Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

За неделю до Рождества детей не впускали в переднюю комнату — там взрослые готовили и оформляли подарки. Много лет спустя в письме к Лауре Женнихен вспоминает то Рождество на Дин-стрит: «Я вижу все ясно, как сейчас: ты, Эдгар и я навострили уши, чтобы не пропустить звон колокольчика, которым нас должны были пригласить в комнату, где стояла рождественская ель. Когда этот долгожданный звук раздался, мы были уже вне себя от нетерпения… Ты из робости осталась сзади, а я кинулась вперед с отчаянной смелостью, скрывавшей мою собственную робость. Как прекрасна была наша гостиная, как шикарно выглядела наша старая пыльная мебель, вытертая и отполированная!» {30}

Энгельс и другие друзья семьи пришли, чтобы помочь украсить елку, и принесли детям подарки: кукол, ружья, игрушечную посуду, барабан. Женни вспоминала, что это было первое по-настоящему веселое Рождество в Лондоне {31}. И, как всегда бывало после визитов Энгельса и бурных возлияний, Маркс после праздника заболел. Впрочем, заболела вся семья, особенно сильно — Муш, который, по словам Маркса, метался, бредил и стонал в тяжелейшей горячке. Маркс писал Энгельсу: «Я надеюсь, маленький мужчина скоро поправится» {32}.

Несмотря на надежды Маркса, 1854 год стал годом болезней для всей семьи. Болезнь переходила с одного на другого, но к счастью, как говорит Маркс, не поразила всех одновременно. Дети болели довольно обычными корью и простудой, но Женни и Маркс сильно страдали от более тяжелых приступов {33}. Маркс был начисто выведен из строя на целых три недели ревматизмом и сильнейшим нарывом между носом и верхней губой, из-за которого он не мог ни говорить, ни смеяться. Кроме того, он по-прежнему сильно страдал от печеночных колик — первый приступ он пережил весной 1853 года (и они преследовали его всю оставшуюся жизнь) {34}. По словам Женни, ее муж не мог спать от боли, пока они не прибегли к опиуму и шпанской мушке, целебная мазь из которой, по слухам, была еще и сильным афродизиаком. При сложившихся обстоятельствах Маркс не мог писать, и семейная казна опустела. Женни писала своему доверенному другу в Манчестере: «Карл был чрезвычайно рад, улышав традиционный двойной стук почтальона в дверь. «Вуаля! Фредерик! 2 фунта! Мы спасены!» — воскликнул он» {35}.

Женни заболела вскоре после того, как выздоровел Маркс, и ее болезнь, скорее всего, усугубилась психическим напряжением. Сорокалетняя Женни выяснила, что вновь беременна. Прошло около четырех лет с тех пор, как она носила Франциску, — это был самый долгий период, когда она не была беременна за все время их брака. Возможно, после смерти Фокси и Франциски она предохранялась, а быть может, не восстановилась эмоционально и физически, чтобы согласиться на близость с Марксом после его измены с Ленхен. Как бы там ни было, перспектива рождения еще одного ребенка казалась проклятием. Они едва начали жить чуть лучше, появилась хоть какая-то надежда выжить в Лондоне — но теперь им грозили новые счета от врача, кормилицы, сиделок, а хуже всего было то, что ребенок, рожденный в такой нищете, был почти обречен на недолгую горькую жизнь.

Маркс отчаянно пытался найти работу в дополнение к доходу от статей в «Трибьюн». Совместно с мужем своей сестры договорился писать для южноафриканкой газеты, издаваемой на английском и голландском языках, однако в марте это начинание рассыпалось в прах, когда редактор сообщил, что Маркс хочет больше денег, чем издательство способно заплатить {36}. Также Маркс вел переговоры с швейцарской газетой — но от этой работы сам же и отказался, назвав заказчиков «маленькими жмотами». Он был не согласен с политикой газеты, но говорил Энгельсу, что согласен на все ради спокойствия Женни {37}.

Маркс описывает свой дом как небольшой госпиталь. Он сильно беспокоился, что тех грошей, которые он зарабатывал, не хватит, чтобы прокормить семью. Особенную тревогу вызывало то, что в Лондоне вновь разразилась холера, и эпицентром эпидемии был Сохо {38}. На Брод-стрит, в минуте ходьбы от Дин-стрит, от холеры умерло уже 115 человек (всего в том году в Лондоне умерло 11 тысяч человек) {39}. Как и многие его современники, Маркс верил, что причиной возникновения холеры стали новые трубы, проложенные на тех участках, где были похоронены жертвы эпидемии чумы 1665 года {40}.

Реальной причиной, которую обнаружил врач из Сохо, Джон Сноу, была утечка сточных вод в скважины с питьевой водой. Один из таких колодцев находился на Брод-стрит {41}.

Хотя Женни была всего на третьем месяце беременности, весь июнь она провела в постели. Доктор настаивал, что ей нужно уехать из города, и Маркс устроил так, чтобы она, Ленхен и дети пожили в доме одного их друга в деревне. Потом Женни должна была поехать в Трир {42}. Однако нужной суммы у Маркса не было: доктор прислал ему счет на 26 фунтов за все услуги, оказанные зимой, и потребовал своевременной оплаты — иначе он прекратит лечение семьи; кроме того, были счета от аптекаря и регулярные счета за квартиру. Если бы Маркс был здоров и мог работать зимой, он бы заплатил наиболее агрессивным кредиторам. Он говорил Энгельсу, что находится в западне и что его беды превратили его в «глупого и тоскливого пса. Блажен тот, кто не имеет семьи». Он спрашивал Энгельса, кто из друзей мог бы дать ему в долг — но все они и сами были по уши в долгах {43}. Трагедия беженцев закончилась — теперь они вынуждены были зарабатывать себе на жизнь там, где жили, — каким бы нищим ни был этот квартал или город. Перспектива политического переворота, которому они посвятили свою жизнь, сильно отдалилась, и теперь они проводили время, мечтая не о коронах, а о крошках…

Даже Энгельс, который всегда был достаточно обеспечен и деньгами, и темпераментом, чтобы миновать любой кризис, сейчас был подавлен и зол. На континенте росла напряженность из-за территориального спора между Турцией и Россией, и казалось, что вот-вот вспыхнет война, в которую будут втянуты Англия и Франция. Перспектива отправиться вслед за армиями в качестве военного корреспондента, а также усталость от бизнеса вдохновили Энгельса написать письмо в лондонскую «Дейли Ньюс» и предложить свои услуги в качестве журналиста {44}. Поначалу реакция была положительная — редактор по достоинству оценил работу Энгельса и попросил статью для пробного выпуска. «Если все пойдет хорошо, — нетерпеливо писал Энгельс Марксу, — летом, когда приедет мой старик, я брошу торговлю и перееду в Лондон». {45}

Однако в течение двух недель газета вежливо отклонила статью Энгельса, сославшись на то, что она написана «чересчур профессионально». Энгельс сказал Марксу, что подозревает газету в связях с одним из их врагов, который узнал стиль Энгельса и сообщил редактору, что Энгельс «не более чем бывший доброволец, коммунист и обычный торговый клерк — это решило и уничтожило всё… Вообще все это дело вывело меня из себя» {46}.