К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

НОВЫЕ РЕПРЕССИИ В 1939 – 1941 гг.

Органы НКВД занимались в 1939 – 1941 гг. не только частичными реабилитациями или «чисткой» в своих собственных рядах. В эти же годы продолжались репрессии среди партийных и советских работников, военнослужащих и деятелей культуры. Правда, они никогда уже не принимали таких масштабов, как в 1937 – 1938 гг. Но, встав на путь беззаконий и террора, Сталин уже не мог ни остановиться, ни сойти с этого пути. Поэтому аресты и расстрелы сопутствовали Сталину до конца его жизни.

После смещения Ежова временно прекратилось исполнение уже вынесенных ранее смертных приговоров, и в переполненных камерах смертников появилась искра надежды. Однако вскоре в подвалах тюрем НКВД возобновились расстрелы. Не были пересмотрены даже такие дела, в которых основанием для осуждения были обвинения в подготовке «террористических актов» против самого Ежова, а также против Блюхера, Постышева, Эйхе, Косиора, то есть против людей, которые были в свою очередь объявлены «врагами народа». Не были освобождены те украинские партийные работники, которых арестовали по показаниям второго секретаря ЦК Украины С. Кудрявцева, хотя именно эти показания А. Жданов приводил на XVIII съезде как пример клеветы.

Именно в 1939 – 1940 гг. были арестованы уже упомянутые нами ранее А. В. Косарев, Н. И. Вавилов, Г. К. Карпеченко, И. Э. Бабель, В. Э. Мейерхольд, В. Чопич и др. В 1941 г. был арестован поэт и драматург Даниил Хармс (Ювачев), который вскоре умер от голода в ленинградской тюрьме.

Погиб в эти годы старый большевик, активный участник Гражданской войны и видный в прошлом работник ОГПУ М. С. Кедров. В 1939 г. он находился уже на пенсии. Один из его сыновей, И. М. Кедров, работал следователем в центральном аппарате Комиссариата внутренних дел. Он принимал участие в подготовке «открытых процессов» как при Ягоде, так и при Ежове. Когда после смещения Ежова люди Берии начали разгром центрального аппарата НКВД, отец и сын Кедровы направили Сталину ряд писем с разоблачением Берии. М. С. Кедров вспоминал при этом свою поездку в Азербайджан в 1921 г. Первым ответом на эти письма был арест и расстрел Игоря Кедрова. В апреле 1939 г. был арестован и М. С. Кедров.

На XX съезде КПСС Хрущев зачитал письмо Кедрова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву, который играл не последнюю роль в организованной Сталиным машине террора, но в прошлом он был другом Кедрова. К тому же Кедров был ветераном ЧК, и о его жестокости в годы Гражданской войны на севере России ходило много рассказов. «Из мрачной камеры Лефортовской тюрьмы, – писал Кедров, – взываю к Вам о помощи. Услышьте крик ужаса, не пройдите мимо, заступитесь, помогите уничтожить кошмар допросов, вскрыть ошибку… Я невинно страдаю. Поверьте. Время покажет. Я не агент-провокатор царской охранки, в чем меня обвиняют, основываясь на клеветнических заявлениях, не шпион, не член антисоветской организации. Я не запятнанный ничем старый большевик, честно боровшийся 40 лет в рядах партии… Теперь мне, 62-летнему старику, следователи угрожают еще более тяжелыми, жестокими и унизительными мерами физического воздействия… Но пусть знает партия, что я невиновен и никакими мерами не удастся верного сына партии, преданного ей до гроба, превратить во врага… Всему, однако, есть предел. Я измотан вконец. Здоровье подорвано, силы и энергия иссякают, развязка приближается. Умереть в советской тюрьме с клеймом презренного предателя и изменника Родины – что может быть страшнее для честного человека? Какой ужас! …Нет, нет. Это не случится, не должно случиться, кричу я. И партия, и Советское правительство не допустят свершиться такой жестокой, непоправимой несправедливости. Убежден, что при спокойном, беспристрастном расследовании, без отвратительной ругани, без злобы, без жутких издевательств необоснованность обвинения будет легко установлена. Я глубоко верю, что правда и справедливость восторжествуют. Я верю, верю».

Невиновность М. Кедрова по предъявленным ему обвинениям была настолько очевидной, что даже Военная коллегия Верховного суда полностью его оправдала. Но Берия запретил освобождать Кедрова из тюрьмы, и в октябре 1941 г., когда уже шла война, он был расстрелян. Новый приговор был оформлен задним числом – уже после расстрела.

В 1939 г. был арестован и погиб старейший деятель партии Ф. И. Голощекин, еще на Пражской конференции в 1912 г. избранный в ЦК РСДРП. В конце 30-х гг. он занимал пост Главного арбитра Совнаркома СССР.

Судьба таких во многом несходных между собой людей, как Кедров и Голощекин, которые, однако, оба принадлежали к первому поколению большевиков и занимали видное место в органах пролетарской власти в годы Гражданской войны и в 20-е гг., побуждает нас вновь вернуться к разговору о моральной оценке сталинского террора конца 30-х гг.

В 70-е гг. из СССР эмигрировала Лидия Шатуновская, которая в разное время была женой двух ответственных работников, жила в годы террора в так называемом Доме на набережной. Иногда вместе с мужем она бывала в гостях и у более ответственных деятелей, живших тогда в Кремле. Она издала на Западе книгу «Жизнь в Кремле» и несколько статей, где подлинные факты причудливо переплетаются со всякими слухами, а иногда и с прямым вымыслом.

