Черное копье - Ник Перумов

Наступила тишина. Малыш молчал, тяжёло дыша и глядя в землю. Ошарашенно молчали, не зная, что и сказать, Фолко и Торин. Молчал, точно в ожидании, и сам лес, ветви будто в оцепенении замерли над их головами.

– Теперь вы поняли? – поднял глаза на друзей Малыш. – Мне стало не по душе то, что мы делаем. Мы куклы! Нами вертят, как хотят, а мы сами только и можем, что метаться от одного Сильного к другому! Тьфу, позор! Нам указывают, на кого бросаться, точно мы гончие псы! И мы кидаемся… Мы долго гонялись за Олмером, а теперь я вижу, что он – ничуть не хуже и не лучше тех же Чёрных гномов, которые нацепили нам на руки эти проклятые цацки! Нет, все эти Сильные – они не отличаются друг от друга и врут напропалую, а мы слушаем, разинув рты, и верим, и лезем на рожон, и дохнем, одному Дьюрину ведомо за что!

Он махнул рукой. Фолко и Торин переглянулись, и гном уже раскрыл было рот, но Малыш заговорил снова.

– И сейчас я уже точно знаю, что мы влезли не в своё дело, – продолжал Маленький Гном. – Вот ты, хоббит, ты начал это дело, имея за плечами славные дела твоих предков. Ты решил своею волей положить предел тому, что считаешь Злом. Однако вспомни, ведь всё, что смог Фродо, – это донести и уничтожить Символ тёмной силы, доверенный ему другими, получив его из чужих рук! Вряд ли тебе суждено замахнуться на большее, прости за прямоту. Всем нам не следовало замахиваться на непосильное, помяните мои слова, – мрачно окончил он и замолчал.

Торин собрался было возражать, но Фолко дёрнул его за рукав.

– Ты во многом прав, Малыш, – медленно сказал хоббит. – Жаль только, что ты не сказал нам этого раньше. И что же ты теперь намерен делать? Спорить с тобой я не стану – у каждого своя вера, и бессмысленно обсуждать, которая из них лучше. Гораздо важнее другое – что ты теперь намерен делать? Мы долго были друзьями, мы рубились плечом к плечу, и нам не всё равно, куда ты теперь пойдёшь. Я ведь так понимаю, ты хочешь уйти?

Наступило тяжёлое молчание. Торин сопел, кривя губы и сжимая кулаки, Малыш же совсем опустил голову.

Над ними шумел ветер в ветвях; сентябрьское солнце, уже нежаркое, играло лучами на алых боках усеявших кочки лесных ягод; где-то неподалёку сидели в кружке эльфы, и принц Форве, что-то говоря своим спутникам, время от времени бросал озабоченные взоры на заросли, где скрывались друзья.

Всё это ворвалось в сознание хоббита – вместе с острой, незнакомой доныне болью в сердце; он не знал, что такое потери, теперь же, когда уходил друг, с которым было столько пройдено вместе, пришло чувство, будто ржавый тупой нож режет по живому. И под напором этого нового чувства Фолко едва не зашатался. Малыш не должен уходить, он не может уйти, это дико, чудовищно!

– Послушай, тангар, – хрипло проговорил Торин, – я уж хотел сказать тебе всё, что думаю, но Фолко меня удержал. Ты вот только что толковал о свободе, а этот Олмер несёт всем такую несвободу, по сравнению с которой те пределы, что наложены на тебя и нас этими браслетами, покажутся детскими игрушками! Помысли об этом. И ещё – нам с хоббитом будет очень не хватать тебя…

– А почему вы решили, что я хочу куда-то уйти? – тихо вымолвил Малыш каким-то очень странным, отрешённым голосом. – Мне идти некуда… Я только объяснил, почему не пошёл с вами к Орлангуру.

– И слукавил, – тихо сказал Фолко.

В нём всё натянулось до последнего предела, незримая струна еле слышно звенела, вот-вот готовая лопнуть. Малыш вздрогнул будто ужаленный, Торин разинул рот и изумлённо воззрился на хоббита, а тот, подхваченный странной волной, говорил, уже не в силах сдержаться:

– Ты не пошёл не потому, что стремился оградить свою свободу от возможных посягательств. Ты боялся, что всезнающий Дракон скажет нам о тебе нечто такое, что ты хотел бы скрыть. Скажи лучше сам, что тебя гнетёт.

Малыш прижал обе руки к горлу, словно ему не хватало воздуха, и отшатнулся от хоббита, как от зачумлённого.

– Что ты такое несёшь… – начал было Торин, но Фолко властно перебил его:

– Помолчи, Торин! Малыш! Сказать тебе, чего ты боишься? Ты знаешь, что может содеять с тобой Махар Ауле, ваш Предвечный Отец! Ты поступил опрометчиво, не задумываясь о последствиях – а они оказались такими, что твоя совесть не выдержала. Ты постарался искупить совершённое, ты честно и храбро сражался, все ещё колеблясь между сторонами. Я понимаю тебя – я сам испытал нечто подобное в отряде Отона, когда мне казалось немыслимым поднять меч на тех, с кем я спал у одного костра и кто делился со мной походной краюхой. Скажи нам, и мы поймём тебя. Хватит метаться! Придётся выбирать, хотя и выбирать-то, по сути, тебе не из чего.

На Малыша было страшно смотреть. Он стоял, шатаясь, бледный как смерть, тяжело дыша. На лице блестели крупные бисеринки пота. Фолко с некоторым страхом следил – не рванётся ли рука Маленького Гнома к оружию, влекомая беспросветным отчаянием, охватившим его?

Однако судорожно стиснутые кулаки Малыша разжались, глубокая морщина, прорезавшая лоб, на время разгладилась, и Фолко внутренне возликовал – чаши весов склонились на их сторону.

– Хорошо, – выдавил из себя Малыш. – Так и быть, ладно. Не знаю, как ты узнал, но ладно… Торин, положи топор.

Совершенно сбитый с толку, Торин послушно положил топор на землю. Малыш глубоко вздохнул, огляделся – как бы прощаясь на всякий случай с этим миром – и заговорил. Первые же его слова ударили хоббита и Торина словно громом.

– Да, ты прав, – опуская глаза, с трудом выговорил Малыш. – Я действительно знал раньше Олмера… и выполнял кое-какие его просьбы…

И он заговорил, сбивчиво, захлёбываясь, словно торопился наконец выплеснуть из себя наболевшее; потрясённые друзья только молча слушали…

Оказывается, давным-давно, чуть позже, чем Торина, судьба свела со Злым Стрелком и Малыша. Тогда совсем ещё молодой тангар, только-только отпустивший бороду и освоивший первые секреты кузнечного мастерства, он шатался по Арнору, не зная, к чему приложить силы; повседневная, будничная работа казалась ему скучной, торговля – не стоящей внимания. Он не придавал значения деньгам, перебиваясь случайными заработками. Другие гномы скопили бы за те несколько лет немалые суммы – работа подземных мастеров высоко ценилась, – но Строри растратил всё, что имел. Неумеренная страсть к пиву обернулась ссорой в одной из столичных пивных; подвыпивший гном не заплатил по счёту, а когда хозяин потребовал в залог красивый пояс Малыша с серебряными пряжками тонкой работы, гном ответил ему первым, что подвернулось под руку, – отломанной ножкой скамьи. Хозяин упал, кто-то позвал стражу; и, когда в дверь вломились дюжие арнорские панцирники в полном боевом вооружении, Малыш понял, что дело плохо. «Попал, как каменная крыса в горн». Однако он был при мече и топоре; пиво ударило в голову, и он обнажил оружие.