Залив Голуэй - Келли Мэри Пэт

— Песни слагаются для чистых душой и свободных!

В рабстве они звучать не будут никогда!

Президент Линкольн в конце концов освободил всех рабов. Джеймс Маккена говорил, что президент подождет с этим до выборов, опасаясь потерять голоса избирателей. Но тот ждать не стал.

— Вот теперь наше дело действительно благородное, — сказал отец Келли в своей последней проповеди, прежде чем уехать в качестве капеллана в Ирландский Легион, стоявший лагерем в Теннесси.

Это событие бурно отпраздновало цветное население, жившее к югу от нас. Мы ходили смотреть на их праздничные костры и слушать их песни. Я вспоминала площадь Конго-сквер, мадам Жак и ее детей, сестру Генриетту. Как они, должно быть, счастливы сейчас. Я знала одну женщину из этого района. Мы познакомились с миссис Уильямс во время моих прогулок по берегу озера, и она рассказывала мне, что большинство цветных семей в их общине уже получили свободу некоторое время назад, однако были и беглые рабы, для которых это стало громадным облегчением. Ее сыновья служили в специальном отряде Союза для цветных.

За полтора года, которые Бригада и Ирландский Легион пребывали под ружьем, им не пришлось участвовать в самых тяжелых сражениях — при Энтитеме, Чанселорсвилле, Шилохе или Геттисбурге. Даже Барни Макгурк, который все время ожидал больших потерь, был шокирован произошедшим в Геттисбурге: пятьдесят тысяч убитых, раненых и пропавших без вести за три дня боев. В те же кровавые дни начала июля 1863 года Джеймси и Дэниел сражались под командованием генерала Гранта, прорывая длительную осаду Виксбурга.

— Это была одна из величайших артиллерийских атак города в истории человечества, — сказал нам Барни. — У Гранта там было пять сотен пушек, которые днем и ночью лупили по врагу.

Капитуляция состоялась 4 июля. В честь этой победы в ту ночь в Бриджпорте горели громадные костры.

Но в письме от Джеймси и Дэниела, которое мы получили через две недели после этого, о боях не было ни слова. Они просто радовались, что Союз теперь полностью контролирует Миссисипи и почта сможет работать нормально. Кроме того, они наконец получили свое денежное довольствие.

Многие матери в Бриджпорте пытались прокормить свои семьи на солдатские пособия, которые не поступали. А цены на продукты росли каждый день. Слава богу, у нас была зарплата Майры и те деньги, которые мне платил олдермен Комиски.

После отъезда полковника Маллигэна работы в офисе было немного, но все же я ходила туда ежедневно в надежде узнать какие-то новости от Ирландской Бригады. Сейчас они участвовали в обороне Вашингтона в федеральном округе Колумбия и выдержали целый ряд сражений, хотя из писем Пэдди и коротких дописок к ним от Томаса узнать об этом хоть что-нибудь было невозможно. Мальчики писали о еде, лагере и знакомых, которых они там встречали.

Каждый день в офис приходили матери солдат, служивших в Ирландской Бригаде и других отрядах. Наши потери росли, и однажды я услышала, как олдермен Комиски с горечью в голосе сказал мистеру Онахэну:

— Когда все это закончится, Чикаго превратится в город вдов и сирот.

Иногда женщины приходили ко мне домой. Они знали, что я работаю у олдермена Комиски. Не могла бы я написать письмо и передать ему? Или просто пойти с ними? У них язык не поворачивается, объясняли они, когда приходится просить о подаянии.

— Не о подаянии, — поправляла я их, — а о том, чего вы заслуживаете.

На прошлой неделе миссис О’Брайен, чей муж служил в Бригаде, спросила, не может ли олдермен Комиски помочь ее сыну, двенадцатилетнему Мики, устроиться на работу. Она благодарила за ту небольшую сумму денег, которую уже получила, но у нее было еще пятеро младших детей, и, даже если придет солдатская зарплата ее мужа, этого все равно не хватит. А еще ей хотелось верить, что ее Мики, получив работу, перестанет грезить о вступлении в действующую армию.

