Тот, кто знает - Александра Маринина

Хлопнула входная дверь, ввалились мальчишки, вернувшиеся с тренировки в бассейне.

– Мам! – прямо с порога заорал Саша. – Есть хотим!

– Тише, – Наташа испуганно выбежала навстречу сыновьям из кухни. – Чего ты кричишь? У меня нормальный слух.

– Зато у него ненормальный, – тут же поддел брата Алеша, – ему все время кажется, что он тихо говорит, сам себя не слышит. Орет как контуженый.

Она поцеловала мальчиков, окинула их любовным взглядом. Все-таки до чего они хороши, высокий тонкий Сашка и крепкий ширококостный Алешка! Такие разные, такие дружные и такие любимые. Самые лучшие мальчики на свете!

– Идите к себе в комнату, сейчас я принесу ужин.

– А папа где? Его что, еще нет?

– Папа дома, но он очень устал и вообще не в духе, так что вы его не теребите.

Она долго сидела с сыновьями, ждала, пока они насытятся, потом подробно расспрашивала о том, как прошел день в школе, о тренировке, о подготовке к городским соревнованиям, о девочке, которая нравится Саше, и о новой компьютерной игре, которой в последнее время увлекается Алеша. Наташа боялась признаться самой себе, что не хочет возвращаться в их с Вадимом комнату и снова натыкаться на его разъяренный взгляд, сопровождаемый враждебным молчанием. «Вот и первая ласточка, – то и дело проносилось в ее голове, пока она слушала мальчиков. – Я пытаюсь избегать общения с собственным мужем. Что будет дальше?»

– Ладно, – без четверти одиннадцать она наконец нашла в себе силы подняться, сидела бы еще долго, но сыновьям пора спать, – готовимся к противолодочному рубежу.

Мальчишки уже большие, но все равно привычно хихикают при этих словах. Еще когда они были совсем крохами, Вадим рассказал им, что противолодочный рубеж – это огромная часть водного пространства, на котором зловредные американцы понатыкали специальные устройства, предназначенные для того, чтобы улавливать шумы, исходящие от подводных лодок. Когда лодка проходит этот рубеж, она должна издавать как можно меньше звуков, поэтому перед рубежом экипажу нужно сделать все необходимое, помыться, сходить в туалет и замереть почти на двое суток. Никаких хождений, никаких разговоров, даже монетка на пол не должна упасть. Это называется «режим «Тишина». Больше всего пацанов поразило то, что режим устанавливается не на пять минут, а на двое суток, пока рубеж не будет пройден. Они никак не могли поверить, что можно так долго не бегать и не разговаривать. Вадим же, укладывая сыновей спать, всегда объявлял подготовку к противолодочному рубежу и командовал: «Умылись, пописали, легли в постель и замолчали до утра. Выполняйте».

Вадим по-прежнему сидел перед телевизором, спиной к двери, но по его напряженной позе Наташа поняла, что он не видит происходящего на экране. Какое же может быть напряжение, когда смотришь веселую комедию?

– Сашка стал совсем взрослым, – сообщила Наташа таким тоном, как будто они весь вечер мирно общались и прервали беседу буквально на одну минутку, пока заботливая мать заглядывала к сыновьям. – Он уже влюбился. Представляешь? В девочку из параллельного класса.

– Ничего удивительного, – неожиданно спокойно откликнулся Вадим, – он повторяет путь своего отца. Мне тоже было четырнадцать, когда я влюбился.

– В кого это? – с подозрением спросила Наташа.

– Как это в кого? – Вадим обернулся, встал и подмигнул ей. – В тебя. Тогда еще, в Сочи. А ты что, не заметила?

– Да ладно придумывать, ты меня как женскую особь не рассматривал, – недоверчиво рассмеялась она, радуясь, что муж перестал дуться.

– Много ты понимаешь.

Он шагнул ей навстречу, крепко обнял и прижал к себе.

– Прости меня, Натка, – прошептал Вадим ей в ухо, – я иногда бываю невыносим, раздражаюсь, срываюсь, а потом так корю себя! Я очень тебя люблю, ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю.

