Будни и праздники - Николай Бондаренко

Турсунов подписывал бумаги, которые ему подкладывал топтавшийся возле стола главный бухгалтер Бури Намазов.

— Я занят, — сказал директор.

— Сейчас ты все бросишь, — многозначительно сказала Муратова и, указав Назару на приставной столик, пригласила его сесть, а сама села напротив.

После того как была подписана последняя бумага и директор с облегчением откинулся на спинку кресла, Муратова попросила Назара повторить свой рассказ. И пока Назар говорил о второй целине, о том, как пришла к ним идея и что надо делать, чтобы осуществить ее, Муратова таинственно улыбалась, не спуская глаз с мрачного директорского лица. Она ждала, когда и он наконец улыбнется. Ведь вот он, громаднейший резерв увеличения урожайности! Сама она уже видела начало почина, который, без сомнения, будет поддержан в районе. Простота идеи и большой ее эффект подсказывали, что к ней не останутся безразличны и в области, и в республике. Получать десятки центнеров дополнительного урожая на старопахотных землях, где давно исчерпаны резервы, — это же и общегосударственное дело. Это и всесоюзная слава, как у злобинцев или ипатовцев. И начнется этот почин в их совхозе, поддержанный партийной организацией под ее, Муратовой, руководством. Но почему же молчит директор? Неужели опять осторожничает? И бухгалтер, оставленный ею в кабинете, был равнодушно-скучен. Он сидел у стены и, придерживая на коленях папку с бумагами, равнодушно оглядывал кабинет и подсчитывал, между тем, во что обойдется совхозу эта затея. Двойная глубина пахоты — значит, двойной или даже тройной расход горюче-смазочных материалов, перерасход фондов, выговоры, унижения… И плуг нужен прочный, многоярусный. Самим не сделать такого — не завод. Один? Но в совхозе более пяти тысяч гектаров пашни. Нужны «С-100», а их во всем районе десятка не наберется. Прибавка урожая при такой кустарщине не перекроет затрат — значит, поднимется себестоимость, а за это бьют не только бухгалтеров. Намазов покосился на директора и понял, что идея не вдохновляет его, но он молчит, не имея права гасить трудовой порыв. Вот как загорелись! Им не объяснишь, что мероприятия должны проводиться в масштабе страны с подключением промышленности, при централизованном специальном финансировании, а их преждевременная самодеятельность ляжет тяжелым бременем на совхоз.

Директор слушал Назара и тоже мысленно прикидывал, что, кроме хлопот, может дать эта неожиданно появившаяся в совхозе бригада и ее необузданный бригадир. Ведь кипит как! Эн-ту-зи-аст… А был тихий, скромный парень! Этот момент особенно остро заинтересовал Турсунова. Подросла смена? Вторая целина, о которой так увлеченно говорил Назар, представлялась Турсунову следствием появившейся прежде безнарядной бригады, как убедительное требование времени — искать резервы производства, идти в глубь. И этот мальчишка осознал это, увидел глубинные резервы. Вот что задевало сейчас самолюбие Турсунова, заставляло проявлять сдержанность под обстрелом восхищенных взглядов Муратовой, гордившейся своим подопечным.

Дверь распахнулась, и в кабинет влетел разъяренный главный инженер Хакимов. Он ткнул пальцем за спину, где в приемной перед распахнутой дверью топтались Шалдаев, Бабаяров и Палванов, и объявил:

— Все! Я не могу с ними нормально говорить. Не мо-гу! — и пригласил их в кабинет: — Вот вам директор, он подписывал вам договор, и получайте с него технику, какая нужна вам. А у меня такой нет. Я ее не делаю. — И тут же обрушился на Назара: — А ты не знаешь, какие у нас трактора? Я что — рожать тебе их буду?

— Тише, тише, — постучал по столу Турсунов, наполнил пиалу чаем и подал ее Хакимову. — Плесни в себя, а то перегреешься.

— Они меня до предела вымотали!

— Входите, — пригласил рабочих директор. — Что случилось?

— Трактора дает недоремонтированные, — сказал Шалдаев, первым ступив в кабинет.

— А я, что ли, их ремонтировал?! — взорвался Хакимов. Пересиливая гнев, торопливо выпил чай и ткнул пальцем в Бабаярова. — Вот он их ремонтировал с сынами своими. Ясно? Ваш член бригады. С него и спрашивайте.

— А спокойнее можешь объяснить? — покачал головой директор. — Кипишь, как самовар.

— Не могу, Марат Касымович. Их десять человек пришло, и каждый тычет: это не так сделано, здесь не то поставлено. А ведь сами эту технику ремонтировали, сдавали мне как готовую. Сами или нет, Бабаяров? Или из Ташкента к нам приезжали сеялки чинить?

