Современная японская новелла 1945–1978 - Осаму Дадзай

— Я тоже поехала учиться в Токио, чтобы не отстать от твоей мамы, — сказала тетушка. — Мне повезло: я учила там английский язык. Вот он и пригодился.

Тетушка снова всех насмешила.

С дядей Хиросэ, который иногда навещал их, Сиро не мог теперь чувствовать себя по-прежнему просто. Дядя всегда что-нибудь приносил, и бабушка просила его не спешить, но он уходил рано. Мать не радовалась его приходу так же горячо, как первое время, когда он появился у них после войны, однако Сиро догадывался, что она где-то встречается с дядей. Она всегда провожала дядю. И иногда долго не возвращалась. Тогда бабушка сидела, задумавшись.

Однажды в разгар лета Сиро читал книгу, лежа на татами в одних трусах. Мать была на службе. Бабушка куда-то отлучилась.

У входа послышался незнакомый голос. Сиро поспешно натянул рубашку и брюки. На пороге стояла молодая женщина в платье. Она держала за руку мальчика лет пяти. Она, наверно, долго несла его на руках, потому что была вся в поту. Платье на груди прилипло к телу, отчетливо вырисовывались соски молодых грудей.

— Вы Охара Сиро-сан? — спросила женщина.

Сиро кивнул.

— Есть кто-нибудь дома?

Сиро покачал головой. Женщина заглянула в комнату.

— А мать где?

— На работе.

— Скажи мне адрес и название фирмы.

Сиро медлил. Он не знал, как ему поступить. Но женщина не спускала с него глаз. Сиро взглянул на туго обтянутые платьем груди женщины и тут же отвел глаза. Ей было, видимо, все равно, в каком она виде.

Ребенок заплакал. Мать сильно шлепнула его ладонью по голове.

— Перестань!

— Хочу пить! — хныкал он.

Она достала флягу из свисавшей с плеча сумки.

— Пить хочу!

— Выйдем на улицу, дам, — сказала она и снова обратилась к Сиро. — Так ты скажешь адрес? — Она уставилась на Сиро. — Твоя мать хочет отнять у меня мужа. Мне надо с ней поговорить.

Женщина раздраженно переступала с ноги на ногу. Сиро молча написал название фирмы и адрес. И подумал: «Хоть бы они провалились, эти взрослые, с их делами!»

Когда женщина ушла, Сиро уже не мог больше читать. Она была моложе матери, но на сколько — Сиро не понял. Подумал только, что у нее очень смуглое лицо и что она, верно, выросла в деревне.

Немного погодя Сиро уже раскаивался: зря он назвал адрес. Не потому, что ему было жаль матери, а потому, что тем самым он невольно втягивался в жизнь взрослых.

Он надел брюки, которые скинул было из-за жары. К матери он ехать не собирался, однако решил, что дядя обо всем знать, пожалуй, должен.

Напротив их дома раскинулся большой городской парк, там теперь была площадка для игры в гольф и дугообразные казармы американской армии, но вдоль дома и дальше росли низкие сосны и лежал песок, в котором тонули гэта. Сиро пошел наискось по песку.

Он вспомнил, как в детстве мылся в ванне вместе с матерью. После ее второго замужества такого не случалось, значит, это было, пожалуй, в то время, когда он учился в первом классе начальной школы или раньше. Тогда на груди матери он заметил смуглое родимое пятно, которое расширялось книзу, словно гора Фудзи. Оно не казалось неприятным, наоборот, напоминало маленькую гравюру. Сиро коснулся пальцем родимого пятна, но мать сказала: «Перестань! Щекотно!» Тогда ему стало еще интересней, и он не убрал руки. Вдруг мать обняла его, и лицо его оказалось зажатым между ее грудей. Мать крепко прижимала его к себе. Он задохнулся и стал вырываться, когда вырвался, увидел, что мать глядит на него как ни в чем не бывало. А он вместе с болью в кончике носа почувствовал где-то в глубине тела приятное ощущение.

Перед глазами встали груди молодой дядиной жены. Воспоминания сплелись, и это не было ему противно, но и не радовало его. Потом он вспомнил стихотворение, которое написала ему тетушка, и подумал, как прекрасны должны быть чувства, сжигающие душу подобно огню.

Стою пред огнем,Прижимая к грудиНенужные песни.

Слово «огонь» врезалось в память. Летом огонь ни к чему, а зимой от него тепло. Огонь быстро исчезает, оставляя лишь сизый пепел. И трава, и деревья — все сгорает. И песни тоже. Но человеческий огонь повергал его в смятение, как женские груди.

Он надеялся застать жену дяди на остановке трамвая, но ее там не оказалось. Трамвай ехал по пепелищу пустым.

