Будни и праздники - Николай Бондаренко

— А какого рожна я подходил бы тогда к тебе?! — еще пуще заорал Чума. — Будет по-нашему! Слышишь, обязательно будет!

Вода стремительно прибывала. Здесь, где они стояли, арык немного осел и вокруг растекалась широкой лужей, подступая к корням деревьев. Казалось, те сами тянутся к ней.

Люди вдруг заметили, что давно уже стоят на мокром.

— Вот, туфли замочили, — сказал Дмитрий.

— Туфли, мастер, это дело десятое. Лишь бы порох оставался сухим.

Ю. Слащинин

СВОЕ ПОЛЕ

Повесть

1

Шалдаев вышел за калитку посмотреть, не идет ли машина, и увидел, что порывистый ветер утих и пушистыми хлопьями повалил снег, устилая пышными перинами дороги и крыши домов. За какую-то минуту улица сказочно преобразилась. Шалдаев не торопился в дом. Чувствуя, как хлопья снега ложатся на голову, покрывая ее немыслимым малахаем, как побежали по его продубленной солнцем и ветром шее холодные ручейки, он все стоял и смотрел на разыгрывавшуюся перед ним кутерьму. Снег, как и дождь, — к удаче. А она ему сейчас очень нужна. Очень!

Он запрокинул голову и посмотрел в небо, в мутную белизну, откуда сыпались снежинки. Словно запрещая следить за таинством своего рождения, они залепили ему глаза. Шалдаев засмеялся, смахнул с лица снег и вошел в дом.

Варвара Ивановна увидела заснеженного мужа и кинулась искать в узлах полотенце, причитая: не хватало еще заболеть в дорогу. Шалдаев молча вытерся и пошел кружить по дому, подбирая последние вещи. Поднял какие-то бумаги и насторожился.

— Что там у тебя?

— Бригадный договор.

Высокий, гордый, всегда с независимым взглядом, он смотрел сейчас в бланки и по мере прочтения синих спиралек, вкрапленных в типографский текст, сутулился, словно увядал. Радости на душе как не бывало.

— Да порви ты их! — посоветовала жена.

Может, так было бы и лучше, но он не мог. И бланки эти, когда-то заброшенные в нишу со всяким ненужным барахлом, он аккуратно перегнул один и другой раз, сунул в карман: авось пригодятся на новом месте, чтобы не сочинять заново. Жене сказал с горечью:

— Обидно… Прогорел я, мать. Ах, как прогорел!

Жена подошла к нему, обняла и заговорила ласково:

— Не терзай себя. А что оплошал немножко, так умнее станешь. Ну, Сте-е-па! — трясла она его за плечо.

— Ведь звали-то как! Целина! Золотые горы обещали.

— Ну что же тебе! Коттедж дали сразу… — Варвара Ивановна отошла от него, видя, что тягостная минута отчаяния прошла и ей надо его опекать, чтоб, не дай бог, не заметил и не сорвался. У нее и у самой на душе было муторно, а от мужа сочувствия не дождешься, она это знала.

Легко ли ей мотаться по совхозам под старость лет? Да что уж тут говорить, когда вещи сложены и вот-вот придет машина. Но настроения не спрячешь, а потому говорила она хоть и мягко, обида рвалась наружу с каждым словом. И приусадебный участок хороший. Тут можно было всего насадить. Но Зине хотелось насадить груш — чтоб открыть окна, а они, как лампочки, на ветках висят.

— Жалеешь, что ли?

— Не знаю, как там будет… — Варвара Ивановна окинула взглядом просторную комнату с лестницей на второй этаж, где были расположены спальни, посмотрела на двери, одна из которых ведет во двор и к гаражу под домом, другая — на просторную террасу, за которой склонился под снегом их сад, но краем глаза заметила она неестественную напряженность мужа и спохватилась: — Да что ж жалеть-то, когда размаху не дают. Поедем… Скоро она там? Зи-на!

Зина вошла в дом заснеженная и румяная. Следом вошел Бекташ, высокий, по-спортивному скроенный парень с красивым лицом и горделивой улыбкой. По их возбужденным лицам и снежным пятнам на куртках Варвара Ивановна поняла, что они играли в «снежки». Прошуршала куртка Бекташа — он бросил ее на какой-то чемодан, туда же кинул свою кожаную шляпу с небольшим козырьком, в почтительном полупоклоне приложил руку к сердцу и, осушив при этом мокрую ладонь о свитер, протянул руку.

— Здравствуйте, Степан Матвеевич.

— Здравствуй, Бекташ. Пригнал машину?

— Пригнал. Здравствуйте, Варвара Ивановна, — так же почтительно склонил голову Бекташ перед хозяйкой дома и опять повернулся к Шалдаеву, теперь уже распрямившись, с торжествующим лукавством в дерзких глазах.

— Бекташ просит нас остаться, — сказала Зина.

