Герой Веков - Брендон Сандерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Эленд закрыл глаза и двинулся дальше. Однако Хэм еще не закончил.
– Ходят слухи о целых городах, которые провалились под землю, – очень тихо, почти шепотом, продолжал громила. – Король Лекаль и его город погибли во время извержения одной из Пепельных гор. От Джанарля не было вестей уже несколько недель, вся его свита будто исчезла, а Северный доминион погрузился в хаос. Южный доминион охватили пожары… Эленд, что нам делать?
Вскоре они вошли в сам лагерь. Солдаты собирались вокруг, смотрели на императора и перешептывались. Эленд не знал, как ответить на вопрос Хэма. Что он должен был делать? Что он мог сделать?
– Мы им поможем, Хэм. Мы не сдадимся.
Чуть приободрившись, громила кивнул:
– Перед тем как займешься делами, не мешало бы переодеться…
Только сейчас Эленд сообразил, что он в черной униформе, весь в саже и в крови колоссов. Его вид явно приводил людей в смятение.
«Я всегда появлялся перед ними в белом чистом мундире. Многие из них даже не видели меня во время битвы – не видели меня в крови, не знали, что я могу испачкаться в саже».
Впереди, у дороги, замаячила знакомая бородатая фигура в кресле. Сетт выглядел так, словно собирался отдохнуть после обеда.
– Еще колоссы? – заговорил он, когда Эленд приблизился.
Тот кивнул.
– Так мы будем штурмовать город?
Император помедлил.
Туманный дух, похоже, был против штурма. Правда, Эленд не знал, чего именно дух добивался; не знал, можно ли ему доверять. Только имел ли он право рисковать будущим своей империи из-за смутного призрака в тумане?
Нужно поскорей попасть в хранилище, ждать больше нельзя. Кроме того, штурм казался наилучшим способом вернуть Вин. Йомен ни за что не отпустит ее на свободу. Эленду оставалось либо ждать и надеяться, либо атаковать, рассчитывая на то, что в хаосе битвы Йомен забудет о пленнице, сидящей где-нибудь в тюремной камере. Конечно, в случае штурма король-поручитель мог заложницу казнить, но позволять ему и дальше использовать ее для шантажа казалось не менее опасно.
«Я должен быть тем человеком, который принимает тяжелые решения. Этому Вин и хотела научить меня в тот раз на балу: я могу быть и прежним Элендом, и новым, Элендом-королем. Я захватил этих колоссов ради определенной цели. Теперь нужно их использовать».
– Сообщи солдатам, но построение пока не объявляй. Мы пойдем на штурм утром. Это будет внезапная атака: сначала пойдут колоссы, чтобы сломить оборону, за ними последуют люди. И мы захватим город.
«Мы спасем Вин, проникнем в пещеру, а потом с запасами провианта вернемся в Лютадель.
И попытаемся протянуть как можно дольше».
* * *Подозреваю, что Аленди – тот, кого убил Рашек, – и сам был туманщиком, охотником. Но в те времена алломантия была совсем другой и встречалась намного реже. Алломанты наших дней – потомки тех людей, которые проглотили несколько частиц силы Охранителя. Они стали основателями аристократии и первыми, кто назвал Рашека императором.
Те частицы хранили так много силы, что ее хватило на десять веков, на протяжении которых поколения сменяли друг друга.
62
Сэйзед остановился на пороге и пригляделся. Призрак, весь забинтованный, лежал в постели. Парень так и не пришел в себя после того испытания, что выпало на его долю, и Сэйзед не был уверен, что это вообще произойдет. Если Призраку и суждено выжить, он останется ужасно изуродованным.
«И все же, – подумал террисиец, – это явное доказательство того, что мальчик не может жечь пьютер».
А иначе его раны зажили бы намного быстрее. На всякий случай Сэйзед напоил Призрака раствором пьютера, но ничего не вышло. Чудес не бывает: парнишка не сделался громилой.
В каком-то смысле это успокаивало Сэйзеда. В мире все-таки остались нерушимые истины.
Рядом с Призраком сидела девушка, Бельдре. Она навещала его каждый день. Проводила с ним даже больше времени, чем со своим братом Квеллионом. У Гражданина была сломана рука, но ни это увечье, ни прочие раны не представляли угрозы для его жизни. Хотя правителем Урто стал Бриз, Квеллион по-прежнему имел вес, но сделался куда более… вежливым. Теперь он желал обсудить условия договора с Элендом.
Перемена в характере Квеллиона удивляла Сэйзеда. Они явились в его город, погрузили все в хаос, чуть не убили его самого – и теперь он верил их обещаниям мира? Террисиец не мог унять свою подозрительность. Время покажет, говорил он себе.
