Психология и психотерапия семьи - Эдмонд Эйдемиллер

В. Битва за инициативу

В начальную фазу, кроме структурирования лечения, входит и то, что я называю битвой за инициативу. Установив свою собственную интегрированность, определив границы здесь, на своей территории, я считаю важным определить интегрированность семьи. Вы можете называть это Я-позицией семьи. Я требую, чтобы их жизнь и их решения принадлежали только им. Например, мать говорит во втором интервью: «Вы думаете, нужно развестись с этим человеком?», и я отвечаю: «Со мною все в порядке: я женат и не собираюсь разводиться со своей женой, и вы свободны иметь те же возможности – жить с ним или разводиться. Однако если ваш развод означает, что вы больше не придете, тогда нам лучше остановиться сейчас». В битву за инициативу включается следующий шаг: когда мы заканчиваем с начальной историей, действительно необходим вопрос: «Куда мы идем?» Я хочу участвовать, но я не хочу, чтобы они были пассивны. Мяч в их руках, и хотя я могу ловить его, я не хозяин их жизни и их усилий сделать эту жизнь более успешной. Дело не в том, что я не хочу принимать решения. Я стараюсь добиваться ясности, чтобы они поняли, что я не заинтересован ни в том, чтобы они развелись, ни в том, чтобы нет; меня не интересует, звонят ли они в полицию, когда их сын плохо себя ведет. Это их мир, и они должны жить в нем в своем собственном стиле. Я не думаю, что мой жизненный паттерн более обоснованный и более важный, чем их. Они не смогут изменить свое поведение, если каждый из них в первую очередь не будет самим собой.

Бегство в здоровье: уход или выздоровление? Если члены семьи продвинулись в направлении определения проблемы и борьбы с каким-то из своих дезадаптивных паттернов взаимодействия (таким, как борьба матери с отцом, управление наглым Джимми или Мэри, отдаляющейся дочерью, или ревность между двумя мальчишками), если они ощущают, что в этой стрессовой ситуации что-то могут изменить, они могут продолжать сами. Психотерапевту следует понимать, что их уход может быть вызван стремлением самой семьи к объединению через попытку самостоятельно разрешить семейный стресс. Они говорят: «Все стало лучше», или: «Мы очень заняты», или: «Это дорого», или «Мэри („козел отпущения“) ведет себя очень мило». Я рассматриваю все подобные заявления как знак, что они хотели бы прекратить лечение и пробовать дальше сами. Я принимаю его очень серьезно, стараюсь не блокировать это стремление, считая, что оно может быть успешным, но разъясняю, что приму их, если они захотят вернуться, в любое время: завтра, на следующей неделе, через пять лет. Я стараюсь не связывать их, хотя это естественная реакция для всех нас, «матерей», когда мы боимся, что дети потерпят неудачу.

Этот подход отличается от кризисного психотерапевтического вмешательства. Я не занимаюсь определением причин кризиса, вмешательством в него и инициированием его окончания. Я делаю очевидным стремление членов семьи развиваться самостоятельно и принимаю их импульс порвать со мной как здоровое движение, в которое я верю. Я допускаю, что они будут продолжать развиваться. Я уверен, что бегство семьи в здоровье – это не только защита, но еще и завуалированная попытка совместно разрешить свои стрессы, которая может быть выражена разными способами. Например, они могут описать, какими хорошими помощниками были на этой неделе дети. Психотерапевт может интерпретировать это сообщение таким образом, что семья почувствует его готовность закончить лечение. Тогда они могут спросить, не собирается ли психотерапевт расстаться с ними. Может быть, они ему наскучили? Необходимо подбодрить их, так как в попытке действовать самостоятельно они могут объединиться как семейная группа. Закончив лечение, семья может собираться вместе специально или просто продолжать жить дальше.

Если позже они увидят, что представляют собой группу хаотически организованных индивидуумов или разобщенных подгрупп, они могут встретиться лицом к лицу с новым видом отчаяния – отчаянием небытия, отчаянием небытия семейным целым. В это время они могут вернуться. Необходимость вернуться в психотерапию создает не только объединение семейной группы, которого раньше не было, но также и такое объединение психотерапевтической команды, какого раньше не было. Этот этап похож на встречу со старыми друзьями и отличается от предыдущего этапа, как второе свидание отличается от первого. Психотерапевты ощущают большую готовность работать с ними, потому что теперь пришла семья как целое, а не кто-то один привел всех остальных.