— Ишь ты, сами! — выступил вперед Шалдаев. — А запчасти ты давал. На этом тракторе, что ты даешь, все, считай, поношенные: пальцы стучат, маслонасос…

— Нет у меня других тракторов, — развел руками Хакимов, распахнул куртку, вывернул карманы. — Видишь — нету!

— А мы не просим новые. Дай старые, только дефектную ведомость составь, запчасти выдели и оплати ремонт, — сказал Шалдаев.

— Видали, чего хотят? — Хакимов возмущенным взглядом обвел всех сидевших в кабинете.

— По-моему, все правильно, — весело заметила Муратова.

— Что правильно? — уставился на нее Хакимов.

— Сообразили сразу, что к чему. Хозрасчет! Великое дело, а?! — сказала Муратова и, перекинув взгляд с топтавшихся у двери рабочих на директора и главного инженера, старалась объединить их своим восхищением. — Раньше им было безразлично, как ремонтировалась техника: все потери списывал совхоз. А теперь им самим за все платить придется, а значит, — терять заработок. Вот и требуют гарантированного ремонта. Правильно я поняла, Степан Матвеевич?

— Ну! — кивнул Шалдаев.

— Плати, Хакимов, — распорядился Турсунов. — Составь дефектную ведомость, дай запчасти и оплати людям работу.

— Да они, знаешь, как пишут: чуть износилась деталь — бракуют, требуют все новое. А где мне их набрать?

— Пойдем посмотрим, — поднялся директор.

За директором вышли Хакимов и рабочие. Муратова поднялась и, раздумывая, почему ушел от разговора директор, тоже вышла из кабинета. Назар с недоумением смотрел на нее, а она делала вид, что ничего не произошло, даже подбадривающе улыбнулась ему. За ними вышел Намазов, закрыл директорский кабинет и, облегченно вздохнув, пошел в бухгалтерию.

4

Зима прошла быстро. Снег продержался три недели и растекся по земле ручейками. Синью заискрилось небо, поплыли по нему белые облака, такие редкие на юге. Случалось, по ночам падал еще снежишко, но не мог он прикрыть пробившейся изумрудной зелени, а с восходом солнца и вовсе исчезал.

Степь зеленела, сбрасывала свою бурую шубу из выжженного янтака и полыни. По открытым солнцу и ветру холмам бродили многочисленные отары.

Когда-то, до освоения Каршинской целины, на месте совхоза «Прогресс» была бригада громадного по территории, раскинувшегося на сорок пять тысяч гектаров степи, овцеводческого колхоза. Тонким ручейком доходила сюда вода из реки Кашкадарьи. Ее хватало лишь для питья да разве еще для чинары, под которой с незапамятных времен стояла чайхана и на айванах с утра до ночи сидели за чаем старики, хранители преданий Каратепе. Здесь Якуб-бобо поведывал неустанно о больших и малых войнах за воду, их вели каратепинцы с соседними кишлаками, расположенными выше по каналу-ручью. Якуб-бобо с ухмылкой рассказывал, как его дедушка, каратепинский мираб, собирал конский навоз, тайно в мешках возил его в верховья канала и, прячась от людей, понемногу бросал в воду. Конский навоз уплывал и постепенно забивал щели щитов, закрывавших отводы от канала; уменьшалась фильтрация воды и чуточку больше доходило ее до Каратепе. Молодежь смеялась над хитростью мираба, а старики знали, что за эту сбереженную для кишлака воду мираб мог поплатиться жизнью.

Помнили старики веселые истории. Особенно много их накопилось за годы освоения Каршинской целины. Усман-бобо часто вспоминал, как ездил на магистральный канал за сбежавшим туда внуком. Подъехал на ослике и увидел, что мальчуган, его шустрый Раим, забрался в кабину рукастой машины, взялся за рычаги и начал копать землю. Долго смотрел Усман-бобо на работу внука, а когда увозил его домой, посадил на своего ослика, сам всю дорогу шел пешком, выказывая тем самым свое уважение. Ехал-то с намерением отхлестать внука как следует за его проделки — не получилось.

На айване под чинарой часто поминали имена прославленных людей Каршинской целины: Алешу Бабийчука, работавшего на шагающем экскаваторе, бульдозериста Фархада Ирисова, превращавшего холмистые пастбища в ровные поля, Шакира Сайфутдинова, пустившего на эти поля воду по каменным лоткам, и самого Шагазатова, возглавлявшего строительство канала и преобразившего всю их жизнь. Даже с айвана под старой чинарой видна новь. Закрой глаза — и вот они, глиняные мазанки прошлой жизни. Открой — перед тобой улица новых домов со смешным названием «коттеджи». В каждом дворе виноград, персики, груши, а под ними важно похаживают, все еще удивительные взглядам старых степняков, надменные индюки, мельтешат куры и утки.