Тот, кто знает - Александра Маринина

Новую кулинарную науку Ира еще не полностью освоила, ведь меньше года замужем, но она старается. А вообще-то Лизавета – тетка не вредная, добрая, замечания, конечно, делает невестке регулярно, но получается это у нее не обидно, даже огрызаться не хочется. То Ира зимнюю обувь по окончании сезона не так упаковала, то купленную на рынке зелень не помыла сразу же и не разложила для просушки, то кастрюльку не на ту полочку в шкафу поставила. Раз по пять на день Ира покорно выслушивает, как нужно делать, и запоминает. Если хочешь сохранить семью, со свекровью надо дружить. Не с мужем, а именно со свекровью, потому что если твой муж до тридцати лет, имея в прошлом жену и ребенка, так и не разъехался с родителями, хотя имеющаяся жилплощадь вполне позволяет сделать хороший размен, то и пьяному ежику понятно, кто в этой семье главный. И к гадалке ходить не надо. С Лизаветой ужиться можно, и Ира непременно уживется.

А вот свекор Виктор Федорович – совсем другое дело. Совсем другое… Глядя на него, трудно поверить, что он когда-то завербовал Наташку в стукачки, что сам работал на КГБ, а главное – что он способен на подлость. Милейший человек, спокойный, как гранитный памятник, ничем его из себя не выведешь. Голос не повысит, глазами не сверкнет, всегда улыбается, шутит, на ласковые слова не скупится. Что бы Ира к столу ни подала – непременно похвалит и добавки попросит. Ира, натурально, в ответ краснеет и говорит, что это Елизавета Петровна научила ее готовить данное блюдо, Лизавета же, в свою очередь, тоже комплимент скажет, мол, невестка у нее – на диво способная ученица. Все роли расписаны, любящие родители и почтительная невестка. Найти бы того драматурга, который роли эти придумал, да ноги ему повыдирать!

Один Игорь роль учить не хочет и из всего спектакля выбивается, ни одной мизансцены с ним, козлом, не построишь, вечно ерничает, ехидничает, поддевает – спасибо, что не издевается, вечно у него настроение плохое, а когда его родители и жена над чем-то дружно хохочут, смотрит на них с таким выражением, словно он – интеллектуальный гений, а они – умственно отсталые. Еще бы, страна на грани экономической катастрофы и политического кризиса, растут ряды наглых безграмотных богатеев, которые чувствуют себя хозяевами жизни, в том числе и хозяевами честного и неподкупного следователя Игоря Мащенко, какой уж тут может быть смех. Ну да бог с ним, с Игорем, не он в этой семье главный, и не ради него Ира замуж выходила, а ради статуса, штампа в паспорте и доступа к Мащенко-старшему. Что планировала – того и добилась, что хотела – то и получила. И нечего жаловаться теперь.

– Ирочка, солнышко уже низкое, можно выходить из-под тента, – раздался голос свекрови. – Только смой защитный крем под душем, а то толку не будет.

Опять Лизавета со своими порядками! Необходимо пользоваться любой возможностью подставить тело непрямым солнечным лучам, это очень полезно для здоровья, она заявляет об этом как врач. Ира и сама не прочь обрести шоколадный цвет кожи или хотя бы только золотистый оттенок, но терпеть не может ничего делать из-под палки или по команде. У нее своя голова на плечах есть. Но тут уж не поспоришь, роль не так написана.

Она не стала вытаскивать топчан из тени, вышла на солнце и встала по щиколотку в воде. Набегающие волны приятно щекочут кожу, солнечные лучи уже не обжигают, как крапива, а окатывают тело мягким теплом. Настоящего загара, конечно, не будет, но хоть что-то…

Из воды вышел, отфыркиваясь, свекор. Он почти не лежал на топчане, или плавал, или гулял вдоль берега.

– Давай походим, чего просто так стоять.

– Пойдемте, – обрадовалась Ира.

Они медленно пошли по воде вдоль пляжа, территория отеля закончилась, потянулись «дикие» песчаные участки с редкими группками местных жителей, которые почти совсем не плавали и даже почему-то не раздевались.

– Жалко, что уже завтра уезжать, – сказала Ира, – здесь так хорошо. Две недели быстро прошли. А вы хотели бы остаться еще на недельку?

– Пожалуй, нет. Две недели – оптимальный срок для отдыха, можешь мне поверить. На третьей неделе ты начнешь с завистью смотреть на каждого уезжающего и думать о том, что через несколько часов он будет дома. Это только в детстве можно с удовольствием жить где-то вдали от дома по месяцу, а то и по два. Взрослого человека обычно тянет домой, если, конечно, у него дома хорошо. Когда дома плохо, то возвращаться туда не хочется, но это не мой случай и, надеюсь, не твой. Или я ошибаюсь?