Во время визита миссис О’Брайен Стивен сидел в гостиной и делал домашнее задание. Ему было шестнадцать — почти шести футов ростом, волосы такие же рыжие, как и прежде. Он спросил у меня, каким образом олдермен Комиски находит людям работу. Я рассказала ему о том влиянии — снова это слово, — которое человек вроде Джеймса Комиски имеет как олдермен, член муниципального совета и всех ирландских организаций в Чикаго. Он сам оказывает услуги и получает взамен другие, пояснила я. Речь идет о голосах избирателей: скоро выборы, а люди помнят тех, кто им помог.

Стивен заявил, что ему нравится такая работа — помогать людям — и что, возможно, он попробует себя в роли политика. Но потом сказал, что не сможет этого сделать, потому что этим подведет народ из пожарной команды. Там ему пообещали, что через два года, когда ему исполнится восемнадцать, он сможет стать полноправным пожарным. Мне не приходилось волноваться, что он уйдет в армию. Дядя Патрик сказал ему, что его долг — оставаться в Чикаго на случай, если заключенные Кэмп-Дугласа совершат побег и подожгут город. У пожарного особая миссия. По словам Стивена, люди из пожарной команды говорили, что дядя Патрик этими словами попал в самую точку.

На это я ответила, что, возможно, он мог бы побыть некоторое время пожарным, а потом пойти в олдермены. Бриджпорт в конце концов все-таки вошел в состав Чикаго. И кто знает, может быть, его выберут мэром.

— Мэр из Бриджпорта, — задумчиво произнес Стивен. — Да, это было бы что-то.

Но потом он покачал головой, потому что ему также хотелось быть полицейским. И иметь свою таверну. У него не хватало времени на все, чем он хотел бы заниматься.

— Да еще и мой сын, — добавил он в конце.

— Твой сын? Какой еще сын?.. — оторопела я. Нет, Стивен определенно не мог…

Он расхохотался.

— Видела бы ты сейчас свое лицо, мама! — воскликнул он. — Я говорю о сыне, который родится у нас с Нелли Ланг, когда мы с ней поженимся.

Я знала, что они с дочерью профессора Ланга стали большими друзьями. Бриджет рассказывала, что Стивен ходил с ней на танцы в приход Нелли, принадлежащий церкви Святого Майкла, и приводил ее на вечера, которые устраивала церковь Святой Бригитты. Но теперь Стивен сообщил, что они намерены пожениться через восемь лет, когда ему будет двадцать четыре. У них будет много детей, а старший из них станет мэром Чикаго. Почему бы и нет?

— Заметано, — согласилась я.

Как все-таки по-американски рассуждал наш Стивен. Настоящий житель Чикаго.

«А доживут ли наши остальные до женитьбы и детей? Молиться. Мне не остается ничего, кроме как молиться», — думала я, проходя на кухню и начиная готовить.

*

— Чем ты там питалась, Онора? Обгладывала ограждение алтаря? — спросила Майра, передавая pratties Бриджет.

Мы ужинали вместе. Сейчас за нашим столом сидело всего шестеро. Бриджет положила себе на тарелку несколько картофелин. Ей было восемнадцать, в июне она закончит школу и станет учительницей или миссис Джеймс Ньюджент. Либо и тем и другим. Она была очень красива и похожа на Майру: белокурые локоны, женственная фигура. Грейси же, с ее ростом и прямыми каштановым волосами, определенно пошла в предков по линии Кили. В свои шестнадцать она была практически моего роста. Странное дело это родовое сходство. Стивен был копией моего брата Хьюи, своего дяди, которого никогда не видел, а у юного Майкла были глаза и волосы его отца. После школы он помогал в кузнице, чтобы сохранить место для Пэдди у Слэттери. Я была благодарна ему за деньги, которые он приносил. Слава богу, мы могли себе позволить продолжение его школьной учебы. Пэдди тоже хотел бы, чтобы он ее закончил. «Пэдди… Где он сейчас?» — часто думала я.

— А можно мне еще картошки? — спросил Стивен.

— Вперед, — ответила я.

Картошка — самая дешевая еда — вновь стала нашей основной пищей.

— И где ты была сегодня? — продолжала расспрашивать Майра. — У Святого Семейства?

— По субботам я туда не хожу. Слишком много народу. Исповедь. После Святого Часа я заходила к «Остановкам» в церковь Святой Бригитты, — ответила я.