Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Для детей Маркса Сохо был настоящим домом; только здесь они и узнали, что такое оседлая жизнь. Девочкам запрещалось выходить из дома вечером без сопровождения, поскольку на улицах было полно подозрительных типов, которых привлекали многочисленные увеселения.

Например, ветхий Театр Сохо на Дин-стрит был известен как любимое место сборищ воров и проституток {10}. Не менее опасен был танцхолл Колдуэлла на той же улице, который часто посещали молодые клерки и студенты-немцы, надеющиеся найти себе жену или по крайней мере подругу из числа партнерш по танцам {11}.

Женнихен и Лаура были еще совсем юными. Женни вот-вот должно было исполниться 9, Лауре — 7, но обе они были страшно общительными. Женнихен по описанию была очень похожа на отца — черноволосая, с черными глазами, смуглая, как креолка, и столь же порывистая; Лаура была светловолосой и изящной, как ее мать. Либкнехт говорит, что у Лауры взгляд был кокетливый и хитрый даже в детстве {12}.

Пока девочек держали в строгости, неукротимому Мушу было позволено бродить везде. Он познакомился со всеми ирландскими детьми в округе, и они учили его ирландским песням в обмен на жалкие гроши, которые ему давали дома на карманные расходы {13}. Дома Марксы говорили по-немецки, но дети быстро выучили английский, а Муш вообще говорил, как урожденный житель Сохо. Женни рассказывала об одном инциденте, случившемся после того, как булочник пообещал, что будет давать им меньше хлеба в кредит. Он, оказывается, подошел к двери, возле которой стоял 6-летний Муш, и спросил: «Мистер Маркс дома?» Муш ответил: «Неа, нет его наверху». После этого он забрал три хлеба под мышку и помчался рассказывать это отцу {14}. Нет сомнений, что обманывать он научился на улице; один из современников рассказывал, что дети Сохо учатся воровать, едва встав на ноги {15}.

Впрочем, риск того, что девочки или Муш станут такими же, как обитатели Сохо, был невелик. Как и их родители, они общались в основном с выходцами из среды немецких эмигрантов, они даже принимали участие в нескольких пикниках так называемого Коммунистического рабочего образовательного лагеря, которые проводились за городом, — на этот неформальный выходной на свежем воздухе собирались семьи членов Коммунистического образовательного союза {16}. Муш особенно близко дружил с пасынком Карла Блинда, Фердинандом Коэном {17}. Однако самым лучшим другом и товарищем по играм для детей был их отец. Иногда они называли его «папа», но чаще всего он был для них Мор или Челли.

Дети позволяли ему работать каждый день, но в воскресенье требовали от него внимания, и, судя по всему, он его охотно им уделял (хотя блокнот все равно держал в кармане и периодически делал в нем пометки) {18}.

Когда погода была хорошая, вся семья и те друзья, кто казался в данный момент на Дин-стрит, уходили гулять в Хэмпстед-Хит — дорога от Сохо занимала полтора часа. Ленхен несла корзинку для пикника, привезенную еще из Германии, полную закусок. Пиво покупали на месте. После ланча на свежем воздухе взрослые дремали или читали газеты, а Маркс играл с детьми {19}. Либкнехт вспоминал, что однажды Маркс так долго тряс каштаны, что потом 8 дней не мог двинуть правой рукой {20}. В другой раз играли в лошадок — и Маркс, и остальные мужчины были взнузданы и оседланы; после этого началось сражение, длившееся до тех пор, пока двуногие «лошадки» не взмолились о пощаде {21}. Иногда катались на осликах, на чем всегда настаивал Маркс, не знавший, как комично он выглядит верхом на этих кротких ушастых тварях {21}. Дорога домой казалась дольше, и все распевали песни, а иногда Маркс читал наизусть отрывки из «Божественной комедии» или исполнял роль Мефистофеля из «Фауста» Гёте (Либкнехт говорит — не очень хорошо, потому что слишком утрировал). А потом наступал черед собственных историй Маркса. Он придумывал сказки «на милю», и если сказка кончалась раньше, чем они добирались до дома, дети неистово вопили «Дальше! Дальше! Еще одну милю!» {22}

Маркс начал прививать детям любовь к литературе в самом раннем возрасте; как и отец Женни, он сделал Шекспира самым драгоценным и заветным гостем в их доме {23}. Они с Женни чудесным образом превращали их крошечный чердак в роскошный палаццо в Вероне, гремящее поле битвы во Франции или ледяную башню Тауэра, читая сцены из пьес Шекспира до тех пор, пока малыши не запоминали действующих лиц и сюжетные линии, чтобы впоследствии присоединиться к игре. Еще Маркс читал детям Данте, Сервантеса, сэра Вальтера Скотта, Джеймса Фенимора Купера и Бальзака — когда это было возможно, то на языке оригинала. Письма детей показывают, что они были хорошо знакомы с персонажами этих книг, словно с добрыми друзьями; эти маленькие студенты частенько ссылались на самые разные литературные источники и довольно изящно каламбурили на разные темы. Дом Маркса был по-своему богат — интеллектуально, и это помогало справляться и мириться с бедностью материальной.

По иронии судьбы лучшее описание жизни семьи Маркс на Дин-стрит дошло до нас в полицейском рапорте прусского тайного агента. Он был приглашен в этот дом и обнаружил перед собой человека, чей гений и чья энергия сразу же производили неизгладимое впечатление — но чья домашняя, частная жизнь была сплошным хаосом.

«Он ведет жизнь истинного интеллектуала богемы. Стирка, уборка, свежее белье — все это не слишком сильно его интересует, он гораздо больше любит напиться… У него нет конкретного распорядка дня, когда он идет спать, а когда встает».

В том же рапорте говорилось, что дети Маркса действительно очаровательны, и, несмотря на его дикий и неугомонный характер, муж и отец он «нежнейший и добрейший». Однако семейный быт Марксов поверг этого джентльмена в дрожь.

«Маркс живет в одном из самых плохих, а значит — самых дешевых районов Лондона. Он занимает две комнаты… Во всей квартире не найдется ни одного чистого или целого предмета обстановки. Все разломано, поцарапано, разорвано, на всем лежит полудюймовый слой пыли, и повсюду царит страшный беспорядок. Посередине гостиной стоит огромный старомодный стол, покрытый клеенкой, а на нем лежат вперемешку рукописи Маркса, книги, газеты, детские игрушки, какие-то тряпки и шитье его жены; чашки с отбитыми ручками, ножи, вилки, лампа, чернильница, голландские глиняные трубки, горки табачного пепла. Одним словом, все вверх дном и все на одном-единственном столе, вперемешку… Сесть где-нибудь — непростая и довольно опасная затея. Здесь есть стул на трех ножках; на другом дети играют в поваров — у него, кажется, ножек четыре. Если вы гость, то вам его и предложат, но будьте осторожны — следы работы «поварят» с него до конца не стерты, так что вы рискуете брюками…»