12 шедевров эротики - Коллектив авторов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он уже думал, что, наконец, развязался с женой патрона, которой он ясно, почти грубо заявил о своем желании порвать, когда получил в редакции телеграмму, вызвавшую его к двум часам на Константинопольскую улицу. Он перечел ее на ходу: «Мне необходимо с тобой сегодня поговорить. Дело очень важное. Жди меня в два часа на Константинопольской улице. Я могу оказать тебе большую услугу. Навеки преданная тебе Виргиния».
Он думал: «Чего еще ей от меня надо, этой старой сове? Держу пари, что никакого дела нет. Она будет мне повторять, что обожает меня. Все же придется пойти. Она говорит о каком-то важном деле и большой услуге.
Может быть, это и правда. А в четыре должна прийти Клотильда! Нужно отослать первую не позже трех часов. Черт побери! Только бы они не встретились. Несчастье с этими женщинами!»
И ему пришло в голову, что, в сущности, только его жена никогда его не мучила. Она жила рядом с ним и, казалось, очень любила в часы, предназначенные для любви, не допуская лишь нарушения неизменного хода ее обычных занятий.
Он медленно направился к своей квартире, мысленно возмущаясь женой патрона:
– Ну, и встречу же устрою я ей, если окажется, что у нее нет никакого дела. Язык Камбронна[46] покажется изысканным по сравнению с моим. Прежде всего я ей заявлю, что больше ноги моей у нее не будет.
И он вошел в квартиру, чтобы подождать там г-жу Вальтер.
Она вошла почти вслед за ним и, увидав его, воскликнула:
– Ах, ты получил мою телеграмму! Какое счастье!
Он сделал злое лицо.
– Черт возьми, мне ее подали в редакции в момент, когда я направлялся в Палату. Что тебе еще от меня нужно?
Она подняла вуаль, чтобы поцеловать его и подошла к нему с робким и покорным видом часто наказываемой собаки.
– Как ты со мной жесток… Как грубо ты говоришь со мной… Что я тебе сделала? Ты не можешь себе представить, как я страдаю из-за тебя.
Он проворчал:
– Ты опять начинаешь?
Она стояла возле него и ждала улыбки, жеста, чтобы броситься в его объятья.
Она прошептала:
– Не нужно было сходиться со мною, чтобы потом так обращаться; нужно было оставить меня счастливой и спокойной, какой я была. Помнишь, что ты мне говорил в церкви и как ты силой заставил меня войти в этот дом? А теперь как ты со мной говоришь! Как ты меня встречаешь! Боже мой, как ты меня терзаешь!
Он топнул ногой и яростно вскричал:
– Ах, так? Ну, нет! С меня довольно. Когда мы видимся, ты ни на минуту не перестаешь напевать мне эту песню. Можно подумать, что я тебя соблазнил в двенадцать лет, и что ты была невинна, как ангел. Нет, моя милая, установим факты. Здесь не было развращения малолетней. Ты мне отдалась в достаточно сознательном возрасте. Я тебе за это очень благодарен, очень признателен; но я не собираюсь быть привязанным к твоей юбке до самой смерти. У тебя есть муж, у меня – жена. Мы не свободны – ни я, ни ты. Мы позволили себе каприз, никто о нем не знает, и теперь – кончено!
Она сказала:
– О, как ты груб! Как ты низок и бесчестен! Да, я не была молоденькой девушкой, но до тебя я никого не любила, никогда не изменяла…
Он прервал ее:
– Ты мне это уже повторяла двадцать раз. Я это знаю. Но у тебя было двое детей, значит, не я лишил тебя невинности.
Она отшатнулась.
– О Жорж, это подло!
И, схватившись обеими руками за грудь, она начала всхлипывать, готовясь разрыдаться.
Увидев, что начинаются слезы, он схватил с камина шляпу:
– А, ты собираешься плакать, – в таком случае до свиданья. Ради этого-то зрелища ты и заставила меня прийти сюда?
Она сделала шаг, чтобы преградить ему дорогу, и, быстрым движением вынув из кармана носовой платок, порывисто вытерла глаза. Сделав над собой усилие, она заговорила более твердым голосом, прерывистым и дрожащим от сдерживаемой боли:
– Нет… я пришла для того, чтобы тебе сообщить новость… политическую новость… чтобы дать тебе возможность заработать пятьдесят тысяч франков… или даже больше… если ты захочешь.
Он спросил, внезапно смягчившись:
– Каким образом? Что ты хочешь сказать?
– Я случайно подслушала несколько слов из разговора моего мужа с Ларошем. Впрочем, они не особенно скрывали это от меня. Но Вальтер советовал министру не посвящать тебя в тайну, боясь, что ты можешь ее разгласить.
Дю Руа положил шляпу на стул, он стал слушать с большим вниманием.
– Ну, так в чем же дело?
