Невиновный - Ирен Штайн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У подоконника я замер, всматриваясь в никуда. Город горел безразличными огнями, взлетая вверх множеством этажей. Наш, седьмой, был ровно посередине. Какая-то разделительная черта, в самом деле. Рубикон, после которого ничего не будет прежним. Хотя, последние дни зачастили с Рубиконами, этот почему-то вгрызался в мозг сильнее прочих.
– О, тут и бар есть! Зачетная квартирка… Можно? – Женька уже нетерпеливо потянула руку к бутылкам, выстроившимся за стеклом невзрачной с виду тумбочки. Видно, опьянение сходило на нет, и хотелось снова догнать прекрасный момент, когда все тревоги убивает алкогольная радость.
– Сначала холодильник проверим. – Я отрицательно мотнул головой. В этой погоне напрочь забываешь о мере, за что расплачиваешься весь следующий день, а то и два.
– Очень вкусно. – Женька уже набивала рот яичницей с ветчиной, не успел я поставить тарелку на стол. – Вы здесь типа прячетесь?
– Типа того. – Банка с горошком никак не хотела поддаваться, но после очередного удара ножом сдалась с протяжным шипением.
– Тут, наверное, живет какой-то ваш подельник, и у него слегка крыша течет, да?
– Течет, лучше не скажешь. Но это уже не твоя забота. Ешь давай.
Дважды повторять не было нужды. Тарелка оказалась чистой за пару минут, и молчание наполнило кухню. Точнее сказать, умиротворение. Я улыбался, глядя, как Женька тянется за горошком, будто до этого вечера есть ей не приходилось два дня, она же начинала верить происходящему, запихивая в рот кусочек слегка подмерзшего хлеба.
– Ты такой странный. Привел меня сюда, приготовил ужин…
– Что же в этом странного? – Мое удивление было абсолютно искренним. В самом деле, что такого в помощи и не безразличии, хоть все это и напоминало авантюру? Абсолютно нормальным было бы просто пройти мимо, стараясь не смотреть туда, где хрупкую девочку с мальчишеской стрижкой буквально втаптывают в холодную грязь?
– Ну вот какое тебе дело? Ты ведь меня совсем не знаешь.
– Можно подумать, ты меня знаешь. Разве мама не говорила не садиться в машину к незнакомцам?
На мгновение Женька улыбнулась, но после привычно взглянула исподлобья:
– Лучше к незнакомцам, чем оставаться дома. Вдруг встретится кто-то вроде тебя.
– На балкон! – Скомандовал я, видя, что она уже сунула в рот сигарету. – И больше никаких незнакомцев.
– Конечно-конечно! – Женька тут же изобразила оскорбленную невинность, едва сдерживая смех. – Ты думал, я собираюсь курить на кухне?
С улицы дохнуло прохладой, и капли дождя влепили мне несколько отрезвляющих пощечин.
– Интересно, как очищается вода? – Моя собеседница выпустила струйку дыма в темноту, уставившись куда-то в одну точку.
Я удивленно посмотрел на нее. Даже голос Женьки изменился. От него веяло спокойствием, таким мрачным и нерушимым покоем, который бывает разве что в склепах. И правда, как? Вода очищает всех, смывая грязь, пот и слезы, остужая жар, успокаивая стуком по стеклу. Но кто помогает ей? Куда девается та боль, что она в себя вбирает? Кто-нибудь задумывался об этом?..
– Наверное, в небе, куда она возвращается, есть особый фильтр.
– Или психотерапевт. – Женька слабо улыбнулась, и я вдруг подумал – что, если она и есть та самая вода? И этот вопрос для нее больше, чем праздное любопытство.
Разгоряченное тело ответило дрожью на очередной порыв ветра. Не знаю, почему, я постарался это скрыть. Мало ли, что подумает Женька. Спишет на волнение, или?.. На сходство с отчимом, хоть я на него не похож. Я гораздо, гораздо хуже. И это понимание сжимает изнутри, накатывает волнами, заставляет отвернуться.
– Эй! Пока ты там стоишь, мне уже стукнуло пятнадцать!
Я не заметил, как остался на балконе один, и теперь слышал, что дверца бара открылась и жалобно звякнули бокалы. Потом шаги из коридора утонули в ворсе ковра. Потом – прыжок на кровать.
В самом деле, на часах перевалило за полночь. Такой вот, Женя, день рождения. Не в кругу друзей – их у тебя нет. Не в объятиях родителей – ты не знаешь нежности. Без цветов и подарков. Рядом только ненормальный, который сам себе противен. Которого ты зачем-то попросила о помощи…
Без подарков? Нет, это не дело. Я двинулся в зал, попутно шаря глазами по всем уголкам квартиры чокнутого Птичкина.
– Слушай, тут музыки случайно нет? Праздник, все-таки.
Голос у тебя что-то не праздничный.
Решение пришло откуда не ждали. Из-за дивана леопардовой расцветки выглянул ранее не замеченный гитарный гриф. Ох уж Птичкин, никогда бы не подумал. Скорее бы заподозрил шаманский бубен в твоем углу, никак не это.
– Будет тебе музыка! – Чуть было не закричал я, чувствуя, как уголки губ растягиваются, а в висках стучит, но не больно.
– Это… мне? Да ладно?! Что, серьезно? – Женька так и замерла с отвисшей челюстью, глядя на инструмент в моей протянутой к ней руке.
– С днем рождения, Женя.
Тонкие пальцы неуверенно потянулись к грифу, а затем сомкнулись на нем мертвой хваткой, чтобы счастье больше никогда не отняли. А глаза… Широко распахнутые, будто у ребенка, впервые увидевшего мир. Они стали влажными, и напоминали теперь море, в котором бушует шторм из страстей. В котором можно и хочется утонуть. Море, или все-таки небо?
«Пойдем смотреть на небо».
– Ты… Ты… Прикалываешься, что ли? – Она отвернулась, шмыгнув носом, но потом снова посмотрела на меня.
– Сыграешь что-нибудь? Какой фильм без саундтрека?
Пальцы осторожно тронули струны, подтянули необходимые. Сделали неуверенный перебор, будто вспоминая дорогу. Путник, не верящий, что вышел на знакомую тропку. Человек, поднявшийся из инвалидного кресла. Шаг, второй. А затем…
– Зачем кричать, когда никто не слышит, о чем мы говорим…
Теперь распахнулись мои глаза.
– …мне кажется, что мы давно не живы, зажглись и потихоньку догорим…
Откуда он берется?.. Ради всего святого, откуда?! Где в этом хрупком, истощенном тельце помещается такой голос?
– …когда нас много, начинается пожар. И города похожи на крематорий и базар…
Вспоминать дорогу более не требовалось. Женька смотрела на меня, а не на гитарные лады, и на миг на лице ее сверкнула самодовольная улыбка – конечно, ведь восторг читался на моем.
– …и все привыкли ничего не замечать. Когда тебя не слышат, для чего кричать?..
Она ведь поет для меня! Для меня, для себя. Для нас. Глаза ее посерьезнели, а брови слегка нахмурились. Песня захватила и унесла за собой. И мне было плевать, что заподозрят соседи, только бы этот сильный, грудной голос не замолкал никогда.
Удар по струнам, будто током. Мурашки бегут вдоль позвоночника, по рукам. И я чувствую. Чувствую себя таким живым, как никогда ранее.
– Мы можем помолчать, мы можем петь. Стоять или бежать, но все равно гореть.
Гори, но не сжигай, иначе скучно жить. Гори, но не сжигай, гори, чтобы
