Джебе – лучший полководец в армии Чигизхана - Влад Менбек

Чингизхан сидел в золоченом кресле, белый, как полотно. Нервно грыз, на трясущихся пальцах, ногти и молчал, сплевывая в сторону. После рассказа купцов, из среды командиров раздались угрожающие выкрики с требованием начать войну с Хорезмом.

Темуджин долго не мог успокоиться. Его трясло. Все усилия, направленные на то, чтобы Монголию признали равной остальным государствам, рушились на глазах. Пересилив себя, Чингизхан поднял руку и срывающимся голосом сказал:

– Нам ещё рано говорить о войне. Она приносит трофеи, но от неё нет постоянного дохода. Война разорительна. Поэтому, я сначала пошлю письмо Мухаммеду, с требованием, выдать нам преступника, градоначальника Отрара, для расправы. Потом, мы восстановим наши взаимоотношения с Хорезмом.

Но Хорезмшах вообще не ответил на послание Чингизхана. И, в начале весны, на очередном совещании, Темуджин на глазах у всех приказал Шаги-хутуху написать последнее письмо, состоящее из одного предложения: «Ты хотел войны – ты её получишь!» Это решение понравилось всем.

На следующий же день отдых нукеров был прерван, и всё войско вновь вышло на плац, рядом с Каракорумом.

Монголов, относительно иных племен, прибывших под крыло Чингизхана, становилось всё меньше и меньше. Приходилось отправлять много воинов в Китай, в Уйгурию, и в другие покоренные страны, для поддержания порядка. У Чиркудая, у Субудея, у Тохучара и в других туменах забирали воинов тысячами, по приказу Темуджина. Поэтому Чиркудай, Субудей и Тохучар собрали новые тысячи из киргизов, калмыков и даже найманов, которые не поладили со своими вождями. Но нукеры были не обучены, и с ними нужно было работать.

Очень хорошие способности в управлении воинами показал Белобров. Чиркудай видел, как старался русич и его товарищи, и поставил его сотником, потом – тысячником, над сводным полком из киргизов и калмыков. А троих товарищей Белоброва, из тумена Чиркудая, переманил к себе Субудей, назначив их сотниками.

К лету была вымуштрована армия в сто восемьдесят тысяч нукеров. В середине лета вся эта армада двинулась по караванному пути в Хорезм. Вместо себя хан оставил в Монголии располневшего и непригодного к войне Джелме, брата Субудея. Темуджин не хотел отдавать правление своим братьям или сыновьям. Чиркудай понимал почему: хан не верил в их благонадежность.

Чингизхан знал, что у Мухаммед-шаха было шестьсот тысяч наемников: кипчаков, туркмен, половцев и кочевых кара-киданей, когда-то убежавших на запад из Китая, от злых чжурчженей. Но такое огромное войско противника уже не волновало монголов. В империи Цзинь против ста пятидесяти тысяч монголов император выставил по частям более миллиона солдат. Треть этой армады была разгромлена за полгода боев, а две трети – разбежались.

Первым объектом нападения стал Отрар, где убили монгольских купцов. Город сровняли с землей. Мусульманские войска особых неудобств не представляли – они оказались ещё хуже, чем китайские. После Отрара, Чингизхан разделил свою армию на несколько корпусов и направил их в города Ходжент, Самарканд, и его пригород, Афросиаб. Тумены молниеносно взяли Бухару, Балх, Мерв и другие города. Никто не мог продержаться более двух недель.

Везде применялась тактика Джебе при взятии непокорного города в Китае. Из окрестных кишлаков и селений сгоняли крестьян, которых нукеры нагайками и копьями гнали на штурм города. Защитники не выдерживали: или сдавались, или, открыв ворота, пытались атаковать вышколенные монгольские войска, что было равносильно самоубийству.

Защитники Ургенча, не выдержав натиска, разрушили плотину, защищающую город от затопления многоводной Джейхун, и погубили город. В это же самое время Чингизхан занедужил, стал подумывать о том, что будет после него. Елюй Чуцай посоветовал ему разделить всю завоеванную территорию на улусы и раздать их своим старшими сыновьями, имеющим право на наследство. Он утверждал, что после этого между ними не будет сражений за земли. Темуджин внял советам мудрого китайца.

Великий хан продолжал испытывать неприязнь к своему старшему сыну Джучи, подогреваемую Чагадаем. Тот все время напоминал, что Джучи меркитский подкидыш. По этой причине Чингизхан развёл враждующих сыновей, поставив Чагадая править монгольским улусом, а Джучи отдал почти завоеванный Хорезм, и ещё не захваченные им области, раскинувшиеся севернее Средней Азии.

