12 шедевров эротики - Коллектив авторов

Она снова посмотрела на него пронизывающим взглядом.

– Как хочешь. Я согласна.

Тогда он встал и снова начал ходить по комнате. Казалось, он опять начал колебаться; теперь он избегал проницательного взгляда жены, он сказал:

– Нет… положительно нет… пожалуй, лучше совсем отказаться… это будет достойнее… приличнее… чище… Однако и так тоже не будет повода для каких-либо предположений, безусловно. Самые щепетильные люди смогут лишь с уважением снять перед нами шляпу.

Он остановился перед Мадленой.

– Так вот, дорогая моя, если хочешь, я пойду один к Ламанеру, посоветуюсь с ним и объясню ему, в чем дело. Я поделюсь с ним своими сомнениями и скажу, что мы решились на этот раздел из приличия, чтобы избежать всяких толков. Совершенно очевидно, что с того момента, как я принимаю половину этого наследства, никто больше не в праве улыбаться по этому поводу. Это значит объявить во всеуслышание: «Моя жена принимает это наследство потому, что его принимаю и я, ее муж, законный судья того, что она может делать, не компрометируя себя». Иначе это вызвало бы скандал.

Мадлена прошептала только:

– Делай, как хочешь.

Он продолжал пространно развивать свою мысль:

– Да, этот раздел делает все ясным, как день. Мы получаем наследство от друга, который не хотел делать различия между нами, не хотел сказать этим завещанием: «Я отдаю предпочтение тому или другому из них после моей смерти, как я это делал при жизни». Конечно, он любил больше жену, но, оставляя свое состояние и тому и другому, он хотел подчеркнуть, что предпочтение это было чисто платоническим. И будь уверена, – если бы он подумал об этом, он так бы и сделал. Это не пришло ему в голову, он не предвидел последствий. Как ты только что совершенно верно сказала, он каждую неделю приносил тебе цветы, именно тебе, он захотел оставить свой последний знак памяти, не отдавая себе отчета…

Она перебила его с оттенком раздражения в голосе:

– Это решено. Я поняла, и все эти объяснения излишни. Иди сейчас же к нотариусу.

Покраснев, он пробормотал:

– Ты права. Я иду.

Он взял шляпу, потом, уходя, прибавил:

– Я постараюсь покончить с племянником на пятидесяти тысячах франков. Хорошо?

Она ответила высокомерно:

– Нет. Дай ему сто тысяч франков, как он просит. Возьми их из моей доли, если хочешь.

Пристыженный, он прошептал:

– Нет, мы разделим пополам. Если мы дадим по пятидесяти тысяч каждый, у нас еще останется ровно миллион.

Потом прибавил:

– До скорого свиданья, моя маленькая Мад.

И он отправился к нотариусу, которому сообщил комбинацию, придуманную, по его словам, женой.

На другой день они составили дарственную запись на пятьсот тысяч франков, которые Мадлена Дю Руа передавала своему мужу.

Когда они вышли из конторы, была прекрасная погода, и Жорж предложил жене пройтись по бульвару. Он был любезен, заботлив, внимателен, нежен. Он смеялся и был в превосходном настроении; она же шла задумчивая и немного суровая.

Был довольно холодный осенний день. Прохожие шли быстро, словно торопясь куда-то. Дю Руа подвел жену к магазину, в котором он так часто любовался соблазнявшим его хронометром.

– Я куплю тебе какую-нибудь вещицу, – сказал он.

Она ответила безучастно:

– Как хочешь.

Они вошли в магазин. Он спросил:

– Что ты хочешь, ожерелье, – браслет или серьги?

Вид золотых вещей и драгоценных камней рассеял ее напускную холодность, и она начала рассматривать витрины, полные драгоценностей, загоревшимися и любопытными глазами.

– Вот красивый браслет, – сказала она, внезапно охваченная желанием приобрести эту вещь.

Это была причудливой формы цепь, каждое кольцо которой было украшено каким-нибудь драгоценным камнем.

Жорж спросил:

– Сколько стоит этот браслет?

Ювелир ответил:

– Три тысячи франков.

– Уступите за две тысячи пятьсот, и я возьму его.

Подумав, тот сказал:

– Нет, это невозможно.

Дю Руа предложил:

– Вот что, я возьму еще этот хронометр за полторы тысячи франков, – всего будет четыре тысячи. Я уплачу их наличными. Согласны? Если нет, я пойду в другой магазин.

После некоторого колебания ювелир согласился:

– Пусть будет по-вашему.

Журналист дал свой адрес и сказал:

– Прикажите вырезать на хронометре мои инициалы: Ж. Р. К., а сверху баронскую корону.

