12 шедевров эротики - Коллектив авторов

Не имея прямых наследников, я оставляю все свое имущество, состоящее из процентных бумаг на шестьсот тысяч франков и из недвижимости ценностью приблизительно в пятьсот тысяч франков, г-же Кларе-Мадлене Дю Руа, не ставя ей никаких условий и не требуя никаких обязательств с ее стороны.

Прошу ее принять этот дар от умершего друга в знак преданности и глубокой, почтительной привязанности».

Нотариус сказал;

– Вот и все. Завещание это помечено августом этого года и написано взамен другого документа такого же содержания, составленного два года тому назад на имя Клары-Мадлены Форестье. У меня хранится и первое завещание, которое в случае протеста со стороны родственников может служить доказательством того, что воля графа де Водрека была неизменна.

Мадлена, очень бледная, сидела, не поднимая глаз. Жорж нервно крутил усы. После нескольких минут молчания нотариус добавил:

– Само собою разумеется, сударь, что ваша жена не может принять этого дара без вашего согласия.

Дю Руа встал и сухо ответил:

– Я должен это обдумать.

Нотариус с улыбкой поклонился и любезно сказал:

– Я понимаю, сударь, щепетильность, которая заставляет вас колебаться. Я должен прибавить, что племянник графа де Водрека, ознакомившись сегодня утром с последней волей своего дяди, выразил готовность ей подчиниться, если ему будут предоставлены сто тысяч франков. По моему мнению, завещание это неоспоримо, но процесс наделал бы много шуму, которого вам, может быть, удобнее было бы избежать. В обществе часто возникают неблагожелательные толки. Во всяком случае, попрошу вас дать мне ответ по всем пунктам до субботы, если возможно.

Жорж поклонился:

– Хорошо, сударь.

Потом он церемонно раскланялся, пропустил вперед жену, которая за все это время не произнесла ни одного слова, и вышел с таким суровым видом, что нотариус перестал улыбаться.

Как только они вернулись домой, Дю Руа резко захлопнул дверь, бросил шляпу на постель и крикнул:

– Ты была любовницей Водрека?

Мадлена, снимавшая вуаль, вздрогнула и обернулась к нему:

– Я? О!

– Да, ты. Никто не оставляет всего своего состояния женщине, если она не…

Она начала дрожать, и ей не удавалось вытянуть булавок, которыми была прикреплена прозрачная ткань.

После минутного размышления она пролепетала взволнованным голосом:

– Что с тобой?.. Что с тобой?.. Ты сходишь с ума… Ты… ты… Разве ты сам… только что… разве ты не… не надеялся… что он тебе что-нибудь оставит?

Жорж стоял около нее и следил за всеми проявлениями ее волнения, как следователь, который старается уловить малейшие промахи подсудимого. Он сказал, делая ударение на каждом слове:

– Да… Он мог оставить что-нибудь мне… мне, твоему мужу… мне, своему другу… Понимаешь… но не тебе, своей подруге… не тебе, моей жене. В этом огромная, существенная разница с точки зрения приличий… и общественного мнения.

Мадлена тоже пристально смотрела на него, пытливым и странным взором смотрела ему в глаза, словно стараясь что-то прочесть в них, словно желая раскрыть в них ту таинственную сущность человека, в которую мы никогда не можем проникнуть, которая лишь иногда обнаруживает себя на одно короткое мгновение, в минуты беспечности, небрежности или самозабвенья, приоткрывающие дверь в неведомые глубины души. Медленно и раздельно она сказала:

– Однако, мне кажется, что если бы… что могли бы найти по меньшей мере столь же странным, если бы он завещал все свое состояние… тебе.

Он резко спросил:

– Почему это?

Она ответила:

– Потому что… – она запнулась, потом продолжала: – потому что ты мой муж… потому что, в конце концов, ты познакомился с ним очень недавно, потому что я его старый друг, – я, а не ты, – потому что первое его завещание, написанное еще при жизни Форестье, было уже составлено в мою пользу.

Жорж начал большими шагами ходить по комнате. Он заявил:

– Ты не можешь принять этого наследства.

Она равнодушно ответила:

– Прекрасно; тогда незачем ждать субботы, – мы можем сейчас же известить об этом Ламанера.

Он остановился перед ней. И снова они простояли несколько мгновений, пронизывая друг друга взглядом, стараясь проникнуть в самые сокровенные тайники души, добраться до самой сути оголенной мысли. При помощи этого горячего и немого допроса каждый из них пытался обнажить совесть другого; это была скрытая борьба двух людей, которые, живя вместе, не знают, подозревают, подстерегают друг друга, друг за другом следят, хотя все же ни один из них не может проникнуть на илистое дно души другого.

