Волшебник Ришикеша - Мария Мансурова

— Нет, в первый раз.

— Замужем?

— Да, — неуверенно.

— Дети?

— Сын.

— У меня двое сыновей. Ты — красивая.

— Спасибо.

— Будут какие-то проблемы, говори. Я — друг.

Ашрам буквально повис над бурным течением Ганги. Все, вдруг укутанные, прячут ладони и лица в шерсть, пьют чай из пластиковых стаканчиков на террасе. Свежесть попадает в легкие вместе с горячим паром. Вокруг — темные пики гор, в объятиях которых спит-леденеет солнце.

— Вот. Наши удобства. — Оля распахивает две деревянные дверки, за которыми туалет-дырка и душ — дырка и ведро.

Безудержный смех охватывает Анну, дерет горло. Шофер любуется ее раскрасневшимся лицом. Вокруг начинают позвякивать медные ключи.

— Аня, пойдем со мной. Покажу нашу комнату, — заговорщически шепчет озябшая Лола.

Они поднимаются по лестнице, по которой только что спустились. За ними чемодан — в крупных смуглых руках. Проходят по коридору до конца. Лола распахивает дверь. Крошечное пространство, где с трудом помещается кровать. Окно над Гангой. И… о боже! туалет и душ (кран с ледяной водой).

— Это вроде местного люкса, Марта сказала. Витя нас сюда «распределил».

— А-а-а! — Анна обнимает Лолу.

— Как мало человеку надо для счастья!

— Да! Да! Я счастлива!

Анна бежит на террасу за своей порцией чая. Натыкается на Володю, с измученными красными прожилками в синеве глаз.

— Вова! Я уже начала беспокоиться.

— Правда? Это приятно, когда о тебе беспокоятся.

Уставшие лица — близко, слишком близко даже для такой низкой температуры. Где же Витя? В кармане последний возглас мобильного: нет связи. Внезапная паника — она не сможет позвонить Мухтару… А как же Алик?

8

Внутрипроводная икота

Йога. Один год — дыхание, асаны. Каждый день. Из густой смеси глины лепит он свое новое тело. Постепенно проступают очертания, мышцы, подтягивается кожа. Отступает боль. Радует: внезапный теплый день, капли по крыше, макароны, жаренные в румяном масле, податливые бедра Азы. Еще нужен дурман, но не так часто. Впереди Индия… Говорят, в Ришикеше есть учитель Свами… И уже лежит на столе билет в Дели.

Утром страшно открыть глаза — так холодно. Сначала выползает рука, потом нога, выглядывает озябший нос. Все это вытягивает из спальника туловище в пушистом свитере. «Промерзнуть до костей» — раньше для Анны это выражение было пустым звуком. Но она не сдается. Испытание. Заходит в каменную ванную, где замечает струйку пара из собственного рта. Несмотря ни на что открывает кран, подставляет тело ледяной струе, пронзающий, как нож. Зубы стучат, губы приобретают фиолетовый оттенок. Достает косметичку, но тут же отшвыривает ее в сторону. Очевидно: здесь, с вечно мигающей крошечной лампочкой, она не сможет даже разглядеть собственное лицо. Проходит по коридору, взгляд упирается в треугольники гор, за которыми дребезжат первые лучи. Внизу шумит река, никогда не прекращающая свою песню. Спускается на второй этаж, в зал для медитаций. Полумрак. По краям тают молочные свечи. Свами, как всегда в белом, сидит на низком деревянном столе. Его лицо излучает торжественность и принятие в своих учениках того, чего они сами в себе никак не могут принять. Поток добра и света, ради которого можно потерпеть сквозняк и сырые стены. Она закрывает глаза, вопреки страхам, вопреки необузданным надеждам.

— Ганготри — это необычное место, — говорит учитель, его голос отражают каменные стены, — здесь очень сильная энергетика. Не нужно торопить ни мысли, ни события. Все произойдет само собой. Запомните это.

Так просто. Так очевидно. Сколько можно гоняться за призраками? Ей не нужно ничего делать, куда-либо спешить, пытаться соблазнить. Не прикрыться мишурой, макияжем. Со всех сторон смотрят Гималаи. А рядом со Свами сидит Витя — зеркальное отражение света. Он кутается в красный пуховик, растирает ладони. Его пальцы — длинные, узкие, трепетные… Она готова припасть губами к его рукам, нашептать им о невыплаканных слезах, о минутах бессонницы, о сказке, услышанной в детстве. В его мимике, в его голосе заключена жизнь — окружающего их леса, каменистого берега, песни цыганки, сидящей на мосту. Ей хочется встать на колени. Мужчина, не пугающий своей сутью, мужчина, в чьих глазах всепрощение. Пусть растает это утро, растворится ашрам в осколках воспоминаний. Есть моменты, навсегда замирающие в сердце.

