Так кто же развалил Союз? - Олег Мороз

− У меня складывается впечатление, что люди все равно без нас придут к этому. — Назарбаев формулировал и ставил вопросы кратко и точно. — А у нас есть такая воля?

− Союз создать есть воля, — твердо сказал Ельцин.

− Тогда второй вопрос: какой союз? — подошел к самой сути Назарбаев.

− А твоя точка зрения? — быстро спросил Горбачев…

− О федерации теперь говорить, думаю, очень сложно, — Назарбаев произнес это явно с сожалением. — Может быть, конфедерация? Если пойдем на конфедерацию, успокоимся… Я за конфедерацию.

− Я категорически настаиваю, — высказывает свою позицию Горбачев. — Если мы не создадим Союзное государство, я вам прогнозирую беду…

− Союз государств! — дает принципиально иной ответ Ельцин».

Это ключевой момент. «Союз государств» для Горбачева неприемлем. Предложение Ельцина вызывает у союзного президента бурную реакцию.

Батурин:

«− Если нет государства, я в этом процессе не участвую. Я могу прямо сейчас вас покинуть. А вы тут работайте, — Горбачев встает и начинает собирать бумаги.

− Это называется эмоции, — Ельцин вспомнил и почти повторил сказанную когда-то про него фразу Горбачева.

− Нет, нет и нет! — Горбачев не играл. Он действительно был на грани срыва. — Я уже заявил, если не будет государства, я считаю свою миссию исчерпанной.

− Михаил Сергеевич, вы всегда были сторонником решения вопросов не в ультимативной форме, — попытался смягчить ситуацию Шушкевич.

− Безусловно, — механически произнес Горбачев.

− Мне кажется, вы должны продолжать… — но договорить свою мысль Шушкевич не успел, его перебил Горбачев.

− Ну что вы, ей-богу! Я не могу взять ответственность за богадельню, которая не сможет управлять ситуацией, — Михаил Сергеевич вложил бумаги в папку, вжикнул молнией и объявил перерыв.

Полтора часа Ельцин, Назарбаев и еще несколько членов Госсовета совещались в небольшой комнате на первом этаже, время от времени посылая Горбачеву через его помощников формулировки, представляющиеся им более-менее приемлемыми. Горбачев удалился в другую комнату и, казалось, отдыхал. На самом деле он напряженно думал, думал о цене компромисса. Как же быстро несется время в такие минуты. Необходимо принять решение, которое сильно отразится на судьбе страны. Горбачев определил для себя предел уступки: от федеративного государства — к конфедерации. Перерыв закончился.

− Ну вот, нашли компромисс, — Горбачев продолжил заседание. — Этой формулой вы учитываете настырность президента СССР, а президент СССР учитывает вашу настырность…

− Конфедеративное демократическое государство, осуществляющее власть… — по бумажке начал зачитывать Ельцин согласованную в комнате формулу.

− Согласен, — вздохнул Горбачев и замолчал. Да и что тут было говорить».

После первого дня работы все участники встречи появились перед журналистами и вроде бы все в унисон их заверили, что все идет хорошо и новый Союзный договор будет парафирован, то есть подписан предварительно (окончательная «подпись» — за республиканскими парламентами).

В действительности дело обстояло не так уж хорошо, хотя к какому-то согласию вроде бы и пришли. Даже говорить в камеру, что договор будет парафирован, «засвечиваться», на весь мир декларировать свою позицию никому, кроме Горбачева, видимо, не хотелось. Анатолий Черняев, в ту пору помощник Горбачева, так вспоминает об этой ситуации:

«Никто не захотел участвовать в пресс-конференции — вы, мол, Михаил Сергеевич, и скажите все, о чем договорились. Нет уж, возражал Горбачев, давайте вместе, если действительно договорились… Пошли все к выходу, но — никакой уверенности, что они завернут к толпе журналистов. Однако Андрей (Андрей Грачев, пресс-секретарь Горбачева. — О.М.) выстроил журналистскую бригаду так, что увильнуть было некуда. Удалось «раствориться» только одному — Муталибову. Остальные вынуждены были сказать, что «Союз будет».

Тем не менее, в прессе заседание было оценено как вполне успешное, слова о хороших перспективах договора в основном были приняты на веру. Даже и спустя несколько дней «информированные источники» утверждали, что договор вот-вот будет парафирован. Называлась даже дата — 25 ноября.