В одной из своих статей Л. Шатуновская писала, выражая довольно широко распространенную среди представителей всех трех эмиграции точку зрения:

«Жалею ли я об участи старых большевиков, столь безжалостно истребленных Сталиным? Сочувствую ли я им? Многих из тех, кого я лично знала и кто в частной своей жизни был неплохим человеком, мне просто по-человечески жаль. Но когда я думаю о старых большевиках как о социальной группе, я не нахожу в своей душе ни жалости, ни сочувствия к ним. Конечно, никаких преступлений против партии и государства, в которых их обвиняли, они никогда не совершали и даже в помыслах не имели. Но была за ними другая, более страшная вина – они не только создали это государство, но и безоговорочно поддерживали его чудовищный аппарат бессудных расправ, угнетения, террора, пока этот аппарат не был направлен против них. Я не религиозна в обычном смысле этого слова, но есть в моей душе неистребимая вера в какую-то Высшую Справедливость, в то, что “воздастся каждому по заслугам его”… И если можно вообще применять слово “справедливость” к делам советских органов госбезопасности, то, может быть, истребление старых большевиков было в каком-то смысле самой справедливой из всех совершенных ими несправедливостей. Старые большевики это чудовище создали, они от него и погибли».

Мы не скрывали в первых главах этой книги тех жестоких акций, за которые партия большевиков, несомненно, несет и моральную, и политическую ответственность. Но, следуя логике Л. Шатуновской, можно оправдать любую жестокость и обвинить не только большевиков. А разве десятки тысяч специалистов, которые были уничтожены в 1929 – 1932 гг., не помогали большевикам строить народное хозяйство, а еще раньше Красную Армию? А разве меньшевики и эсеры, которые были фактически истреблены в нашей стране в годы Гражданской войны и в начале 20-х гг., не подготовили условий для победы Октябрьской революции? По той же логике Солженицын бросает упрек миллионному офицерскому корпусу русской армии, который не поддержал в 1917 г. свергаемую монархию, да и самому монарху, который предпочел отречение отчаянной борьбе за сохранение престола, к чему призывала его императрица. Впрочем, Солженицын идет еще дальше в глубь веков и обвиняет даже Петра I, который не только «прорубил окно в Европу», но и открыл дверь «пагубным» западным влияниям и подчинил церковь светской власти. Подобная логика Л. Шатуновской и А. Солженицына – не что иное, как пресловутая «классовая логика», только с обратным знаком. С такой же безапелляционностью и большевистские публицисты могли писать, что отдельных помещиков и капиталистов «по-человечески жаль», но что оба эти класса поддерживали несправедливый социальный порядок в России и антинародное самодержавное государство и потому они должны быть истреблены «во имя высшей справедливости». А разве поголовное уничтожение богатых крестьян не объясняли также некой «высшей справедливостью»?

Мы не принадлежим к тем, кто видит «высшую справедливость» в истреблении старых большевиков. Они были революционерами, которые искренне стремились уничтожить несправедливости и пороки прежнего российского общества, да и всего современного им мирового порядка. Результат получился отнюдь не таким, к какому они стремились; теория и практика социализма стали расходиться сразу же после победы революции. Благие намерения, как известно, не обеспечивают автоматически ни благих действий, ни благих результатов. Это проблема многих революций и многих поколений революционеров разных стран, а не повод позлорадствовать над судьбой старых большевиков или вообще всех революционеров и социалистов.

После отстранения М. М. Литвинова были проведены новые аресты среди дипломатов. Стал готовиться специальный судебный процесс по делу «врагов народа» в НКИД, но позднее он был отменен. Неудачи в первый период советско-финляндской войны вызвали немало новых арестов среди военных. Бесследно исчез, например, начальник штаба ЛВО Н. Е. Варфоломеев.

Многочисленные аресты были предприняты и среди военных, принимавших участие в гражданской войне в Испании. Еще в 1938 г. был вызван в Москву и расстрелян военный атташе в Испании В. Е. Горев – подлинный организатор обороны Мадрида. Всего за два дня до ареста Горева М. И. Калинин вручил ему орден Ленина. Был арестован и расстрелян крупный военачальник Г. М. Штерн, который вернулся из Испании, чтобы заменить Блюхера на посту командующего ОКДВА. Штерн был избран на XVIII съезде партии членом ЦК ВКП(б); он руководил в 1939 г. военными действиями на Халхин-Голе, но вскоре разделил судьбу Блюхера. Незадолго до войны была арестована еще одна большая группа военных, вернувшихся из Испании, главным образом летчиков. Среди них было 22 Героя Советского Союза и несколько дважды Героев Советского Союза, в том числе Я. В. Смушкевич и П. Рычагов, возглавившие после возвращения из Испании ВВС СССР, командир авиационной бригады П. М. Цумпура, а также Е. С. Птухин, И. И. Проскуров, Э. Шахт, Аржанухин и др. Перед самой Отечественной войной погиб А. Д. Локтионов, кандидат в члены ЦК ВКП(б), командующий Прибалтийским военным округом. Был арестован, но освобожден в первые месяцы войны нарком вооружений СССР, член ЦК ВКП(б) Б. Л. Ванников.