Потом завтрак. Солнце распускается над макушками сосен. Травяной чай обжигает нёбо. Каша сладкая, густая, с хрустящими кусочками сухофруктов.

— Аня, тебе нужно позвонить?

— Да, очень.

— В городе есть телефонные будки для международных разговоров.

— Здорово. Далеко?

— С другой стороны реки. Через мост и направо. Там увидишь.

— Спасибо, Витя. Что сейчас будем делать?

— Все пойдем гулять. Свами будет рассказывать.

Выходят из ашрама. Вьется тропа, рядом вьется Ден. Она сдается, улыбается. Поднимает с земли огромные шишки, смола густой карамелью пачкает ладони. Он идет впереди, не оглядываясь. Анна замедляет шаг, еловые иглы шелестят под ногами, в легкие врывается свежесть.

— Аня, замри. Вот так, отличный будет кадр.

Конечно, Ден. Все будет отлично.

— Ганга обрушивается на голову Шивы и спускается вниз по его спутанным локонам, по горным долинам. Текущие по ним реки соединяются в священную Гангу. Индусы почитают Бхагиратхи, которую вы сейчас видите…

Анна повернулась к крутому скалистому обрыву и больше уже не слышала ни слов учителя, ни шуток Дена. Ею овладела тоска… по дому. Быстро, впиваясь черными кроссовками в мягкую землю, устланную сухой травой, она пошла обратно по тропинке. Рюкзак постукивал по спине, подгоняя в ней желание говорить. С ее бывшим мужем. Она не знала, о чем, так, абстракция… Мазок красным, фиолетовым, поперек — желтая полоса, а внутри начерчена схема, которой не спрятаться ни за одним из цветов. Дыхание участилось, быстрее, быстрее… Как будто от этого что-то зависит? Она выпорхнула из леса на ступеньки, по лестнице — на мост. Потом улица, затянутая густыми облаками, предвещающими дождь. Со всех сторон — шерстяные толстые пледы, готовые укрыть от прошлого. Поднимается ветер, тревожно моросит дождь. Колют лицо влажные иголочки. Телефон. Грязные ногти паренька набирают код России, нет гудков, еще раз — тишина. «Из-за погоды», — отрешенно произносит он. Ей не вырваться из холода. Кафе — все открытые, в ашраме не отогреться. Бесконечная улица, бесконечная река, как ее вопросы. Слабость и озноб заползают под куртку. Кажется, она заболевает. Витя далеко, на другом берегу добра. Она заходит на шумную веранду чайной, где звенят голоса. Набирает сладостей — оранжево-коричневых шариков, тягучей пастилы, ждет, когда на молоке заварят приторный чай с имбирной горчинкой. Обводит глазами деревянные столы, мест нет, рюкзак вот-вот упадет с плеча, и она вслед за ним. Пожилая индианка призывно улыбается ей, приглашая разделить трапезу с ее семьей. Анна не противится, садится рядом с худеньким мальчиком в шерстяной жилетке. Чужие-родные в Москве, здесь — все одно, выдуманный мир уз крови, семья — мираж, одиночество — массовая галлюцинация. Ты не можешь быть с кем-то, не можешь — один. Все просто сон. И пустота. Рожденные из пустоты, чтобы раствориться в ней. Почему так грустно? Так обжигает желудок сладко-ореховая мякоть?

Сахар попадает в кровь, возвращается резкость предметов. Анна поднимается, благодарит кивком головы. Вновь тонкая пелена влаги падает на кожу.

— О, ты здесь? — Ден, успевший обзавестись полосатым мохнатым беретом а-ля Че Гевара, стоит перед ней.

— А где все?

— Не знаю, там, наверное, остались. Дозвонилась?

— Нет. Никаких гудков.

— Можно попробовать еще раз.

— Да.

Вновь стеклянная будка. Анна садится на крошечный диванчик, закрытый цветастой простынкой. Тук-тук, гудок, тук-тук-тук… Ден снаружи, прячет от ветра глаза. Гудок.

— Алло, Мухтар, неужели я дозвонилась?!

— Что-то случилось?

— Нет… — голос вздрагивает, — я ночью вся тряслась, потом пошли в лес, все еще там, а я по тропинке… и никакие дозвониться, погода плохая… говорят, в это время здесь 20 °C градусов тепла, а сейчас настоящий морозильник. Как Сашенька?

— Хорошо. Упал, разбил колено, но не сильно.

— Плакал?

— Почти нет.

— А ты? Как ты?..

— Все в порядке. Ты там осторожнее по своим горам ходи, ладно? Как живот?

Шуршание-дребезжание в трубке.

— Я скучаю…

— Ничего не слышу, что?

— Если прервется, позвони Алику…

— Ладно…

— Я…

Внутрипроводная икота. Окончен их разговор. Ветер колышет бордовые шарфы, вывешенные на продажу.

— С вашим мужем будет все в порядке.

— Вы уверены?