Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Эрнест Хемингуэй много работал в Вихиа. Он поднимался рано утром на заре. Брал ручку и начинал писать, стоя на шкуре дикого зверя в своей комнате, чаще, чем в кабинете. Работа писателя проходила под неподвижным взглядом антилопы, убитой во время охоты в Кении в 1933 году. Днем он садился за свой рояль и начинал играть.

Здесь, на Кубе в свои первые годы Хемингуэй постоянно пробовал свои силы на боксерском ринге. Его кубинский друг Грегорио Фунтэс вспоминает: «Когда мы познакомились с Хемингуэем, он без конца дрался со всеми профессионалами Кубы. Но в последние годы, мне кажется, ему подыгрывали, делали все, чтобы победил именно он. Каждый раз, когда объявляли, что сегодня на ринге Эрнест Хемингуэй, вся Гавана сбегалась посмотреть на любимца. Я делал ему массаж и надевал перчатки. Вот таким мне нравится вспоминать Папу. Всегда готовым отразить любой удар. Один против всего мира».

Кстати, почти все близкие и знакомые Хемингуэя звали его Папой за маститость и мудрость. Не римский Папа, а писательский Папа. Сын Грегори вспоминает: «В 50 лет Папа стал снобом и пустозвоном. Постоянно звучало: „Во дворце… в палаццо… граф такой-то очень милый человек, тебе он понравится, Гиг“. Граф такой-то, как правило, оказывался пустышкой и вовсе не сиятельной особой. „А девчушка, Гиг, правда, в ней что-то есть?“ А она была сама скука, да еще, словно пришитая, сновала вокруг крюконосая мамаша… Папа вошел в международные круги, и мне казалось, что я потерял его. „Я прожил чудесную жизнь, Гиг. Никогда не стыдился своих поступков. Ну, разве не весело, Гиг? Ну не здорово ли, черт побери! Приказываю, Гиг, — жизнь должна быть прекрасна…“ Мне хотелось провалиться сквозь землю. Но куда деться?..»

Отцы и дети. Иногда им так трудно понять друг друга. Сын ищет свое место в жизни, пробует писать, как отец, а Папа тем временем снимает богатый урожай со своих трудов. Повесть-притча «Старик и море» приносит Хемингуэю дополнительные лавры славы: премии Пулитцера и Нобеля (Нобель — «за повествовательное мастерство, в очередной раз продемонстрированное в „Старике и море“, а также за влияние на современную прозу»). По состоянию здоровья Хемингуэй не мог отправиться в Стокгольм, и речь за него читал американский посол. Там говорилось: «…творчество — это в лучшем случае одиночество… Писатель растет в общественном мнении и за это жертвует своим одиночеством. Ведь писатель творит один, и, если он достаточно хороший писатель, ему приходится каждый день иметь дело с вечностью — или с ее отсутствием».

В 1959 году на Кубе произошла революция. Несмотря на ее угрозы, Хемингуэй вернулся на Кубу и сделал официальное заявление в газете «Революсьон»: «Я счастлив снова оказаться на Кубе, потому что считаю себя еще одним кубинцем… Не хочу, чтобы меня считали янки…»

Наверное, после этих слов Папы Хэма Дядя Сэм заскрежетал зубами.

Два знаменитых бородача — Эрнест Хемингуэй и Фидель Кастро встречались лишь однажды. В одном из интервью Кастро сказал: «В первую очередь Хемингуэй меня привлекает своим реализмом. Он описывает все с необычайной точностью ясностью. В его произведениях нет слабых мест. Все крайне убедительно и реалистично, и еще меня в нем привлекает его авантюризм. Он авантюрист, в лучшем смысле этого слова. В том смысле, который я высоко ценю. Я имею в виду, что он не из тех, кто живет в согласии с миром, который его окружает, а считает своим долгом изменит: этот мир. Он хочет порвать с условностями и поэтому бросается в авантюру…»

Спустя несколько лет после гибели Хемингуэя корреспондент парижского «Фигаро» побывал на Кубе и рассказал о доме, где зазвонил колокол. И в частности отметил: «Сам Хемингуэй — своего рода коктейль из амбиций, эгоцентризма, великодушия и альтруизма, взрывного темперамента и депрессии. Это человек удивительной, редкой тонкости, хрупкости души, хотя он и имел косую сажень в плечах, бицепсы окружностью в 43 сантиметра. Ему льстили, его чествовали безмерно, но он всегда оставался одиноким, хронически беспокойным. Потенциальным самоубийцей».

Концовка жизни Эрнеста Хемингуэя оказалась печальной. Многочисленные травмы и раны, полученные им в разные годы, сказались на здоровье: его мучили боли, донимала непреходящая депрессия. Лечение в клинике не помогло, и тогда он прибег к радикальному способу избавления от всех бед — к самоубийству. Он не дожил немного до 62 лет.

После смерти Хемингуэйя хлынула лавина книг и воспоминаний о нем. Кто-то с громадным удовольствием рвал на части мертвого Льва. Летом 1967 года Корней Чуковский записал в своем дневнике: «Прочитал „Papa Hemingway“, развязную, вульгарную книгу — со странным концом — о сумасшествии великого писателя…»

О развенчании, топтании и хулении Хемингуэя мы поговорим позднее. А пока предлагаю вспомнить об отдельных удивительных фактах из жизни, писателя, о том, как ходил он по лезвию ножа и как случайности сыпались на его голову, и это далеко не 33 несчастья чеховского Епиходова.

Под знаком гибели

Одна из причин преждевременного ухода из жизни — это старые раны Хемингуэя. Мало найдется другой писатель, который бы столько раз попадал в различные аварии, был ранен, находился на волоске от смерти, как Хемингуэй. Про него можно было смело сказать: старый травматик.

Все началось еще в юности, когда Хемингуэй увлекался боксом. Три перелома носа, травма левого глаза, несколько сотрясений мозга, — вот во что обошлось ему увлечение рингом. Но не отвратило от бокса, которым Хэм продолжал заниматься и в последующие годы. Тренируя тело, — он тренировал свой мозг. И изживал попутно страх, примечательно, что в книгах Хемингуэя, в его письмах, в разговорах часто возникало слово «страх». Он не понаслышке знал, что такое страх, но всегда преодолевал его. Он любил риск, а риск без страха не бывает.

8 июля 1918 года на фронте Первой мировой войны Хемингуэй спас итальянского солдата, попал под артиллерийский обстрел, но продолжал ползти и тащить незнакомого ему итальянца. В итоге сам оказался в госпитале с простреленными коленями и пробитой ступней, начиненный 22 мелкими осколками, некоторые из них остались в теле писателя на всю жизнь, итальянский хирург сделал невозможное и поставил Хэма на ноги.

Уже в мирное время — в ночь на 1 ноября 1930 года, — возвращаясь на машине с охоты на лося в штате Вайоминг, Хемингуэй был ослеплен фарами встречного грузовика и улетел в кювет. Когда его вытащили из автомобиля, то рука висела как плеть. Но Хемингуэй решил вести автомобиль «одной левой» и сам довез себя до ближайшего госпиталя. Рентген показал, что рука была сломана в нескольких местах. Десять раз врачи пытались правильно соединить кости, лишь на одиннадцатый раз им это удалось.