на мгновение. Пустота. Одиночество. Вот, с чем он живет. Единственное, что действительно принадлежит Шлафу. Ирония в том, что он выручает всех. Но даже братья не приходят на помощь. Даже сейчас, когда и самому остается только развоплотиться, он продолжал разделять проблемы стаи. И ни одна живая душа не подозревала об этом. Никто и не подумывал помочь ему.

Шлаф сжался в комочек, продолжая прижимать к груди Рене, заскулил от обидного ощущения беспомощности. Неприятный ком подкатил к горлу, мешая вздохнуть. В носу предательски защипало. Воздух прерывистыми хрипами вырывалось из глотки. Мир дрогнул, расплылся. В глазах — пожар. На щеках — лед. По лицу посыпались крохотные осколки льда, которые казались горячими искрами. Он плакал. В первый раз в жизни. Не найдя ни в чем успокоения, не сумев отыскать решения, демон обратился к единственно возможному варианту.

— Жаль, что приходится нарушать ход вашего милого представления, — низкий рокочущий голос был воплощением всех детских кошмаров, что навсегда отпечатались в умах уже окрепших взрослых. — Как там говорят люди? Ваша песенка спета.

От издевательского смеха содрогнулся воздух. Стены и потолок, казалось, задрожали, грозясь с грохотом обрушиться на головы всех в помещении, захлопнув смертельную ловушку. Жизнь и смерть показались лишь мимолетными мгновениями. А боль, страх и тоска были бесконечными. Судьба, будущее — все это находилось в тощих когтистых лапах настоящего монстра.

Пиро забился в дальний угол сцены. После начала конца у него не осталось выбора, кроме как постараться исчезнуть. Все его тело то и дело вспыхивало обжигающим огнем. Сила оставляла боль. Сила ранила. Сила могла навредить всем окружающим. Пиро пытался спрятаться, унять пылающую свирепую стихию. Проигрывал. Страх оказался сильнее настойчивости и желания остаться холодным. Демон боялся устроить пожар. Боялся навредить. Боялся потерять контроль.

Вспыхнула ладонь. Багровый смертоносный цветок распустился на пальцах, больно укусив горячую плоть. Пиро взвыл, в ужасе вытянув руку, словно ожидал, что сможет выбросить ее как можно дальше. Не вышло. Демон в панике замахал ладонью, пытаясь смахнуть пламя. Не вышло. Огонь потек по руке, ехидно потрескивая, пожирая кожу. Повинуясь животному инстинкту, Пиро поднес ладонь ко рту, отчаянно стараясь слизнуть огонь. Горячо. Больно. Удивительно, но вышло.

— Наконец-то я понял, что именно помогало вам справляться с моим заклинанием. Музыка. Она действительно очень сильно влияет на людей, — задумчиво прорычал Темный Всадник, с прищуром разглядывая сцену. Но затем в его голосе прорезалась неприкрытая насмешка. — Играть с вами одно удовольствие. Повеселили. Но партия неприлично затянулась. Пора уже заканчивать.