Братство дороги - Марк Лоуренс

В некоторые годы летом, а однажды и зимой, горизонт заволакивало дымом войны. Но пожары, которые поднимали эти черные тучи, проходили мимо деревень Марна. На задворках Разрушенной Империи долгое время сохранялся мир, как и старый язык, который словно завяз в этих местах. Может, им не хватало слов о войне.

Иногда эти невидимые битвы звали Аланна. Часто в ночной тиши, плотно окутанный темнотой, он задавался вопросом, что заставляет людей брать оружие и сражаться, не по какой-то причине, не для того, чтобы посадить своего лорда на трон или завоевать ему новый, – но только для того, чтобы бросить вызов, чтобы подвергнуть себя испытанию, которое поставит тебя на грань жизни и смерти. И, может быть, раз или два в полуночной тиши он собирал свои пожитки и покидал родительский дом, но каждый раз по пути к дороге на Мелшам встречал сидевшего верхом Дарина. И каждый раз образ бледного в лунном свете кровного брата, молча смотревшего на него, возвращал Аланна назад той же дорогой.

Аланн нашел женщину, Мэри Миллер из Файрфакса, и они поженились холодным мартовским утром в церкви отца Абрама, где сам Бог был свидетелем их обетов. Бог и Дарин Рид.

Прошло еще время, каждый год их молодой жизни увеличивал их достаток: земля дарила щедрые урожаи, овцы приносили ягнят, Мэри подарила Аланну двух сыновей, которых он принял прямо в свои грубые ладони. Они были такими же красными от крови, как и Дарин Рид, когда он лежал, истекая кровью. И семья изменила Аланна. Потребность быть нужным оказалась сильнее зова далеких войн. Возможно, именно это он всегда искал − быть важным, быть необходимым кому-то. А кто может быть более жизненно важным для ребенка, чем его мама и папа?

Медленно текло время, неся в своем потоке и ферму, и фермера, и Аланн как бы наблюдал со стороны весь этот путь. Он держал своих мальчишек в мозолистых руках с обгрызенными до мяса ногтями, молился в Божьем каменном доме. Каждый час, каждый день осознавая, что он не вписывается в этот мир, что бездумно плывет по течению. Примерно то же должен бы чувствовать самозванец, который никогда не знал, кто он такой на самом деле, а лишь то, что он не тот, за кого себя выдает.

– Никто из них не видит меня, Дарин, – ни Мэри, ни сыновья, ни отец Абрам. Только ты и Бог. – Аланн мотыгой тюкал перед собой землю, разбивая комья.

– Может быть, это ты не видишь себя, Аланн? Ты хороший человек. Ты просто не знаешь этого. – Дарин глядел поверх ржи, колосящейся на нижнем поле.

– Я дурное семя. Ты узнал это в день, когда столкнулся со мной. – Аланн нагнулся и, подняв комок земли, раскрошил его в руке. Он указал туда, куда не отрываясь смотрел Дарин. – Я собственноручно проверил семена, прежде чем засеять то поле, но там, среди ржи, взойдет трава каррен, зеленая среди зеленого. Ты не увидишь ее, пока не придет время созревания зерна – даже тогда ее придется поискать. Но придут ранние морозы, нападет красная гниль или рой листожорки, и ты увидишь ее. Когда рожь начнет умирать... только тогда ты увидишь траву каррен, потому что она может выглядеть как рожь, только с жестким стеблем, горькая и не клонится от ветра. – Он копался в земле, когда какой-то инстинкт заставил его повернуться и посмотреть поверх пшеничного поля на восток. К нему приближались два чужака с мечами на бедрах.

– Плохой день для крестьянина. – Мужчина повыше улыбался, шагая по полю и приминая сапогами молодую пшеницу.

– У крестьянина не бывает хороших дней. – Аланн медленно выпрямился, стряхивая с рук землю. Грязные лохмотья на мужчинах имели достаточно сходства, чтобы предположить, что когда-то это была униформа. Они пришли, испачканные грязью и пеплом, готовые пустить в дело клинки, и с безумным предвкушением в глазах.

– Где твой скот? – спросил мужчина пониже и постарше. Через всю его скулу к мутному глазу протянулся шрам. Оба сильно пропахли дымом.

– Мои овцы? – Аланн знал, что должен бы испугаться. Возможно, ему для этого не хватало ума, как козам, которых тихо ведут на убой. Как бы то ни было, знакомое спокойствие окутало его. Не отрывая глаз от мужчин, он наклонился за мотыгой. – Вы хотите купить их?

– Конечно, – усмехнулся высокий, обнажив желтые зубы. Волчьи клыки. – Веди.

На мгновение взгляд Аланна упал на солдатские сапоги, к которым прилипли остатки свежей зеленой пшеницы.

– Я никогда не был хорошим фермером, – сказал он. – Некоторые люди чувствуют землю. Это у них в крови. Земля разговаривает с ними. Отвечает им. – Он наблюдал за незнакомцами. Обычно разговор задает ситуации направление, когда все участники представляют, как дальше будут развиваться события, совсем как последовательность сезонов при выращивании урожая. Нарушьте ход сезонов, и фермеры запутаются. Поверните разговор под неожиданным углом, и ваши собеседники растеряются.

– Что? – нахмурился короткий, в его глазах мелькнуло сомнение.

Высокий скривил рот:

– Я не дам...

Пнув по налопатнику ногой и перехватив рукоять посередине, Аланн резко крутанул мотыгу и сделал выпад вперед. Инстинкт подсказывал ему никогда не размахивать длинным оружием. Короткое лезвие мотыги оказалось слишком тупым, чтобы рассечь плоть, но достаточным, чтобы раздробить горло солдата до самых шейных позвонков, и его удивление растворилось в безмолвном алом мареве.

Не останавливаясь Аланн атаковал второго солдата, держа мотыгу в вытянутых руках. Правой рукой мужчина неловко потянулся за мечом, лучше было бы ему вынуть нож. Опрокинув его на землю, Аланн надавил мотыгой ему на горло, прижимая наполовину вынутый меч своим телом.

Из горла обоих солдат вырывалось ужасное сипение, они с багровыми лицами бились в агонии, издавая булькающие звуки. Первому, чтобы умереть, помощь уже была не нужна, второй все еще продолжал бороться. Солдаты, поразив врага, двигаются дальше, оставляя его где-то позади в одиночестве испускать последнее дыхание. Таково сражение. Но для фермера смерть, которую он приносит, значит гораздо больше. Он режет свою скотину, прижимая ее к себе, успокаивая − не в пылу гнева, не из жестокости, а по необходимости. Фермер не бросает свою жертву, он разделяет ее смерть, для него это часть цикла смены сезонов – роста, созревания и сбора урожая. Это называется убой. Аланн чувствовал каждое усилие пожилого мужчины, всем телом прижимая его к земле. Он наблюдал, как в глазах солдата гаснет жизнь. И, наконец, обессиленный, дрожащий, он с отвращением откатился в сторону.

Аланн встал на четвереньки, и его вырвало, жидкая кислая блевотина разбрызгалась по сухой земле. Он поднялся на колени, отвернувшись к соседнему полю, где росла тихая рожь и легкий ветер ряд за рядом гнал по ней волны ряби. Мертвые люди по обе стороны от него едва ли казались реальными.