Военные действия прекратились везде, кроме улуса Джучи. Ему достались разрушенные города и выжженные пастбища. Это не понравилось принцу. К тому же, он был более человеколюбив, нежели его братья. Против воли отца, взяв охранную тысячу, Джучи уехал на север, к кипчакам, решил спрятаться от войны. Там он занялся изучением отведённых ему земель, налаживал связи между поселками и городами, а между делом охотился на диких зверей.

Темуджин, чувствуя, что физическая слабость не проходит, и лучшие лекари ничего не могут сделать, послал в Китай за знаменитым отшельником. Люди говорили, что тот знает способ обрести бессмертие. Но прибывший чародей разочаровал Темуджина, сказав, что наше бессмертие в наших делах.

Однако Темуджин не разозлился. Хорошо наградив мага, он отправил его домой. Но этот человек не признавал никаких материальных ценностей. Для него важнее всего была душа. Поэтому отшельник раздал ненужные ему дары первым встречным и поперечным. «Привязанности к любым вещам или событиям – самое страшное в этом мире», – говорил он.

Разочаровавшись в жизни, Чингизхан всё-таки решил не уходить от дел и держаться до конца. Ему было неприятно видеть распри сыновей и других родственников из-за захваченных богатств. Для них, всё добытое его трудом, казалось громадным пирогом, от которого нужно побыстрее и побольше откусить.

Хорезмийский султанат был практически опустошён. Однако Мухаммед-шах и его воинственный сын Джелаль эд-Дин сумели сбежать. Дав немного передохнуть своим воинам, Чингизхан направил их на юг, в Персию и Индию. А сам велел поставить себе китайский шатёр в горах Агалыка, где он отлёживался в прохладном высокогорье. Темуджину становилось плохо от жары. Он к ней не привык.

Именно в это время он опять вспомнил о рассказе своего отца Есугея про их предка Бодончара, пришедшего из той страны, где заходит солнце. Великому хану вновь захотелось исполнить волю родителя и узнать: где же находится родина Бодончара, и кто там правит? Быть может, он думал, что болел из-за неисполнения этой миссии. Воспоминания подтолкнули его к действию, и он вызвал к себе лучших командующих, своих друзей.

Чиркудай с Субудеем прибыли вместе, всего с одной охранной тысячей. Но в ста шагах от шатра Темуджина их остановил тысячник личных торгаудов Чингизхана и, пряча глаза, попросил туменных немного подождать. Они не стали допытываться до причины такой задержки, хотя их уже никто из охраны Темуджина не останавливал. Усевшись на камень, прогретый солнцем, Чиркудай увидел рядом с собой скорпиона, воинственно задравшего хвост. Он придержал Субудея, чуть не севшего на ядовитую тварь, и раздавил её ручкой кинжала.

– Плохая страна, – недовольно проворчал Субудей, усаживаясь на камень. – Скорпионы, пауки, фаланги, змеи – и все опасные.

– Страшнее человека зверя нет, – поправил друга Чиркудай. – Он самый опасный.

– Ты про меня говоришь? – едко поинтересовался Субудей.

– Про себя тоже, – подумав, ответил Чиркудай.

– Тохучар как-то мне выговаривал, что не понимает меня. А я вот не понимаю тебя. И до сих пор не могу определить, когда ты шутишь, а когда говоришь серьезно, – начал бурчать Субудей.

Но на этом их разговор и оборвался. Они увидели, как из шатра Темуджина выскочила какая-то местная девушка в цветастом шёлковом халате, в ярких, по щиколотку, шароварах и быстро побежала вниз, к группе всадников. Там стояли торгауды Чингизхана. Они подсадили её на белую кобылу, положили что-то в её седельный хурджун, и уехали с ней по извилистой тропке, ведущей вниз, в долину.

К друзьям подошел командир охранной тысячи Темуджина и пригласил их в шатер.

Они нырнули в прохладный желтый полумрак.

Темуджин лежал на боку в распахнутом халате и жадно пил кумыс из фарфоровой чашки. Пригласив друзей кивком головы садиться, он отставил чашку и выгнал из шатра виночерпия ленивым взмахом ладони.

– Удивлены? – усмехнулся Темуджин, рассматривая соратников.

– Раз вызвал, значит, что-то будет, – неопределенно ответил Субудей.

– Будет, – подтвердил Темуджин. – Но я не о деле, а о девчонке.

Друзья равнодушно пожали плечами: любой монгол имел право держать столько женщин, сколько мог осилить.

Темуджин зашевелился и, как-то болезненно закряхтев, уселся, прижимая руку к боку. Очевидно, там у него болело.

– Я оставил всех своих женщин в Монголии, кроме Кулан, с её сыном, Кюльканом. Раньше она прибавляла мне бодрости. Но в последнее время приносит только неприятности. А эта девушка, согдийка, из Шахрисабза, словно лечит от болезни, – он махнул рукой и расслабленно пояснил: – Я только с вами могу делиться своими неприятностями.