К суду истории. О Сталине и сталинизме - Рой Медведев

Ни в самой стране, ни за ее пределами почти никто не обратил внимания на это назначение. Но для Ежова и его окружения это был тревожный сигнал. Берия перевел в Москву нескольких наиболее близких ему людей из Грузии, и в высшем аппарате НКВД были сделаны перемещения. В конце сентября, вечером, один из ближайших помощников Ежова И. И. Ильицкий выехал в лодке на середину Москвы-реки и, перегнувшись через борт, выстрелил себе в голову.

17 ноября 1938 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли два секретных постановления: «1. Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» и «2. О наборе честных людей для работы в органах». В этих постановлениях выдвигалась задача «упорядочить» работу карательных органов.

Еще в апреле 1938 г. Н. И. Ежов был назначен по совместительству народным комиссаром водного транспорта СССР. Это назначение не вызвало тогда никаких кривотолков. Вспоминали даже, что Ф. Э. Дзержинский был когда-то назначен по совместительству наркомом железнодорожного транспорта.

8 декабря на последних страницах центральных газет в разделе «Хроника» кратко сообщалось, что Н. И. Ежов освобожден, согласно его просьбе, от обязанностей наркома внутренних дел с оставлением его наркомом водного транспорта. Вместо Ежова наркомом внутренних дел СССР назначен Л. П. Берия.

Сразу же после ухода Ежова началась новая волна арестов и смещений в органах НКВД. Были арестованы и расстреляны все заместители и ближайшие помощники Ежова, в том числе М. Фриновский и Л. Заковский, работавшие еще при Ягоде. Были арестованы «главный палач» Новосибирской области Мальцев, начальник Белорусского управления НКВД садист Берман, начальник Горьковского управления НКВД Лаврушин и все их заместители. Наряду с другими был арестован и вскоре расстрелян свояк Сталина С. Реденс, женатый на сестре Н. Аллилуевой. В 1937 г. Реденс, будучи начальником столичного управления НКВД, руководил массовыми репрессиями в Москве. Затем его назначили наркомом внутренних дел Казахстана, где он возглавил разгром партийного аппарата республики. Был уничтожен начальник НКВД Украины Успенский. Большинство начальников тюрем сами испробовали их режим. В Бутырскую тюрьму был ненадолго заточен ее начальник Попов, в Ярославской тюрьме сидел ее бывший начальник Вайншток. Все они вскоре были расстреляны, также как и большинство начальников крупных лагерей и управлений ГУЛага. Как правило, эти люди занимали руководящие посты в НКВД недолго – от смещения Ягоды до смещения Ежова, и память бывших заключенных, с которыми я беседовал, плохо сохранила имена и фамилии этих представителей репрессивного аппарата.

О той панике, которая охватила сотрудников НКВД после смещения Ежова, свидетельствует эпизод с крупным работником этой организации Г. Люшковым. По свидетельству старых большевиков А. В. Снегова, М. П. Баторгина и П. И. Шабалкина, Люшков еще с конца 20-х гг. возглавлял в ОГПУ специальную группу по борьбе с троцкистами. В 1935 г. он вел следствие по делу Зиновьева и Евдокимова. В 1937 г. в качестве начальника Ростовского управления НКВД Люшков руководил истреблением кадров этой области. Затем его назначили начальником управления НКВД на Дальнем Востоке. Узнав о смещении Ежова, Люшков, в подчинении которого находились и все пограничные части, бежал в Маньчжурию, захватив валюту, документы и печати из сейфов НКВД. Он выдал командованию Квантунской армии дислокацию советских войск на Дальнем Востоке и «разоблачил» преступления Сталина, активным участником которых был сам.

Между тем Ежов еще несколько месяцев находился на свободе. 21 января 1939 г. он появился рядом со Сталиным в президиуме торжественного заседания в Большом театре по случаю 15-й годовщины со дня смерти Ленина. Как член ЦК ВКП(б), Ежов присутствовал на XVIII съезде партии и на первых заседаниях сидел в президиуме съезда. Однако в новом составе ЦК ВКП(б) мы уже не встречаем его фамилии. Не упоминалось о Ежове и в вышедшей вскоре стенограмме съезда.

Е. Г. Фельдман в конце 1938 г. и первой половине 1939 г. исполнял обязанности первого секретаря Одесского обкома партии. Он был делегатом XVIII съезда и как руководитель областной организации вошел в сеньорен-конвент съезда, на котором, по традиции, определялся состав будущего ЦК. В своих неопубликованных воспоминаниях он описал заседание сеньорен-конвента:

«Когда съезд кончился, в Кремле, в одном из залов, собрался сеньорен-конвент. Перед ним за длинным столом, как на сцене, сели А. А. Андреев, В. М. Молотов и Г. М. Маленков. В глубине, за их спинами, в углу слева, если смотреть от членов сеньорен-конвента, уселся, попыхивая трубкой, Сталин. Андреев сказал, что съезд заканчивает работу, а потому надо предложить кандидатуры в подлежащий избранию ЦК. В первую очередь в список стали включать членов прежнего ЦК, естественно, кроме тех, кто выбыл. Дошла очередь до Ежова. “Какие мнения будут?” – спросил Андреев. После небольшого молчания кто-то сказал, что Ежов – сталинский нарком, его все знают и его надо оставить. “Возражений нет?” Все молчали. Тогда слово попросил Сталин. Он поднялся, подошел к столу и, все еще попыхивая трубкой, позвал:

– Ежов! Где ты там? А ну, подойди сюда! Из задних рядов вышел и подошел к столу Ежов.