Все это, конечно, уже напоминало какую-то детскую игру. Никто, кроме Горбачева, не хочет Союза. Хотя никто как бы и не решается прямо заявить об этом. Страшновато все-таки так сразу, резко обрубить концы. Идет перетягивание каната: конфедерация государств — нет, конфедеративное государство. Конфедерация государств — это все-таки что-то еще не совсем распавшееся, еще сохраняющее какое-то подобие единства… На самом деле из истории известно, что все попытки создания конфедераций, — а их было не так уж много, — заканчивались провалом. Конфедерации либо быстро распадаются, либо, реже, превращаются в федерацию. Но в данном случае возвращаться в федерацию, в Союз, уже никто не захочет… Стало быть, конфедерация государств все-таки — распад. Это-то и не устраивает Горбачева.

17 ноября Горбачев провел что-то вроде совещания с советниками и помощниками. Давал установки, что предстоит сделать в ближайшее время. Наметил план: парафирование Союзного договора — 25 ноября, в 12–00 (отсюда, видимо, и пошла «утечка» в прессу), до 10 декабря — одобрение договора Верховным Советом СССР, после 10-го — подписание.

Поражаешься, как упорно, до конца Михаил Сергеевич попытался провести свою линию, хотя, казалось бы, шансов на это уже не оставалось никаких…

Впрочем, как же не оставалось? 14-го вроде бы ему удалось дожать республиканских лидеров, даже Ельцина, — «конфедеративное демократическое государство…»

Неужто откажутся?

Все действительно обернулось по-другому, чем планировал Горбачев. На следующем заседании Госсовета — в тот самый уже называвшийся день 25 ноября — Ельцин отказался от согласованной формулы «конфедеративное демократическое государство» и потребовал перейти к уже выдвигавшейся им концепции конфедерации государств. Горбачев снова категорически возражал. Ельцин пригрозил, что откажется от парафирования договора. Его поддержали Ниязов и Каримов.

После долгой дискуссии, видя, что его уговоры не достигают цели, парафировать договор его коллеги не желают, Горбачев предлагает принять компромиссное решение.

Батурин:

«— Не будем парафировать, — говорит Горбачев, — примем решение Госсовета внести этот проект на обсуждение Верховных Советов. Но это означает, что у нас есть согласованная единая позиция. А Верховные Советы рассмотрят и решат вопрос — одобрять или не одобрять, или одобрять с какими-то пожеланиями, тогда, наверное, утвердят полномочные делегации и поручат им окончательное согласование. Борис Николаевич, если мы не парафируем, а принимаем решение Госсовета, то лишь снимается элемент визирования каждой страницы инициалами.

− Ладно, давайте примем такое решение Госсовета: проект Союзного договора представить Верховным Советам, — Ельцин не упустил момент, подловил Горбачева и поспешил зафиксировать отказ от парафирования Союзного договора.

− Давайте решением Госсовета считать текст согласованным. И направить его на рассмотрение Верховных Советов, — Горбачев очень упорно отстаивает свою позицию.

− Думаю, можно еще короче: направить данный вариант проекта на рассмотрение Верховных Советов, — подтверждая бесплодность дальнейших разговоров, отреагировал Ельцин.

− А какая разница? — Горбачев еще не верил в поражение.

− М-мм…

− Какая разница? — торопил его Горбачев.

− Разница в «согласованным», — наконец лаконично сформулировал Ельцин.

− Я не вижу смысла возобновлять дебаты, — пытался преодолеть возникшую преграду Горбачев. — Мы все это уже прошли, Борис Николаевич, как же так? Это же несолидно для такой фирмы, как наша, — Государственный Совет. Оповестили народ, оповестили мир, а что теперь? — Горбачев заговорил эмоционально, отбросив попытки рациональной аргументации. — Нет, Борис Николаевич, давайте определимся. Если такова ваша точка зрения и вы все отменяете… Это ваше, президентов, общее дело, а я свою точку зрения высказал. Проводите сами беседы, я не буду вмешиваться. Именно вы создаете Союз!

− У нас нет категоричных замечаний. Нам нужно максимум десять дней, — донесся с другого конца длинного стола чей-то голос, кажется, Шушкевича. Горбачев смотрел в глаза Ельцину и не уловил, кто это сказал, но суть схватил моментально.

− Вот самое категоричное замечание — вы не принимаете того, о чем уже договорились. Это самое категоричное! — спор переходил на повышенные тона. — Разрушается вообще основа всего этого документа. Тогда речь пойдет совсем о другом проекте. В конце концов, мы — Государственный совет или все время будем делать параллельные ходы? — рассердился Горбачев.