Мадлена, удивленная, улыбнулась. И, выходя из магазина, она взяла его под руку не без некоторой нежности. Она признавала, что, право, он ловкий и сильный человек. Теперь, когда у него есть деньги, ему нужен титул. Это вполне правильно.

Продавец поклонился им:

– Можете на меня положиться, господин барон, в четверг все будет готово.

Они проходили мимо театра «Водевиль». Там давали новую пьесу.

– Хочешь, пойдем сегодня вечером в театр, – сказал он. – Попытаемся достать ложу.

Они нашли ложу и взяли ее. Он предложил:

– Не пообедать ли нам в ресторане?

– Отлично, с удовольствием.

Он был счастлив, чувствовал себя неограниченным властелином и старался еще что-нибудь придумать.

– Не зайти ли нам за госпожой де Марель, чтобы пригласить ее провести с нами вечер? Мне говорили, что муж ее здесь. Я буду очень рад его повидать.

Они пошли к ней. Жорж боялся первой встречи со своей любовницей и был даже рад, что жена с ним; таким путем можно избежать всяких объяснений.

Но Клотильда, по-видимому, все забыла и сама уговорила мужа принять приглашение.

За обедом было весело, и вечер они провели очаровательно.

Жорж и Мадлена поздно вернулись домой. Газ был потушен. Журналист освещал путь, зажигая время от времени восковые спички.

На площадке второго этажа он чиркнул спичкой, и при свете внезапно вспыхнувшего огня в зеркале отразились две фигуры, выступавшие из мрака лестницы.

Они были похожи на призраки, явившиеся неизвестно откуда и готовые исчезнуть в темноте ночи.

Дю Руа высоко поднял руку со спичкой, чтобы ярче осветить отражавшиеся в зеркале фигуры и с торжествующим смехом произнес:

– Вот идут миллионеры!

VII

Прошло два месяца со дня покорения Марокко. Франция, захватив Танжер, владела теперь всем африканским побережьем Средиземного моря до Триполи и гарантировала долг вновь присоединенной страны.

Говорили, что два министра заработали на этом до двадцати миллионов, и при этом почти открыто называлось имя Ларош-Матье.

Что касается Вальтера, то весь Париж знал, что он выгадал на этом деле вдвойне: заработал тридцать или сорок миллионов на займе и от восьми до десяти миллионов на медных и железных рудниках и на огромных участках земли, купленных за бесценок до завоевания и перепроданных колонизационным компаниям сразу же после французской оккупации.

В несколько дней он стал одним из властелинов мира, одним из тех всесильных финансистов, которые могущественнее королей, перед которыми склоняются все головы и немеют уста, которые вызывают на свет всю низость, подлость и зависть, таящиеся в глубине человеческого сердца.

Это уже не был еврей Вальтер, владелец подозрительного банка, издатель сомнительной газеты, депутат, подозреваемый в низких проделках. Это был господин Вальтер, богатый «израильтянин».

И он захотел показать это.

Зная, что князь Карлсбургский, владевший одним из прекраснейших особняков на улице Фобур-Сент-Оноре, с садом, выходившим на Елисейские поля, находился в затруднительном положении, Вальтер предложил ему в двадцать четыре часа продать весь дом со всей обстановкой, не переставляя ни одного стула. Он давал ему за это три миллиона. Соблазненный этой суммой, князь согласился.

На следующий день Вальтер устроился в своем новом жилище.

Тогда ему прошла в голову другая мысль, настоящая мысль победителя, который хочет завоевать Париж, мысль, достойная Бонапарта.

В это время весь город ходил смотреть на большую картину венгерского художника Карла Марковича, изображавшую Христа, шествующего по водам, которая была выставлена у знатока картин, торговца Жака Ленобля.

Художественные критики были в восторге и объявили эту картину лучшим произведением нашего века.

Вальтер купил ее за пятьсот тысяч франков и перевез к себе, прекратив таким образом ежедневный поток любопытных и заставив говорить о себе весь Париж; одни ему завидовали, другие порицали, третьи одобряли.

Затем он объявил в газетах, что собирается пригласить к себе, как-нибудь вечером, всех видных представителей парижского общества посмотреть великое творение иностранного художника, чтобы никто не мог упрекнуть его в том, что он лишил всех возможности любоваться этим произведением искусства.

Двери его дома будут открыты для всех. Каждый сможет войти. Достаточно будет предъявить при входе пригласительное письмо.

Приглашение было составлено так:

«Господин и госпожа Вальтер просят вас почтить их своим посещением тридцатого декабря, между девятью и двенадцатью часами вечера, для осмотра «при электрическом освещении» картины Карла Марковича: «Иисус, шествующий по водам».