– Они собираются захватить Марокко!
– Пустяки! Я завтракал с Ларошем, который мне почти продиктовал проекты кабинета.
– Нет, мой дорогой, они тебя обманули, потому что боятся, как бы кто-нибудь не узнал об их комбинациях.
– Садись, – сказал Жорж.
И сел сам в кресло. Она придвинула низенькую скамеечку и уселась на нее у ног молодого человека. Затем она начала вкрадчивым голосом:
– Так как я всегда думаю о тебе, то я прислушиваюсь теперь ко всему, о чем вокруг меня шепчутся.
И она стала тихо рассказывать ему, как она догадалась, что с некоторого времени подготовляется какое-то дело помимо его, что им пользуются, но опасаются его соперничества.
Она сказала:
– Знаешь, когда любишь, становишься хитрой.
Наконец, вчера она все поняла. Это было крупное, очень крупное предприятие, подготовлявшееся втихомолку. Теперь она, улыбаясь, радуясь своей ловкости, говорила с увлечением, говорила как жена финансиста, привыкшая наблюдать, как подготовляются биржевые спекуляции, колебания акций, повышения и понижения курса, в какие-нибудь два часа разоряющие тысячи мелких буржуа, мелких рантье, вложивших свои сбережения в предприятия, гарантированные именами почтенных, уважаемых политических и финансовых деятелей.
Она повторяла:
– О! Они затеяли крупное, очень крупное дело. Руководит всем Вальтер, а он уж в этом понимает. Это, действительно, первоклассное дело.
Его начинали выводить из себя эти предисловия.
– Говори же скорей.
– Так вот. Экспедиция в Танжер была ими решена еще в тот день, когда Ларош получил портфель министра иностранных дел. Затем постепенно они скупили весь мароккский заем, облигации которых упали до шестидесяти четырех или шестидесяти пяти франков. Они совершили эту покупку очень искусно при посредстве ловких агентов, не возбудивших ни в ком ни малейшего подозрения. Им удалось провести даже Ротшильдов, когда те стали удивляться такому спросу на мароккские облигации. Им называли имена посредников – людей с плохой репутацией, неудачных игроков на бирже. Это успокоило крупных банкиров. Теперь туда пошлют войска, и, как только наши будут там, французское правительство гарантирует заем. Наши друзья заработают на этом пятьдесят, шестьдесят миллионов. Понимаешь, в чем дело? Понимаешь также, почему они боятся решительно всех, боятся малейшей огласки?
Она припала головой к жилету молодого человека и, положив руку к нему на колени, прижималась, льнула к нему, чувствуя, что теперь она его интересует, готовая сделать все, пойти на все за одну лишь ласку, за одну лишь улыбку.
Он спросил:
– Ты в этом уверена?
Она ответила убежденно:
– Еще бы!
Он заявил:
– Действительно, это ловко задумано. Что касается негодяя Лароша, то я ему отплачу за это! Подлец! Пусть он побережется! Пусть он побережется! Я ему пересчитаю его министерские ребра!
Затем он погрузился в размышления и прошептал:
– И нужно было бы, однако, этим воспользоваться.
– Ты можешь еще купить себе облигаций, – сказала она. – Они стоят пока еще только семьдесят два франка.
Он ответил:
– Да, но у меня нет свободных денег.
Она подняла на него умоляющие глаза:
– Я об этом подумала, мой котик, и, если бы ты был милый, если бы ты меня немного любил, ты позволил бы мне одолжить тебе денег.
Он ответил резко, почти грубо:
– Ну, нет, об этом не может быть и речи.
Она прошептала с мольбой:
– Слушай, можно устроить это так, что тебе не придется занимать деньги. Я хотела купить себе этих акций на десять тысяч франков, чтобы иметь свои личные деньги. Ну, так вот, – я куплю их на двадцать тысяч! Тебе будет принадлежать половина. Ты отлично понимаешь, что я не стану платить за них Вальтеру. Так что сейчас деньги не понадобятся. Если дело удастся, ты выиграешь семьдесят тысяч франков. Если же нет, ты будешь мне должен десять тысяч франков, которые заплатишь, когда захочешь.
Он повторил еще раз:
– Нет, мне не нравится подобная комбинация.
Тогда она стала его уговаривать, доказывать ему, что он, в сущности, занимает десять тысяч, веря ей на слово, и таким образом рискует, что лично она не даст ему ничего, так как платить за облигации будет банк Вальтера.
Кроме того она указала ему на то, что ведь именно он вел в «Vie Française» всю политическую кампанию, которая сделала возможным осуществление этого предприятия и что с его стороны будет очень глупо не извлечь из него выгоды.
Он все еще колебался, она прибавила:
– Ну, подумай, ведь фактически это Вальтер одолжит тебе эти десять тысяч, а ты оказал ему услуги, которые стоят гораздо больше.