И вдруг тихим голосом он бросил ей прямо в лицо:

– Ну, признайся же, что ты была любовницей Водрека.

Она пожала плечами:

– Что за глупости!.. Водрек был очень привязан ко мне, очень, но не больше… никогда.

Он топнул ногой:

– Ты лжешь. Это невозможно.

Она ответила спокойно:

– А между тем это так.

Он снова начал ходить по комнате, потом опять остановился.

– Так объясни мне, почему он оставил все свое состояние именно тебе…

Она ответила безучастно и небрежно:

– Это очень просто. Как ты недавно сказал, у него не было друзей, кроме нас, или, вернее, кроме меня; он ведь знал меня еще ребенком. Мать моя была компаньонкой у его родственников. Он постоянно бывал у нас; у него не было прямых наследников, и он подумал обо мне. Возможно, что он любил меня немного. Но какая женщина не была так любима? Быть может, эта тайная скрытая любовь подсказала ему мое имя, когда он взялся за перо, чтобы высказать свою последнюю волю. Почему бы нет? он каждый понедельник приносил мне цветы. Тебя это нисколько не удивляло. А ведь тебе он не приносил цветов, не правда ли? Теперь он отдает мне свое состояние по той же причине, и еще потому, что ему некому его оставить. Напротив, было бы очень странно, если бы он оставил его тебе. С какой стати? Что ты ему?

Она говорила так естественно и непринужденно, что Жорж начал колебаться.

Он сказал:

– Все равно, мы не можем принять этого наследства при данных условиях. Это произведет неприятное впечатление. У всех зародятся подозрения, начнутся сплетни, надо мной будут смеяться. Сослуживцы и без того уже очень склонны завидовать мне и нападать на меня. Я должен больше, чем кто-либо другой, заботиться о своей чести и дорожить своей репутацией. Я не могу допустить и позволить, чтобы моя жена приняла такого рода дар от человека, которого в обществе и так уже считали ее любовником. Форестье, быть может, согласился бы на это, но я – нет, ни за что.

Она кротко ответила:

– Хорошо, мой друг, откажемся: одним миллионом будет у нас меньше. Вот и все.

Он снова начал ходить по комнате, размышляя вслух, не обращаясь прямо к жене, но предназначая свои слова именно для нее.

– Да! Одним миллионом… Что же делать!.. Он не понимал, составляя свое завещание, какую бестактность, какое преступление против приличий он совершает. Он не видел, в какое ложное, в какое смешное положение он меня ставит. В жизни все зависит от оттенков. Стоило ему завещать половину мне, – и все было бы улажено.

Он сел, положил ногу на ногу и стал крутить усы, как он обычно делал в минуты досады, беспокойства и затруднений.

Мадлена взяла вышиванье, которым она изредка занималась, и, выбирая мотки, сказала:

– Мне остается только молчать. Решать должен ты.

Он долго не отвечал, потом сказал нерешительно:

– Общество никогда не поймет, почему Водрек сделал тебя своей единственной наследницей, не поймет также и того, как я мог это допустить. Принять таким образом это наследство – значит признать преступную связь с твоей стороны и позорную снисходительность с моей… Понимаешь, как будет истолкован факт принятия нами наследства? Следовало бы найти какую-нибудь уловку, какую-нибудь искусную выдумку, чтобы выйти из положения. Следовало бы, например, распространить слух о том, что он разделил свое состояние между нами, оставив половину мне, а половину тебе.

Она заметила:

– Я не представляю себе, как можно это сделать, раз существует формальное завещание.

Он ответил:

– О, это очень просто! Ты могла бы передать мне половину наследства путем дарственной записи. У нас нет детей, следовательно, это вполне возможно. Таким образом, мы положили бы конец всем сплетням.

Она возразила несколько нетерпеливо:

– Я не понимаю, как мы могли бы положить этим конец сплетням, раз существует документ, подписанный Водреком.

Он рассердился:

– Что же заставляет нас показывать завещание или вывешивать его на стену? Это просто глупо с твоей стороны. Мы скажем, что граф де Водрек оставил нам обоим свое состояние в равных долях… Вот и все… Ты не можешь ведь принять это наследство без моего разрешения. Я даю его тебе только с тем условием, что ты согласишься на раздел, который избавит меня от всеобщих насмешек.

Она снова посмотрела на него пронизывающим взглядом.