Бельдре повернулась и наконец-то заметила стоявшего в дверном проеме Сэйзеда. Она поднялась навстречу и улыбнулась.
– Пожалуйста, леди Бельдре. Не вставайте.
Она снова села, а Сэйзед подошел ближе. Осмотрел повязки, проверил состояние Призрака, то и дело обращаясь к заметкам на медицинскую тему, которые хранились в его медной метапамяти. Бельдре молча наблюдала.
Закончив, хранитель повернулся, чтобы уйти.
– Спасибо, – послышалось за его спиной.
Сэйзед остановился.
– Вы думаете… – Девушка перевела взгляд на Призрака. – Его состояние как-то изменилось?
– Боюсь, леди Бельдре, что нет. Я не могу ничего обещать касательно его выздоровления.
Она слабо улыбнулась, снова устремила взгляд на раненого и произнесла с необыкновенной твердостью:
– Он справится.
Сэйзед нахмурился.
– Он необычный человек. Он особенный. Я не знаю, как он сумел вернуть мне моего брата, но Квеллион стал таким же, как раньше – до того, как началось все это безумие. И город. У людей снова появилась надежда. Именно этого Призрак и хотел.
«Надежда, – подумал Сэйзед, изучая лицо девушки. – Да ведь она и впрямь его любит».
В каком-то смысле это казалось Сэйзеду глупым. Как долго они были знакомы? Несколько недель? За столь короткое время Призрак умудрился не только заслужить любовь Бельдре, но еще и стать героем для жителей целого города.
«Она ждет и надеется, верит, что он выздоровеет. А я, увидев его, первым делом порадовался, что он не поджигатель пьютера…»
Неужели он, Сэйзед, стал и впрямь таким черствым? Каких-то два года назад он был готов безнадежно влюбиться в женщину, от которой за всю свою жизнь не слышал ничего, кроме упреков. В ту, с которой провел лишь несколько драгоценных дней.
Он повернулся и вышел из комнаты.
Прежнее убежище превратилось в обгорелые руины, поэтому новым домом для послов Эленда стал особняк, ранее принадлежавший какому-то аристократу. Сэйзед направился в свои покои. Было приятно снова видеть обычные стены и лестницы, а не бесчисленные ряды полок, упиравшихся в камень.
На столе лежала испачканная в саже матерчатая папка. Слева и справа от нее – две стопки бумаг. В правой осталось всего десять листов.
Приблизившись к столу, Сэйзед глубоко вздохнул. Пришло время закончить труд.
* * *Когда последний лист переместился в левую стопку, было уже раннее утро. Сэйзед мог бы покончить со всем быстро, но хотел тщательно обдумать каждую из оставшихся религий, раз уж сейчас не отвлекали другие занятия вроде езды верхом. Он чувствовал, что отнесся к ним с должным вниманием.
Некоторое время Сэйзед просто сидел, ощущая усталость, отчасти связанную с нехваткой сна. Он был… пуст. Работа подошла к концу. Понадобился год, чтобы просмотреть каждую из религий в матерчатой папке. И вот хранитель расправился со всеми до единой.
У разных религий оказалось до странности много общего. В большинстве случаев они претендовали на истинность, объявляя остальные верования ложными. В большинстве случаев говорили о загробной жизни, не предоставляя никаких доказательств. В большинстве случаев вынуждали поклоняться одному или нескольким богам, ничем не обосновывая свое требование. И все они были переполнены несовпадениями и ложными доводами.
Как могли люди верить в богов, которые призывали одновременно любить ближних и уничтожать неверующих? Как можно верить в то, чему нет доказательств? Неужели кто-то и впрямь способен уверовать в чудеса, происходившие в далеком прошлом, но отчего-то не повторившиеся на его памяти?
И конечно, последней крупицей пепла в общей куче стал пункт, который ни одна из религий, по мнению Сэйзеда, так и не сумела доказать. Все они повторяли, что верующие благословенны, правда, не объясняли, отчего же боги позволяли, чтобы тех, кто в них веровал, брали в плен, бросали в темницы, порабощали и убивали слуги еретика Рашека, Вседержителя.
На столе лежала стопка перевернутых исписанных листов бумаги. Это означало, что правды нет. Вера не вернет Тиндвил. Никто не бережет людей, что бы там ни утверждал Призрак. Сэйзед дотронулся до верхнего листа, и тоска, с которой он так долго боролся, удерживая ее в узде, стала вдруг невыносимой. Папка была последней линией его укреплений.
Только сейчас хранитель по-настоящему ощутил свою потерю. Боль и опустошенность завладели им без остатка, грудь словно обвила колючая проволока, и справиться с собой не было сил. Захотелось, рыдая, забиться в угол и там сдохнуть.