Сиро вышел на улицу Тэндзин и вошел в одно из обгоревших зданий. Внутри здания все сгорело, но стены и пол уцелели, и там располагалась фирма. Доски, которыми забили зимою окна на улицу, были оторваны, иначе там трудно было бы работать в летнюю жару. Сиро поднялся по темной лестнице, где висела лампочка без плафона.

Дядя сразу вышел к нему. Длинные рукава его спортивной рубашки были засучены. Он выглядел более утомленным, чем прежде. Сиро было непонятно, от работы ли это или еще от чего-нибудь. Сообщение Сиро оказалось для дяди неожиданным.

— Сиро! Пойди к матери и скажи, чтобы она ни в коем случае не выходила к жене. Я приду следом.

— Не хочу, — сказал Сиро.

— Прошу тебя, Сиро. Ах да! Я же могу позвонить по телефону.

И дядя быстро ушел в комнату.

Сиро стал спускаться с лестницы. «Что же скажет ей дядя при всех?!» — подумал он, но решил тут же, что с него довольно.

Сиро ничего не сказал бабушке. Мать, придя со службы, тоже промолчала. Она, конечно, знала, что Сиро ходил к дяде, но была более молчалива и мрачнее, чем всегда. Сиро чувствовал, что мать не уступила молодой жене дяди, но не знал, в чем.

Вскоре от дедушки Хиросэ пришло два письма. Одно на имя бабушки, другое — на имя матери. Сиро, получая почту, сначала не понял, что Хиросэ Коитиро — имя дедушки.

Бабушка прочитала свое письмо сразу, — она была дома. Письмо матери она убрала. В тот вечер заснувший было Сиро пробудился от тихого разговора бабушки и матери.

— В эту субботу к нам придет Кодзиро-сан. Я поступлю так, как он хочет.

— Значит, будете жить вместе?

Мать, видимо, кивнула, потому что голоса не было слышно.

— И ты твердо решилась? Я была рада, когда ты выбралась из той лавчонки, освободилась от Кусамы Китиноскэ. Думала, Кодзиро-сан будет тебе опорой. А дело вон как обернулось! Ты хочешь разбить его семью. Старики будут очень недовольны.

— Ничего не поделаешь, — ответила мать холодно.

Сиро смутно припомнил лицо дедушки Хиросэ, который так ни разу и не заговорил с ним. Он теперь вряд ли узнал бы его, если бы и встретил. Отчетливо помнились большие карпы в пруду, дядя Хиросэ, студент в ту пору, и полутемная комната, где они с матерью жили.

— Ты бы посоветовалась с кем-нибудь.

— Я говорила с Митико.

— Что же она, одобряет?

— Да.

— Не понимаю, как ты можешь! Нет ничего страшнее, чем принести горе другому. Я бы как-нибудь перетерпела.

— Вероятно, вы правы. Но и я тоже несчастлива, хотя была дважды замужем. Думаю, не повезет ли теперь.

— Что ж! Ведь тебе только тридцать пять лет.

В субботу дядя не пришел. Мать вернулась со службы одна. Она сразу как-то осунулась. Видно было, что она с трудом дошла до дому.

Бабушка по знакомству купила на рыбном базаре омара, — она хотела приготовить ужин дяде Хиросэ. Омара еще не перенесли на кухню, и он ворочался в кастрюле в углу. Бабушка сняла легкое платье, в котором обычно ходила летом, и немного приоделась. Сиро понял, что в доме готовилось что-то чрезвычайное.

— А Кодзиро-сан? — спросила бабушка у матери, которая, стоя к ним спиной, переодевалась в другой комнате.

— Кажется, снова плеврит начался. Сегодня на работе не был, — сказала мать и села в одной комбинации по-прежнему спиной к ним.

Сиро показалось, что мать плачет. Он знал уже, что плевритом в их доме называли туберкулез. Дядя заболел той же болезнью, от которой умер отец.

С того дня мать перестала улыбаться. Словно в ней что-то оборвалось. Прежде она никогда не ссорилась с бабушкой, а тут стала изводить ее упреками. Даже Сиро невольно хмурился.

— Вы не хотели, чтобы я привела в дом Сэйитиро, хотя и комната для него была. Я просила вас, а вы не согласились.

— Да, если дедушка был против! Все же мы заботились о вас. Когда родился Сиро, дедушка отпраздновал его рождение, не то что дедушка Хиросэ. Он признал тогда вашу женитьбу и принял Сэйитиро. А когда Сэйитиро заболел туберкулезом, дедушка собирался взять на воспитание Сиро. Он ведь говорил тебе об этом, не так ли?

— А о нас вы подумали? Где бы мы стали жить, больной Сэйитиро и я?

— Но мы не могли взять к себе Сэйитиро, он же старший сын в семье Хиросэ.

Мать вспомнила событии десятилетней давности и не желала слушать оправданий бабушки. Глаза ее мрачно темнели.

— Только Кодзиро всегда был добр ко мне, — сказала она.

Бабушка промолчала.

— Он давно уже предлагал мне выйти за него.