Информатор - Курт Айхенвальд

Спиринг не находила слов. Опять?

– Этот вопрос уже обсуждался и был решен, – наконец сказала она.

– Я считаю, что он был решен неправильно.

Быстро свернув разговор, Спиринг в ярости позвонила Чаку Оуэнсу, возглавлявшему отдел ФБР по борьбе с финансовыми преступлениями. Рассказав ему о возмутительном звонке из Спрингфилда, она потребовала, чтобы Бюро привело в чувство своих сотрудников. Оуэнс ответил, что разберется.

Спустя несколько минут ошеломленный Оуэнс узнал, что Кейт Киллэм и не думала звонить в министерство. Со Спиринг разговаривала какая-то самозванка.

В тот же день Бит Швейцер находился в кабинете у себя дома, в швейцарском городке Штеффисбурге. Проработав несколько лет в отделении «Швейцарского банка» на Каймановых островах, он занялся частной практикой финансового консультанта и бухгалтера. Проводить финансовые операции не выходя из дома гораздо приятнее – хотя бы потому, что можно носить джинсы. Кроме того, теперь Швейцер мог уделять больше времени своему любимому парашютному спорту. Зато он не мог в конце рабочего дня с легким сердцем забыть о делах, ведь клиенты звонили круглые сутки.

Раздался сигнал факса, и на стол выползли несколько заполненных чьей-то рукой страниц. Это было послание Марка Уайтекера, богатого американского клиента со странностями. Начиная с июля Уайтекер названивал ему днем и ночью и нес какую-то ахинею насчет своего сотрудничества с ФБР. Швейцер заподозрил, что у парня не все дома.

Полученный факс лишь усилил это подозрение. Уайтекер просил переслать его жене Джинджер чек на пятьсот тысяч долларов.{317}

«Только, пожалуйста,

– писал Уайтекер, –

не отправляйте деньги прямо с моего счета, а переведите сначала на какой-нибудь другой. И пошлите их обычной почтой, а не через „Федерал экспресс“, без указания обратного адреса».

К чеку Уайтекер просил приложить отпечатанную анонимную записку со словами:

«Дорогая миссис Уайтекер, примите это от одного из друзей Марка с наилучшими пожеланиями».

Такой же чек на сто тысяч долларов с аналогичной запиской Уайтекер распорядился выслать его родителям. Кроме того, он просил Швейцера «поместить его счет туда, где безопаснее» и «вернуть все деньги со счета Джозефа». На «счете Джозефа» предлагалось оставить двести пятьдесят тысяч, которые затем будут предоставлены Джинджер в качестве займа.

«Пожалуйста, выполните мою просьбу, это очень важно,

– писал Уайтекер. –

Я считаю Вас своим другом. Из-за того что я помогаю упрятать этих типов из АДМ за решетку, моей жизни угрожает опасность».

Заканчивалось письмо фразой:

«Я рассчитываю на Вас».

Дочитав письмо, Швейцер только покачал головой. Обычно указания клиентов были немногословны и ограничивались одной фразой. А от этого послания попахивало чистым безумием.

Швейцер решил оставить письмо без внимания и порвать с Уайтекером. Такие клиенты ему не нужны.

На следующее утро в Бланчестере, штат Огайо, Майк Гилберт получил по почте пакет. Последние несколько недель жизнь преподносила ему один сюрприз за другим. Сначала он узнал, что его деверь Марк Уайтекер сотрудничает с ФБР. Затем позвонила сестра Джинджер и спросила, не возражает ли он против того, чтобы вся почта, адресованная Уайтекерам, приходила к нему в Бланчестер. Они боятся, объяснила Джинджер, что АДМ будет перехватывать письма. Гилберт не возражал.

В это утро доставили пакет, в котором Гилберт обнаружил три конверта, адресованных Марку Уайтекеру. Посмотрев на почтовый штемпель, он увидел, что пакет прибыл из Цюриха.

– Ха, это из Швейцарии, – заметил Майк жене. – Уж не деньги ли это из банка?{318}

Тревожное известие о грозящем Уайтекеру обвинении инициировало целый ряд совещаний и телефонных звонков в Мобил и Вашингтон.

Несмотря на вранье и многочисленные прегрешения, Уайтекер оставался главным свидетелем в деле о фиксировании цен. Выдвигать против него обвинение сейчас, когда отдел по борьбе с мошенничеством только приступил к расследованию, не имело смысла.{319} За этим неизбежно последует суд, репутация Уайтекера будет погублена, и он потеряет всякую ценность как свидетель. Кроме того, во время суда над ним могли получить огласку свидетельства, добытые в ходе «Битвы за урожай», которые следовало хранить в секрете до тех пор, пока подозреваемым не будут предъявлены обвинения.

К тому же суд поставил бы органы правопорядка в дурацкое положение, а этого допустить нельзя. Как они объяснят обществу то, что, посадив Уайтекера на скамью подсудимых, они одновременно полагаются на него как на свидетеля?

Никто не спорил с тем, что Уайтекера следует предать суду, но сделать это следовало аккуратно. Если он участвовал в краже информации у компании «Дегасса», то обвинение в этом можно сделать частью более обширного обвинения – но позднее.

Словом, предъявлять Уайтекеру обвинение в этот день не было никакого резона, и собиравшийся это сделать Питер Кларк, прокурор из Вашингтона, который воевал прошлым летом с антитрестовским отделом, внял этим доводам. Обвинение предъявлено не будет. Высшие чины Министерства юстиции рассмотрят иск «Дегассы» и определят, какие меры следует предпринять.

Команда, участвовавшая в «Битве за урожай», вздохнула с облегчением. Нависшую над ними угрозу удалось предотвратить в самый последний момент.

В тот же день два агента ФБР прибыли к зданию на Двенадцатой улице около Центральной станции вашингтонского метро. Это был визит-сюрприз для фирмы «Уильямс и Конноли». Нанести визит поручили Чарльзу Стьюберу-младшему, но Эд Хербст не отказал себе в удовольствии сопровождать его. Нечасто выпадает случай вручить повестки о явке в суд адвокатам самой влиятельной вашингтонской юридической фирмы.{320}

Обещанный «Уильямс и Конноли» поток информации обернулся хилым ручейком. Д'Анжело и Бассет запротестовали: выборочное освещение фактов на процессе могло исказить общую картину, – разумеется, выгодным для АДМ образом. С тех пор как Обри Дэниел заявил о возможном сговоре агентов ФБР с Уайтекером, прошло две недели, но ни один сотрудник ФБР или Министерства юстиции так и не увидел пробудивших подозрения анонимных писем. Пора напомнить адвокатам, что правительство может заставить их ответить на вопросы.

Агенты вошли в вестибюль двенадцатиэтажного здания Эдварда Беннета Уильямса. Здесь был вход в приемную «Уильямс и Конноли». В отличие от офисов большинства вашингтонских юридических компаний, интерьер «Уильямс и Конноли» был скромным – никакого мрамора, резных и лепных украшений, никаких излишеств.