Орбинавты - Марк Далет

В тридцатых годах XX века внимание Пако привлекла биржа. Какое-то время он изучал разные виды анализа — технический, фундаментальный, графический. Это мало что ему дало. Затем он тщательно проштудировал все выпущенные к тому времени книги и статьи легендарного Уильяма Ганна, который, видя на графиках ценовых курсов какие-то одному ему понятные углы и движения, умудрялся точно предсказывать значительные перемены курса. Говорили также, что он, как это ни странно, успешно использует в своих прогнозах астрологию.

Одни называли Ганна великим человеком, другие — шарлатаном. Пако считал его одновременно гением и мистификатором. Ганн, по его мнению, действительно понимал природу циклических процессов, как никто другой (ведь предсказал же он обвал «бычьего» рынка 1929 года, Вторую мировую войну и нападение Японии на США), но сведения о своем методе, которые он давал читателям книг и слушателям курсов, были обрывочны, туманны и совершенно недостаточны для того, чтобы его последователи могли совершать такие же чудеса, как их кумир.

Так или иначе, зарабатывать на бирже, используя технический и всякий другой анализ, Фрэнсис Рейес (как звали Пако в тот период), подобно миллионам других незадачливых биржевых игроков, так и не научился. В чем заключалась причина — в нем самом или в ущербности методов анализа, — Пако выяснять не стал. Вместо этого он начал стабильно зарабатывать на биржевых сделках с помощью своего дара орбинавта. Для этого он разработал формулу «2:1», следя за тем, чтобы на каждые две прибыльные сделки приходилась одна убыточная. Иначе его очень скоро заподозрили бы в использовании инсайдерской информации. Даже если бы это не привело к судебному разбирательству, Пако привлек бы к себе столько общественного внимания, включая и интерес со стороны прессы, что сохранять незаметное существование, столь важное для вечно юного орбинавта, стало бы значительно сложнее.

Когда-то Пако имел неосторожность поделиться разработанным им способом заработка с Бланкой. Им двигало одно лишь желание — снабдить единственного в мире близкого человека безотказным и простым способом обеспечить себе безбедную жизнь. Тем более что, в отличие от лотереи, где выигрышные номера становились известны лишь через сутки после прекращения продажи билетов, заработать (или намеренно потерять) какую-то сумму на бирже можно было уже через несколько часов после открытия позиции на рынке. Для Пако и Бланки это имело важное значение из-за ограничений глубины ствола. За столетия тренировок Пако довел этот показатель до восьми часов, а Бланка — до двадцати. Менять реальность суточной давности было опасно.

Бланка не воспользовалась предложенным методом и даже не выразила никакой благодарности за оказанное ей великое доверие. Вместо этого она обрушилась на деда с острейшей критикой, обвиняя его в «нечестной игре».

Разговор проходил в Чикаго, где Пако тогда жил.

— Что же тут нечестного? — Еего недоумение было совершенно искренним. — Каждый участник спекулятивных торгов пытается найти способ склонить на свою сторону статистическое преимущество. Можно сказать, что это игра, в которой все заранее договорились, что каждый постарается перехитрить остальных. Это и есть правила игры! Если мое поведение нечестно, то и футболист, применяющий обманное движение, чтобы обвести защитника другой команды, тоже поступает нечестно!

— Нет, Пако, не пытайся задурить меня. — Бланка была непреклонна. — Футболист играет по правилам игры, а если он их нарушает, судья наказывает его. Ты же нарушаешь правила! И речь здесь вовсе не идет о статистическом преимуществе! Благодаря орбинавтике ты знаешь точный исход, а не его вероятность! Статистику, причем фиктивную, ты создаешь сам, когда намеренно проводишь отдельные убыточные сделки.

— А когда орбинавт меняет реальность, чтобы кирпич, упавший ему на голову, в новом витке яви пролетел мимо, это честно?! — Пако было досадно, что, имея опыт столетий, она не понимает простых и очевидных, как ему казалось, вещей.

— Мы наделены способностью, которой нет у миллионов, даже у миллиардов других людей, — втолковывала ему Бланка, испытывая примерно такие же чувства. Она считала, что деду оказалось недостаточно почти шестисот лет жизни для понимания элементарных основ нравственности. — Это накладывает на нас определенные обязательства. Отводя падающий кирпич, орбинавт спасает свою или чужую жизнь, свое или чужое здоровье. А используя знание того, куда пойдет ценовой курс, он просто нечестным способом набивает свой карман!

После долгой и ожесточенной перепалки каждый остался при своем мнении, и с тех пор в разговорах они старательно обходили эту тему. Однако пять лет назад Пако допустил неосторожность, заявив, что ученики Бланки что-то уж подозрительно часто побеждают на конкурсах фламенко. Темпераментная цыганка-дворянка завелась с полуоборота.