Дети как семейные психотерапевты. На ранних фазах семейной психотерапии дети часто выступают как функциональные котерапевты для родителей. Родители иногда более склонны слушать детей, чем психотерапевтов (может быть, из-за ощущения вины). А дети в своей озлобленности и в способности любить более свободны «говорить все как есть». Это приводит к своеобразной ситуации, когда дети становятся родителями своим родителям или, как я иногда шутя говорю им, своими собственными бабушками и дедушками. Для психотерапевта заманчиво это запрещать, так как возникает интерференция с его собственным функционированием, или протестовать, так как это ставит детей в неестественное положение. Я хотел бы успокоить вас тем, что когда родители становятся более адекватными и у них совершается их собственный кризис идентификации, они объединяются и сразу возвращают детей в их изначальное положение. Это установление ощутимой границы между поколениями – очень счастливое событие для семьи, хотя и приводит всех в некоторое смятение. Дети внезапно оказываются свободными и могут себе позволить быть самими собой, и родители могут быть главными в этом семейном разделении поколений. Более того, когда эта символическая кастрация случается, родительская группа оказывается в такой позиции, в которой их взаимодействие друг с другом носит совершенный и психотерапевтический характер, и психотерапия продвигается к своей финальной фазе.

Два психотерапевта как модель. Успеху психотерапии способствует то, насколько естественны в своем взаимодействии психотерапевты, что проявляется в том, насколько открыто психотерапевты делятся друг с другом аффектом, возникающим в данный момент: «Эй, это мощная банда. Они не только заставили Джона устроить кражу той машины, но они также сами спровоцировали депрессию у матери, и даже похоже, что она может совершить суицид», или: «Гус (Август), неужели мы поскачем на новую битву?», или: «Меня так сильно радуют эти люди, что, наверное, мне пора относиться к себе с подозрением, или, может быть, ты мог бы проконтролировать мои эмоции?» Кроме того, психотерапевты могут делиться своими мнениями о семье и своей неуверенностью в психотерапевтическом воздействии. Они могут сказать, например: «Знаешь, я не понимаю, почему бы они стали нам доверять. Я не доверяю отцу. Он выглядит так, как будто он здесь для того, чтобы ездить верхом».

Для меня важно, чтобы в течение этой фазы психотерапевт старался как можно дольше оставаться для семьи странником или гостем. Оказывается, что наиболее бесплодно изображать дружественность или профессиональную манеру «умения подойти к больному», которая оставляет семью в непрерывной настороженности.

Может быть, это ставит меня самого в небезопасное положение, но я уверен, что лучше не изображать никакой работы. Психотерапевты также могут прямо перед семьей свободно делиться друг с другом своими чувствами: отчаянием по поводу своей бесполезности или страхом неудачи. Иногда они обсуждают старые шрамы или холостые выстрелы, делясь опытом. Например, я говорю своему котерапевту: «Гус, то, как этот человек говорит о своей дочери, созвучно тому, что я иногда чувствую по отношению к своей, и мне страшно вспоминать об этом» или: «У этой семьи много сходства с той, с которой мы потерпели неудачу прошлой весной. Ты согласен?» Психотерапевты могут демонстрировать семье свою разделенность или объединение: «Гус, это будет тяжелое интервью. Я все еще злюсь на тебя за то, как ты повредил моей репутации вчера днем» или: «Знаешь, мне скучна эта семья, потому что я думаю только о том, как славно было бы нам с тобой поехать на каноэ в субботу». Это открытое взаимодействие в команде часто продуцирует тревогу у семьи, но и помогает ей положиться на силу психотерапевта.

Попытка семьи расщепить психотерапевтов. Обычно в какой-то момент тревога семьи уменьшается, и тогда следующим шагом в семейной психотерапии оказывается попытка части семьи разделить психотерапевтов. Отец может сказать: «Гус, ты производишь более дружественное впечатление, чем Карл. Карл пугает меня. Если он не придет на следующей неделе, может быть, ты можешь встретиться с нами один?» Возможно, это не самая хорошая идея – каким бы то ни было способом разделить психотерапевтов, пока психотерапия благополучно продолжается. Если кто-то из них не может быть на месте, то интервью следует отменить. В дальнейшем возможно встречаться с отдельными подгруппами семьи, но я всегда (пока не доказано обратное) предполагаю, что отсутствующие на сессии члены мыслят параноидальным образом.