– Ну! Как ты о себе думаешь? – спросил Сталин. – Можешь ты быть членом ЦК?

Ежов побелел и срывающимся голосом ответил, что вся его жизнь отдана партии, Сталину, что он любит Сталина больше своей жизни и не знает за собой ничего, что могло быть причиной такого вопроса.

– Да? – иронически спросил Сталин. – А кто такой был Фриновский? Ты Фриновского знал?

– Да, конечно, знал, – ответил Ежов. – Фриновский был моим заместителем. Он…

Сталин прервал Ежова и начал спрашивать, кто был Шапиро, кем была Рыжова (секретарь Ежова), кто такой Федоров и еще кто-то (к этому времени все эти люди были уже арестованы).

– Иосиф Виссарионович, да ведь это я – я сам! – вскрыл их заговор, я пришел к вам и доложил о том…

Сталин не дал ему продолжать.

– Да, да, да! Когда ты почувствовал, что тебя схватили за руку, так ты пришел, поспешил. А что до того? Заговор составлял? Сталина хотел убить? Руководящие работники НКВД готовили заговор, а ты как будто в стороне! Ты думаешь, я ничего не вижу?! – продолжал Сталин. – А ну-ка вспомни, кого ты такого-то числа послал к Сталину дежурить? Кого? С револьверами? Зачем возле Сталина револьверы? Зачем? Сталина убить? А если бы я не заметил? А?!

Затем Сталин обвинил Ежова, что он развил слишком кипучую деятельность и арестовал много невиновных, а кого надо – скрывал.

– Ну? Иди! Не знаю, товарищи, можно его оставлять членом ЦК? Я сомневаюсь. Конечно, подумайте… Как хотите… Но я сомневаюсь!

Ежова, конечно, единогласно из подготавливаемого списка вычеркнули, а он после перерыва в зал не вернулся и не был больше на съезде.

Однако и после этого Ежов был арестован не сразу. Он продолжал посещать Наркомат водного транспорта. Его поведение свидетельствовало о тяжелой депрессии или даже расстройстве психики. Присутствуя на коллегии наркомата, Ежов молчал, ни во что не вмешивался, иногда делал из бумаги “голубков”, “самолетики”, запускал их, потом подбирал, залезая даже под стол и стулья. И все это молча. Когда через несколько дней после съезда в зал коллегии вошли сотрудники НКВД, Ежов встал и почти с просветленным лицом произнес: “Как давно я этого ждал!” Он положил на стол оружие, и его увели».

В печати не было сообщений об аресте Ежова. Он просто исчез, и имя этого человека, который, по утверждению «Правды», был «любимцем народа», обладал «величайшей бдительностью, железной волей, тончайшим пролетарским чутьем, огромным организаторским талантом и недюжинным умом», больше никогда не упоминалось ни в одной газете.

Ежов был расстрелян не сразу. По его делу велось долгое следствие. Его не пришлось пытать, так как он сразу же признал все выдвинутые против него обвинения и затем менял и исправлял их, покорно выполняя все требования следователей. Старый большевик П. И. Шабалкин, умерший в 1965 г., рассказывал мне о Ежове следующее:

«…Когда меня привезли из Соловков опять в Бутырскую тюрьму на переследствие, то я оказался в одной камере с Д. Булатовым, известным в ту пору партийным работником. Булатов отказывался давать показания и требовал, чтобы его допросил сам Ежов. Дело в том, что Булатова хорошо знал сам Сталин. За несколько лет до ареста Булатов и Ежов, заведуя разными отделами ЦК, жили в правительственном доме в соседних квартирах и часто бывали в гостях друг у друга. Осенью 1938 г. Булатова в пятый раз вызвали на допрос. Неожиданно открылась потайная дверь в стене, и в кабинет следователя вошел Ежов. “Ну что, – обратился он к следователю, – Булатов дает показания?” “Никак нет, товарищ генеральный комиссар”, – ответил следователь. “Тогда всыпьте ему хорошенько”, – произнес Ежов и вышел в ту же дверь. После этого Булатова несколько раз били, но затем, казалось, забыли о нем. Однако через несколько месяцев, уже в 1939 г., Булатова снова вызвали на допрос, и он не возвращался в камеру больше суток. Вернувшись, он упал на койку и зарыдал. Только через два дня Булатов рассказал Шабалкину, что его повезли в какую-то другую тюрьму и ввели в кабинет следователя, где он увидел Ежова, теперь уже арестованного. Это была очная ставка. Монотонным и равнодушным голосом Ежов рассказывал, что он собирался устранить Сталина и захватить власть в стране и что Булатов был одним из членов их организации, которого они “для лучшей сохранности” решили держать в тюрьме. Булатов отрицал эту клевету, но Ежов настаивал на своей версии. Через несколько часов Ежова увели, а Булатова посадили в машину, отвезли в Лефортовскую тюрьму, заставили раздеться донага и отвели в подвал. Там он заметил еще одного голого человека, в котором узнал начальника одного из управлений НКВД. “Что с нами собираются делать?” – спросил Булатов. “Вероятно, расстреляют”, – ответил недавний соратник Ежова, хорошо знавший о подобных делах. Вскоре, однако, Булатова вызвали наверх, дали одежду и снова отвезли в Бутырскую тюрьму. Булатов был убит позже, а еще раньше расстрелян Ежов».