— На что ты намекаешь? — воскликнула она с жаром. — Если на орбинавтику, то она здесь ни при чем! Ты не допускаешь, что я просто могу быть хорошим преподавателем?

— В том, что ты хороший преподаватель, нет никакого сомнения, Бланкита, — примирительно протянул Пако. — Но разве тебе никогда не приходилось изменить реальность, если ты убеждалась, что конкретному ученику лучше подойдет другой способ объяснения, чем тот, которым ты только что воспользовалась?

— Разумеется, приходилось! — признала Бланка. — Но я делаю это не для того, чтобы обмануть жюри на конкурсе, а для того, чтобы помочь ученику легче и эффективнее овладеть знанием. Ты считаешь это нечестным?

— Да нет, я-то как раз так не считаю. Это ты считаешь это нечестным. Вспомни, что ты говорила про мою игру на бирже.

— Ты еще скажи, что я веду себя нечестно, потому что, в отличие от всех остальных преподавателей, видела собственными глазами, как возникала традиция фламенко, как танцевала моя мама в пещерах Сакромонте, когда никто даже не использовал само слово «фламенко», когда в Испании еще не было вееров, когда ритм отбивали не кастаньетами, а босыми ногами и цыганки носили не красочные разноцветные юбки, а серое нищенское тряпье!

В общем, преодолеть фундаментальное взаимное непонимание по данному вопросу им не удалось и в тот раз. Поэтому Пако сейчас поспешил сменить тему.

— Давай лучше обсудим повесть, которую ты только что прочитала, — предложил он. — Какое впечатление произвели на тебя отец и бабка?

— Они оба мне очень понравились. — Бланка улыбнулась. — Жаль, что я не была знакома с ними. Теперь я не сомневаюсь, что Росарио взяла бы меня на воспитание, если бы знала о моем существовании. И вместо того, чтобы жить с цыганами, вечно боявшимися изгнания и преследований, я выросла бы, окруженная роскошью, в дворянском замке. Получила бы хорошее образование.

— По-моему, ты невнимательно читала, внучка! — запротестовал Пако. — В тысяча четыреста девяносто четвертом году, когда тебе было всего полтора года, Росарио пришлось бежать в Геную. В каких условиях она там жила, мы не знаем. Так что ты вряд ли выросла бы в фамильном замке Каса де Фуэнтес. А образование ты и без того получила отменное.

— Да, только через пятьдесят лет после рождения, — беззлобно парировала Бланка и налила себе апельсинового сока. — Дон Мануэль, оказывается, искал маму во многих местах, но почему-то только в Андалусии. Надо же! Почему ему не пришло в голову поискать в Бургосе? Или в Толедо? Или, вместо того чтобы ехать открывать Америку, остаться в Кастилии и года через три нанести визит в пещеры Сакромонте в Гранаде?

— Да, да, почему ему не пришло в голову искать Лолу в Старой Кастилии? Или в Арагоне? — подхватил Пако. — Или в Леоне? Или в Португалии? Или в Англии? Или в России? Где еще он должен был искать твою мать?

— Значит, теперь ты его защищаешь. А что ты мне говорил, когда мне было двадцать? Разумеется, ты не знал, откуда Мануэль родом, и поэтому не мог его найти. А почему он сам нас не нашел, мы не имели представления. И тем не менее у тебя не было никаких причин для того, чтобы настраивать меня против неведомых нам Фуэнтесов.

Когда Бланке было двадцать, в далеком 1512 году, Пако говорил ей:

— Ты не должна обижаться на отца из-за того, что он не проявил достаточно упорства, чтобы найти твою мать. Про твое существование он вообще ничего не знал. К тому же он дворянин, а мы — бесправные цыгане. Вряд ли его родня была бы рада, если бы мы вдруг заявили о себе. Знаешь ведь, как высокомерны так называемые «благородные». Чего доброго, они еще пожаловались бы властям, что к ним пристают безродные бродяги! Только нам с тобой, дочка, их милости не нужны. Мы сами — куда более высокородная аристократия. Мы — орбинавты!

К тому времени Бланка жила с ним, и он частенько называл ее дочкой, хотя по виду был старше ее всего лет на пять. Лола Эль-Рей умерла от оспы, когда ее дочери, тогда еще Бланке Эль-Рей, было всего десять лет. Ее продолжала воспитывать бабка Зенобия, но Бланка к тому времени уже знала, что Зенобия была не матерью, а воспитательницей Лолы. В том, что со стороны отца она происходит от кастильских дворян и что ее настоящая фамилия де Фуэнтес, Бланку просветил Пако, неожиданно появившись в ее жизни, чтобы проверить ее на наличие дара.