Расстегнув на куртке молнию, она отошла к окну и, прислонясь к подоконнику, ждала реакции на свое сообщение.

— Степан Матвеевич, не уезжайте! Меня бригадиром назначили!

А этого не знала и Зина; с удивлением взглянула на него: вот ты какой!

— Вместо папы? — спросила Зина.

Она попыталась понять, почему он не сказал ей о своем назначении. Неужели… Да нет, не может быть!

— Вы только не обижайтесь, Степан Матвеевич, — смутился Бекташ под пристальным Зининым взглядом.

— Какой разговор… — Шалдаев протянул руку для поздравления, но подумал: ловкий парень! Впрочем, свято место пусто не бывает. — Поздравляю тебя, Бекташ.

— Молодец! — одобрила Варвара Ивановна и непонимающе взглянула на дочь. Как же теперь-то все будет? Ведь собирался ехать за ней.

— Я не мог раньше сказать, — объяснил Бекташ, почувствовав, что Зина ждет от него объяснения, и добавил по-хозяйски веско: — Короче, не надо вам уезжать. Распаковывайтесь!

— Не зря же упаковывали, — усмехнулся Шалдаев, взявшись за сложенный и перетянутый веревками стол. — Помоги вынести.

— Сядем на дорожку… — остановила мужа Варвара Ивановна, присев на чемодан.

— На какую дорожку? — забеспокоился Бекташ. По его представлению, все должно быть совсем не так; он ждал если не восторгов, то хотя бы почтения к себе как к будущему зятю, ставшему бригадиром.

— Обычай такой, — объяснила Зина. Она села на подоконник и, чтобы не смотреть в глаза Бекташу, смотрела на оконное стекло, за которым продолжался снегопад. Добавила, пряча обиду за беспечной веселостью: — Навсегда ведь…

— Как навсегда? Договорились же, что поженимся.

— Договаривались: куда я — туда и ты.

— Да зачем теперь ехать?! Я — бригадир! Степан Матвеевич, у нас плов готовится, заведующий отделением пришел. Пойдемте поговорим — и все уладим.

— Нечего мне улаживать с твоим заведующим.

— Что уж ты так? — упрекнула Варвара Ивановна. — Человек приглашает от души, мог бы и поступиться. А то гордый очень.

Степан Матвеевич смотрел на дочь, словно хотел прочитать ее мысли. Она спрыгнула с подоконника, подняла чемодан. И тогда он снова взялся за стол, проворчав:

— Какой есть, другим не стану. Пошли!

Распахнулась дверь, и в комнату ввалилась тяжелая снежная глыба. Это был тракторист Назар Санаев, невысокого роста круглолицый парень.

Он кинул на стул тяжелую от снега меховую шапку и пальто и сказал, волнуясь:

— Степан Матвеевич, не надо вам уезжать — меня бригадиром поставили!

Все невольно переглянулись, окинули взглядом окаменевшего от неожиданности Бекташа, потом — Назара, а тот продолжал торопливо докладывать:

— Меня в партию приняли. Вот билет выдали. А секретарь райкома дал партийное поручение — создать у нас безнарядку… из вашей девятнадцатой. Будем делать, как вы хотели, Степан Матвеевич!

— И ты теперь… — с трудом выговорил Бекташ, — после Степана Матвеевича командовать нами станешь? Ты?!

— Что хотят, то и делают, — кинула с усмешкой Варвара Ивановна.

Шалдаев тоже усмехнулся в душе, хотя виду не показал и высказался вроде бы даже одобрительно:

— Действуй, Назар. Будет у вас безнарядка.

— Без вас не получится, Степан Матвеевич.

— Дошло?! — взорвался Бекташ. Бледность сошла с его лица, он покрылся красными пятнами. Он смерил Назара презрительно-уничтожающим взглядом и, по-мальчишески сплюнув сквозь зубы, бросил ему в лицо детское прозвище: — Попчик!

Назар покраснел, хотя в прозвище этом не было ничего обидного, скорее смешное. Как-то в школе он упал и на вопрос учительницы, что с ним, ответил при всем классе, что зашиб… попчик. Класс дружно расхохотался, и Назара с тех пор долго дразнили «попчиком». А сейчас Назара задело не столько детское прозвище, сколько презрение, с каким оно было сказано.

— Чего брался тогда, если не получится? Не лез бы не в свое дело! — не унимался Бекташ.

— Бекташ! — одернула его Зина.

— Но он же — вот… — громко постучал Бекташ пальцем по ящику.

— Я и не лез. — Назар испуганно и жалобно обратил взгляд на Шалдаева. — И не думал… Там спрашивали, почему у нас безнарядка не идет. Я сказал правду, а меня — тут же в бригадиры, чтоб наладил… Не надо вам уезжать теперь, Степан Матвеевич. Будет безнарядная бригада и все, как вы хотели.

— Э-эх, Назар, наивный ты паренек, — покачал головой Шалдаев. — Ничего здесь не будет ни у меня, ни у тебя.