«Не могу, – мысленно ответила Наташа, зажмурившись и прижимаясь лбом к его плечу. – Не могу. Я тебя боюсь. Ты такой чужой. Ты действительно морской офицер в четвертом поколении, для тебя главное – интересы службы, порядок, точность во всем, четкость, надежность, идеальная чистота. За соринку или пятнышко ты можешь устроить скандал. Наверное, это абсолютно правильно для жизни на подводной лодке. Но семья – это не лодка. А я – обычная девчонка из московской коммуналки, которую ненавидела старшая сестра и которую предала собственная мать. Для меня самое главное в жизни – любовь, не сексуальная, а просто человеческая, любовь и преданность, дружба, взаимная забота, теплота в отношениях. Квартира может зарасти грязью, но я должна знать, что в ней меня ждут, что я там нужна, что там есть люди, которые меня любят и которых люблю я. Мы с тобой совсем разные, как жители разных планет. И теперь я уже не верю в то, что мы сможем прожить вместе долгую счастливую жизнь. Как ни страшно в этом признаваться, но я не верю. Когда мы жили порознь, я была уверена, что очень люблю тебя. А теперь мне почему-то так не кажется…»

Игорь

Он резко открыл глаза ровно за две минуты до звонка будильника. Всегда любил поспать, особенно во время отпуска, а здесь просыпается легко и с удовольствием, даже раньше положенного, хотя в первые дни возмущенно сопротивлялся попыткам Ирины заставить его вставать в шесть часов и купаться до завтрака.

– Я не понимаю, какая необходимость так себя насиловать, – недовольно морщился он. – Завтрак с семи до десяти утра, и, если уж тебе так хочется непременно искупаться, можно это сделать и в девять, а в половине десятого позавтракать. Для чего нужно вскакивать в шесть?

– Валяй, – насмешливо отвечала жена. – Я посмотрю, сколько удовольствия ты получишь от такого расписания.

Сама она в первый же после приезда день встала в шесть, схватила купальник и полотенце и умчалась на пляж. Игорь сладко продрых до девяти, побрился и спустился в ресторан. В помещении было невыносимо душно, а на веранде уже вовсю палило жесткое средиземноморское солнце. Кофе показался ему невкусным, сигарета – горькой, а на подносе с очищенными от корки кусками арбуза остались самые бледные и вялые дольки. На пляж он явился в отвратительном настроении, чувствуя себя совершенно разбитым, и с недоумением взирал на абсолютно довольных жизнью родителей и жену, лежавших на топчанах. Плюхнувшись рядом, он принялся брюзжать по поводу душного зала в ресторане, солнца, на котором нельзя загорать без риска моментально получить ожог, и вообще жары, от которой нет спасения, на что Ирина, лукаво усмехаясь, ответила, что в семь утра на веранде царит изумительная прохлада, а если до этого еще и на пляж сбегать, то можно не только поплавать, но и позагорать, потому что рассветное солнышко совершенно безопасно, и после таких приятных процедур завтрак доставляет море удовольствия. Через час после его прихода Ирина начала собираться, за ней потянулись и родители.

– Вы куда это? Только-только пришли…

– Это ты только-только пришел, – строго заявила Елизавета Петровна, – а мы здесь с восьми утра. Ирочка совершенно права, и я как врач ее полностью поддерживаю. Сейчас наступит самое тяжелое время и будет самое жесткое солнце. Мы уходим, вернемся после обеда.

Разозленный, Игорь демонстративно снял солнечные очки и побежал в море. Он провалялся на пляже до обеда, потом, не одеваясь, прямо в мокрых плавках посидел в гостиничном ресторанчике рядом с пляжем, съел огромный бифштекс с жареной картошкой, выпил три кружки пива и снова вернулся на топчан. К четырем часам, когда появились родители и Ирина, он чувствовал себя разбитым и измученным.

– Надо было переться в Турцию, чтобы полдня торчать в номере, – проворчал он при виде родных.

– А мы в номере не сидели, – весело ответила жена, – мы славно попили кофейку в тенечке возле бассейна, поиграли в пинг-понг в зале с кондиционерами, сходили на массаж, пообедали. Кстати, дружочек, что ты ел на обед? Небось мясо с картошкой?

– Сынок, Ирочка права, – снова встряла мать, она вообще во всем одобряла Ирку, что бы та ни сказала – тут же кидалась ее поддерживать, – на такой жаре нельзя есть тяжелую пищу. Вот мы взяли по два овощных салатика и фрукты – и отлично себя чувствуем. А горячее и мясное можно съесть на ужин.

Игорь дулся до самого вечера, но никто не обращал на это внимания, Ирка с отцом из воды не вылезали, все время то плавали, то просто валялись на мелководье, мать уткнулась в какой-то детектив. Вообще-то обидно немного, что предки так любят его вторую жену, прямо души в ней не чают, а родной сын будто и вовсе на задний план отошел. Но, с другой стороны, это все-таки лучше, чем прохладное выражение вынужденного терпения, не сходившее с их лиц все то время, пока с ними жила его первая жена Вера. Веру они считали провинциальной щучкой, ухватившей цепкими острыми зубками столичного мальчика из хорошей семьи и получившей прописку и работу в Москве. Ирка же в их глазах была интеллигентной девушкой с трагически не сложившимся детством и с собственной жилплощадью, к тому же коренной москвичкой.