Знаменитые писатели Запада. 55 портретов - Юрий Безелянский

Литература как бокс

Многие критики считают, что Хемингуэю было отпущено славы столько, сколько никому больше. Андре Моруа писал: «Каждый молодой писатель во Франции преклоняется перед Хемингуэем. Остается непреложным фактом, что он оказал огромное влияние на молодое поколение французов. Его стиль уникален, ему подражали во всем мире». Ну, а про Советский Союз и говорить не приходится: на советских просторах Хемингуэй был непререкаемым мэтром, кумиром, любимым «русским» писателем.

Но любой мэтр, кумир, классик начинается с азов, с первых робких шагов, с упорного ученичества. Такой путь прошел и Хемингуэй, учась у многих мастеров классической литературы. Но, будучи человеком весьма оригинальным, Хемингуэй свое ученичество превратил в боксерский поединок, в поле боя. Он страстно любил бокс и сформулировал принципы боксирования, поведения на ринге, предложил некую модель боксерского поединка:

«Боксер, который только защищается, никогда не выигрывает, не лезь на рожон, если не можешь побить противника. Загони боксера в угол и выбей из него дух. Уклоняйся от свинга, блокируй хук и изо всех сил отбивай прямые…»

Все эти советы из практика Папы Хэма. Эти же спортивные принципы он применял и в литературной работе.

«Я начал очень скромно и побил господина Тургенева, — откровенничал Хемингуэй. — Затем — это стоило большого труда, — я побил господина де Мопассана. С господином Стендалем у меня дважды была ничья, но, кажется, в последнем раунде я выиграл по очкам. Но ничего не заставит меня выйти на ринг против господина Толстого».

Шутка шуткой, но Хемингуэй соревновался с классиками литературы всерьез. Он жаждал войти в пантеон всемирной славы, этот писатель-боксер. А еще он вел бои со своими современниками — с Джойсом и Скоттом Фицджеральдом. Быть первее и лучше их являлось задачей Хемингуэя.

Любопытен список «обязательной литературы», составленный Хэмом по просьбе Лилиан Росс, одного из биографов писателя: «Пышка» и «Дом Телье» Мопассана, «Красное и черное» Стендаля, «Цветы зла» Бодлера, «Мадам Бовари» Флобера, «Будденброки» Томаса Манна, «Тарас Бульба» Гоголя, «Братья Карамазовы» Достоевского, «Анна Каренина» Толстого, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Алая буква» Готорна, «Геккельбери Финн» Марка Твена, «Моби Дик» Мелвилла, «Мадам де Мов» Джеймса.

Уже в своей первой книге «В наше время» Хемингуэй уловил и установил свой своеобразный писательский стиль: отход от традиционных многословных описаний, а взамен этого — точная и бесстрастная фиксация действия и фактов, простота лексики и синтаксиса, немногочисленность тропов, установка на устную речь. И знаменитый хемингуэевский принцип айсберга — главное не на поверхности, а внутри — внутри текста, в глубине человеческой души. Подтекст. Подразумеваемый текст.

В романе «И восходит солнце» (1926, другое название — «Фиеста») Хемингуэй с большой силой передал боль, разочарование и отчаяние «потерянного поколения» в годы послевоенного «процветания».

В США Хемингуэй написал антивоенный роман «Прощай, оружие!» (1929), где дегероизировал войну, показал глубокую враждебность войны человеку. Но вот парадокс: война была родной стихией Хемингуэя и как военного репортера, и как писателя. И когда кончились войны — кончился и Хемингуэй.

Одна лишь цитата из романа «Прощай, оружие!»: «Вот чем все кончается. Смертью. Не знаешь даже, к чему все это… Тебя просто швыряют в жизнь и говорят тебе правила, и в первый же раз, когда тебя застигнут врасплох, тебя убьют. Или убьют ни за что, как Аймо. Или заразят сифилисом, как Ринальдо. Но рано или поздно тебя убьют, в этом можешь быть уверен…»

Хемингуэй однажды сказал, что для него писатель, который не побывал на войне, — не писатель, трудно спорить с этим. Вполне возможно, что война для многих людей — уникальный учебник жизни. Наверное, именно это имел в виду Синклер Льюис, когда заявил: «У нас есть Эрнест Хемингуэй, свирепый молодой человек, прошедший суровую жизненную школу, вышколенный высокой требовательностью к себе, настоящий художник, для которого жизнь — родная стихия».

В начале 30-х Хемингуэй пребывал в мучительных сомнениях и исканиях, недаром изданный им сборник рассказов назывался «Победитель не получает ничего» (1933). В 1937 году Хэм издал роман «Иметь и не иметь», в котором резко критиковал верхушку США. Судьба главного героя Гарри Моргана, превращающегося в годы экономического кризиса в преступника и убийцу, воплощает обреченность в современном мире борьбы в одиночку за свои права. «Надо писать честную прозу о человеке», — декларировал свою позицию Хемингуэй в 30-е годы. Он отвергал такие слова, как «честь, „нравственность“ или „патриотизм“, потому что эти слова, затасканные политиканами и пропагандистами, потеряли свой высокий смысл. В замену этим понятиям Хемингуэй выдвинул этический принцип „чистого ощущения“: „нравственно то, что дает чувство удовлетворенности собою, а безнравственно то, что внушает тебе чувство неудовлетворенности“.

В одном из писем 1954 года Хемингуэй восклицал: „На свете нет ничего прекраснее Африки, как нет ничего прекраснее молодости или любви к человеку, которого любишь, как нет ничего прекраснее — проснуться утром, не зная, что принесет тебе день, но зная, что он принесет что-то…“

Гражданская война в Испании вызвала у Хемингуэя новый творческий подъем: репортажи, очерки, документальный фильм „Испанская земля“, пьеса „Пятая колонна“. И апофеоз — роман „По ком звонит колокол“ (1940). Американец-интербригадовец Роберт Джоржан — это „микромир“, в котором сошлись героика, романтика и трагедия испанских событий. В этом романе писатель употребил выражение „щемящая тоска желаний“. Вот диалог из романа между Робертом Джоржаном, динамитчиком, „инглес“ и Марией:

„— Сейчас ты отсюда уйдешь, зайчонок. Но и я уйду с тобой. Пока один из нас жив, до тех пор мы живы оба. Ты меня понимаешь?

— Нет, я хочу с тобой.

— Нет, зайчонок, то, что мне сейчас нужно сделать, я сделаю один. При тебе я не могу сделать это как следует. А если ты уйдешь, значит, и я уйду. Разве ты не чувствуешь, что это так? Где один из нас, там оба“.

Вот он, знаменитый стиль Хемингуэя! Диалог-айсберг! Но после смерти писателя, в 60-е годы наметился новый стилевой рубеж, и началась полоса отлива от лаконизма. Английская писательница Айрис Мердок обвинила Хемингуэя в излишней „сухости“ текста. Мода была — и мода прошла…

После „Колокола“ у Хемингуэя наступил заметный спад с единственным всплеском литературной удачи, которая пришла к писателю с повестью-притчей „Старик и море“ (1952). И заслуженная награда: Пулитцеровская (1953) и Нобелевская (1954) премии.