– Нет, не ошибаетесь. Когда я была маленькой, меня почти на все лето отправляли в деревню к каким-то дальним родственникам по отцовской линии, и, помню, мне ужасно не хотелось возвращаться. Отец пил, кричал на всех, бил маму и бабушку, дома постоянные скандалы. А в деревне было так славно, никому до меня дела нет, никто не дергает, не кричит, бегаю с ребятами целыми днями. Бывало, не приду ночевать – никто и не спохватится. Я так хотела, чтобы лето не кончалось! Только по школе скучала, – на всякий случай соврала Ира, потому что реплика как нельзя лучше вписывалась в роль несчастной девочки из неблагополучной семьи, для которой единственной отрадой была учеба и получение знаний.

– Ну, безнадзорность – это тоже не самое лучшее, – возразил Виктор Федорович. – Последствия бывают весьма тяжелыми. Кстати, Игорь как-то обмолвился, что твои шрамы как раз оттуда. Разве это хорошо?

– Плохо, конечно, – согласилась Ира. – Мальчишки постарше предложили покататься на машине, нас туда набилось – как килек в банку, и в голову не пришло, что у того парня, который за рулем сидел, нет прав и вообще он выпил. Что мы понимали? Мне было четырнадцать, другим ребятам – и того меньше. Обрадовались, ведь такое развлечение! С ветерком помчались, вот и домчались.

– Кто-то серьезно пострадал?

– Да нет, мне хуже всех пришлось, всю осколками стекла изрезало, остальные отделались ушибами и выбитыми зубами.

– И куда только взрослые смотрели! Ведь нашелся же легкомысленный человек, который доверил пьяному подростку автомобиль. Непростительно!

– Ну что вы, Виктор Федорович, – улыбнулась Ира, – разве в деревне такое возможно? Там годами копят на машину, откладывают каждую копейку, а когда покупают – даже ездить на ней боятся, облизывают свое сокровище, любуются на нее, лишний раз на дорогу не выведут, берегут. Тот парень без спроса взял машину, родителей дома не было, а он знал, где ключи лежат. Его отец за это чуть не убил. Ему, конечно, машину было жалко, а не нас, ушибленных и порезанных.

– И что стало с тем парнем, который вас чуть не угробил? Его осудили?

– Осудили? – удивилась она. – Если только местные жители. Там же глухомань, милиция в тридцати километрах, да ее и вызывать никто не стал. Ребятишек разобрали по домам и лечили народными средствами. Врачей там тоже нет, за квалифицированной медицинской помощью надо было в райцентр ехать или хотя бы к фельдшеру в ближайший поселок, а это километров двадцать пять, не меньше. И потом, зачем его под суд отдавать? Его папаша родной так наказал, как никакой суд не накажет.

– В каком году это было?

– В… в восемьдесят четвертом, а что? – чуть запинаясь, произнесла Ира.

– Чудовищно! Просто чудовищно! Я в то время преподавал научный коммунизм, уже был доктором наук, профессором. И нигде не бывал, кроме крупных городов. Мне даже в голову не приходило, что в нашей стране есть совершенно другая жизнь, с другими порядками, с другим мировоззрением, что за медицинской помощью приходится ехать по бездорожью десятки километров, что нельзя вызвать милицию, которая немедленно приедет. Мы писали свои статьи и книги, строили и развивали теории о том, как по мере построения развитого коммунистического общества будет расти и совершенствоваться нравственное сознание людей, благодаря чему преступность постепенно исчезнет, а необходимость в органах принуждения сама собой отомрет. А в это время в таких же вот глухих деревнях ребенок мог не явиться домой ночевать – и никому нет дела. Пьяный парень сел за руль не своей машины – проще говоря, угнал ее, да еще и прав не имел, посадил детишек, которые по его вине чуть не погибли, и что? А ничего. Никому даже в голову не приходит, что это преступление, за которое виновный должен понести наказание, и не от собственного папаши, а от государства, которое действует от имени и в интересах всего народа. Поразительно, до какой же степени все наше учение было лживым! Но самое поразительное, что при всем этом оно было искренним. Мы не собирались никого обманывать, мы всего лишь строили свои теории на основании того, что нам дозволено было знать. И только теперь я понимаю, сколь ничтожен был тщательно выверенный объем этого дозволенного знания. Нам рассказывали про сознательных передовиков производства и колхозного хозяйства и вынуждали думать, что таких людей становится с каждым днем все больше и больше. И мы свято в это верили. А потом пришли следователи Гдлян и Иванов и показали нам, что больше половины этих передовиков – дутые фигуры, что их рекорды – результаты приписок, что на самом деле мы рекордсмены по хищениям и фальсификациям. Поэтому сейчас, Ирочка, я не преподаю научный коммунизм, а ты его, соответственно, не изучаешь в своем институте.