Двое для трагедии - Анна Морион

– И все же, не могу сказать того же, – мрачно ответил я.

– Ну, да черт с ним. Как ты, братишка? Чем ты занимался все это время?

– Исполнял свои обязанности в Брно, – уклончиво ответил я, но Маркус и так все понял.

– Ну что ж, молодец. Значит, у тебя все в порядке?

– Все прекрасно.

– Это замечательно, но почему ты так невежливо отослал домой Мишу? – с легким смехом спросил Маркус.

– Откуда ты знаешь? – удивился я.

– Маришка звонит ей почти каждый день. Они очень близки.

– Я не отсылал ее – просто мы поняли, что не можем находиться в обществе друг друга, – без капли лукавства, объяснил ему я.

– Если честно, я надеялся, что… – пробормотал Маркус, но запнулся, так и не закончив свою фразу.

Но я знал, что он хотел сказать.

«Я надеялся, что она изгонит из твоего сердца Вайпер».

– Я знаю, – с кривой усмешкой сказал я. – Я все знаю, Маркус, но не волнуйся: я совсем не обижен – естественно, ты желаешь мне лучшего, но не усердствуй – у меня уже есть все, о чем можно только мечтать.

– Как ты догадался? – еле слышно спросил брат, словно не смея взглянуть на меня.

– Только слепой не смог бы заметить ваших союзных усилий: родителей, Маришки и твоих, к тому же, вы подослали ко мне эту девушку так не вовремя и так неловко, что мне было очень смешно, право. А знаешь, мне было очень жаль ее: одного дня общения с ней мне хватило для того, чтобы понять, что она страдает. И я понимаю ее.

– Страдает? Ха! Миша – дерзкая и капризная натура! Ты просто плохо ее знаешь! – насмешливо отозвался на это Маркус, и я понял, что он оставил попытки свести меня с Мишей, поэтому так высоко «хвалил» ее.

– Да, но, к сожалению, ни ты, ни Маришка, ни ее родители даже не подозреваете о том, что таится в ее душе за всей ее дерзостью и капризностью. Ну, довольно об этом. Вы здесь надолго? – спросил я, не желая отвлекаться на посторонние темы.

– Если честно, я сильно удивлен твоим отношением к Мише, – вместо ответа сказал Маркус. – Я думал, она покажется тебе грубым и несносным ребенком.

– И все же, надеялся, что она тронет мое сердце, – усмехнулся я: противоречивые мысли моего брата забавляли меня. – Но я, со своей стороны, удивляюсь тому, что ты, обладая такой тонкой, чистой и доброй душой, не сумел рассмотреть в ней то, что она скрывает под своим детским поведением.

– Право, Седрик, ты вгоняешь меня в краску. Я не так идеален, как тебе кажется, точнее, я совсем неидеален. У каждого вампира и смертного есть свои плюсы и минусы, добрые и злые качества, добродетели и пороки. Идеальных существ не бывает, и ты это знаешь.

– Ты напрасно скромничаешь, – улыбнулся я. – Я говорю тебе это не как брат, но как живописец, философ и наблюдатель. Ты гораздо лучше меня: твоя душа настолько возвышенна, что ты, зная о том, что я могу обидеться на тебя за Мишу, все равно рискнул, ради моего «спасения», как ты это называешь. Ты видишь? Моя жизнь, мое спасение – это то, что делает тебя именно тобой. Ты – не эгоист, ты… У меня просто нет слов, чтобы донести до тебя эту простую истину – ты прекрасный человек.

– Нет, Седрик, к счастью, я – не человек, – тихо сказал Маркус.

«Но в этом мое проклятье» – подумал я.

– Насчет Миши: я никогда долго с ней не общался, скорее, она всегда была неким аксессуаром Маришки, – с усмешкой добавил брат.

Я задумался: разговаривать мне совсем не хотелось. Странно, но желание пообщаться с братом ушло, и меня вновь охватила жажда одиночества: мне нужно было погрузиться в свои мысли, чтобы еще на день подкрепить свои силы до того дня, как Вайпер вернется из Бразилии, и когда, наконец, закончится эта страшная охота. Количество жертв ввергало меня в ужас – масштаб трагедии перешел всякий предел, но, к моему сожалению, я понял, что Маркус не собирался сворачивать охоту раньше времени и сам был одним из игроков-убийц.

– Седрик.

Я очнулся от своих мыслей: Маркус серьезно смотрел на меня.

– Что? – спросил я, удивляясь суровому выражению его лица.

– Чего ты ждешь? На что надеешься? – тихо спросил он.

– Я ни на что не надеюсь, и уже давно знаю, что меня ждет: или вечное счастье или вечные страдания, – честно ответил ему я.

– Ты можешь выбрать сам: страдания или счастье.

– Не заставляй меня презирать тебя, Маркус. Не давай мне повода презирать тебя! – сказал я, разгневавшись на его намеки: он желал, чтобы я разорвал свой союз с Вайпер!

– На досуге я много рассуждал об этом и понял, что лгал сам себе, говоря, что смирился с будущей потерей твоей нормальной жизни. Я обманывал себя мнимой добродетелью – желанием видеть тебя счастливым, пусть, даже если со смертной, быть свидетелем самых коротких, хоть и самых радостных лет твоей жизни. – Маркус запнулся. Я не верил своим ушам: его признание поразило меня до глубины души. – Но недавно, оставшись наедине с собой, я решил вступить в бой со своими мыслями и стал искать в себе настоящие чувства, какими бы эгоистичными они ни были, и которые, как оказалось, были спрятаны под маской моей мнимой мудрости. Я понял, что чувствую на самом деле. Я так часто говорил себе, что смирился, но на самом деле – это была ложь, и ею прикрывался мой эгоизм, который я не могу в себе победить! Знаю: я не вправе решать за тебя и руководить твоей жизнью, но я хочу сделать это! Я хочу отвернуть от тебя то, чего ты так желаешь: вечные страдания после секундного и зыбкого счастья со смертной! Седрик, сейчас ты можешь презирать и ненавидеть меня, но я не могу больше скрывать мои настоящие мысли: я не смирился! И не смирюсь никогда! Вайпер для меня – злейший враг! Я ненавижу ее!

Казалось, признание Маркуса должно было отвратить меня от него: его ужасные слова и непонимание должны были стать стеной между нами, но я прекрасно понимал, что у него было право пытаться «спасти» меня. Ведь я сделал бы то же самое, если бы на моем месте оказался он.

– Не кори себя – я не призираю тебя, и мы уже не в первый раз говорим об этом. Маркус, я не мальчишка и ни капли не поверил тебе, когда ты убеждал меня в том, что смирился: смирение – это жертва, на которую не пошли бы ни ты, ни я, если бы ты оказался в моей ситуации. Твои мысли благородны и не вызывают во мне ничего, кроме восхищения твоим мужеством