Невиновный - Ирен Штайн

Я ведь и правда горел в тот момент. Потому, наверное, и не заметил, как повисла тишина. А потом к щеке моей прикоснулись пальцы, порождавшие музыку, и губы, горячие, чуть горьковатые от виски, жадно впились в мои. Я ответил на поцелуй – в тот момент просто немыслимо было иначе. И вот с какой-то звериной грацией, одним движением Женька оказалась у меня на коленях, обвивая руками спину.

Я опомнился, наверное, через минуту этого наваждения, когда она неумело и неловко попыталась расстегнуть пуговицы моей рубашки. Перехватил ее запястья, отстранился. Начал понимать, что происходит. В синих глазах напротив читались нетерпение и досада. В моих, видимо, испуг.

– Не надо, Женя. Что же ты…

Она поднялась резко и по-подростковому угловато. Села на краешек кровати, отвернулась. Сжалась в тугой комочек нервов и крупно вздрогнула, когда я положил руку ей на плечо.

Что это было? Не знаю. Может, просто потянулись друг к другу двое не понятых и никому не нужных, не представляя, как выразить чувства словами? Желания я даже сейчас не испытывал, только злость на себя и, пожалуй, стыд. Женька отхлебнула виски, забыв о стоящих рядом стаканах. Я взял у нее бутылку и тоже сделал глоток.

– Думаешь, я дура, наверное? К первому встречному в койку? Нет, не так. Просто хотела, чтобы ты был у меня первым. Ты, а не этот урод.

Плечи ее затряслись, и я обнял свою бедную, хорошую девочку. По-отечески, никак иначе. Глухие грудные рыдания больше невозможно было скрыть. И я внезапно понял, откуда берется этот голос. Из душевной боли и отчаяния. Так он рождается и так звучит – искусства не бывает без печали.

– Тише, Женя, тише. Все у тебя еще будет, не торопись. И любовь будет, и семья, если захочешь. Я тебе ни к чему, я человек конченый.

– Что ты натворил? – Она отстранилась, часто моргая, чтобы поскорее исчезли не только слезы, но даже воспоминания о них. Перевести тему, забыть о собственной слабости, за которую было стыдно. Я ее понимал. – Убил кого-то?

– Сыграешь что-нибудь веселое?

– Значит, да. Наверное, это круто. – Отчего-то Женька улыбнулась, и отвернулась сразу же. Видимо, считала нужным скрывать не только печаль, но и радость, которая может кого-то расстроить.

– Постой, я ведь не ответил. – Мне в тот момент хотелось рассмеяться, ибо перед глазами предстала картина моей несуществующей гангстерской жизни, нарисованная воображением этой девчонки.

– Холодный ветер с дождем усилился стократно…

– И это по-твоему весело? – Я узнал мелодию с первых нот. А вообще, что за эмоция – веселье? Сущая глупость. Только грусть может быть по-настоящему уютной, вот как сейчас, например. Грусть, от которой хочется улыбаться.

***

– Что дальше?

Сегодняшним утром Женька была не похожа на себя. Не от наступившего похмелья – платы за мгновения праздника. Какое похмелье в ее возрасте? Это мне пришлось помучиться, пока в птичкинской аптечке, среди всякой дряни, будто присланной посылкой из Хогвартса, не нашелся вполне себе человеческий анальгин.

Теперь, когда мы отъехали от приютившего нас дома подальше, в машине повисла тишина, только чуть слышно болтало радио, где капитан Очевидность обещал на сегодня дождь. Женька то и дело оглядывалась назад, где на сидении торжественно возлежала ее гитара. Она категорически запретила класть инструмент в багажник, и теперь каждые несколько минут проверяла, на месте ли ее единственный и самый ценный подарок.

– А чего ты хочешь?

Обещанный дождь заволакивал стекло, искажая и без того размытую реальность. Мимо с шорохом проносились автомобили, обдавая нашу старую развалину веером брызг.

– Не хочу домой.

– Мы туда и не собираемся. – Я увидел, как после моих слов она просияла, так, что серость нынешнего дня осталась только снаружи, вне этого убежища с гитарой на заднем сидении. Казалось, вот-вот выйдет и настоящее солнце, не в силах не ответить на ее улыбку.

– Тогда… Попкорна.

***

Зачем я это сделал? Потому что действительно хотел для Женьки новой жизни, хотя бы на несколько дней? Чтобы у нее, наконец, было все, чего душе угодно, все из несбыточных мечтаний? Или же мне настолько понравилась новая роль? Может, я просто не хотел разочаровывать едва знакомую девчонку, которую, как мне казалось, я знал тысячу лет?.. Не знаю, не могу ответить. Но полчаса назад я наставил пистолет на продавца магазина со стандартной вывеской «Продукты».

– Деньги из кассы – в пакет. Пакет – мне. Живее, и не буду стрелять!

Как же кстати пришлись те дурацкие фильмы про бандитов, шедшие фоном по ТВ. Иначе я просто стоял бы в ступоре, не зная, что говорить. Продавец, худощавый и долговязый парень, явно вчерашний подросток, трясся мелкой дрожью, стараясь раскрыть пакет долго и безуспешно.

– Н-не убивайте! – Взмолился он, понимая, что целлофан не поддается, и бандит, то есть я, запросто может списать это на промедление и нажать на спуск.

– Вот же несчастье! – Презрительно бросила Женька, придя на помощь. – Руки из жопы, а туда же!

Спустя минуту деньги, включая мелочь, оказались в синей «майке» с надписью «спасибо за покупку!».

– Есть телефон? – Не знаю, как я вообще вспомнил об этом. Со лба стекал горячий пот, будто в тесной коробке магазина было градусов сорок. Вчерашний подросток молча вложил покрытый царапинами смартфон в мою руку. Через мгновение аппарат оказался разбит о бетонный пол, и для верности я пару раз с силой наступил на него ботинком.

– Стационарный? – А Женька соображает. Или просто вошла во вкус. Когда кабель старенького телефона был перерезан, она взяла стеклянную бутылку кока-колы, и как ни в чем не бывало открыла ее о прилавок до неприличия непринужденным жестом. – Пока, мальчик.

Оставь мы парню оба работающих телефона, он бы не скоро вышел из ступора настолько, чтобы суметь ими воспользоваться. И догадаться позвонить не маме, устроившей его на прескверную работу, а в полицию. Камер поблизости не наблюдалось – видимо, хозяин магазина не счел нужным раскошелиться на них. Я уже представлял, как лениво подкатит к зданию полицейская «приора», как неспешно из нее покажутся двое в форме, и, тяжело вздыхая, мол, как же вы все осточертели, начнут задавать стандартные вопросы ничего не соображающему парнишке. Да, мы точно были в безопасности. Если бы нам вздумалось ограбить банк или, на худой конец, дачу какого-нибудь депутата, мы бы ехали не с пакетом налички куда глаза глядят, а в «бобике», закованные в браслеты и по вполне известному адресу.

– А теперь за попкорном.

Мое тело не слушалось, становясь все более ватным и бескостным, и иногда крупно вздрагивало, но голос, кажется, получился веселым. Заглянув в пакет, я и вовсе рассмеялся, показывая Женьке, как выглядит наша добыча. Конечно, в мешке из-под сахара она казалось бы еще комичнее – мелочь и тонкий слой купюр на дне. Моя