Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине - Сергей Владимирович Волков

не уважали; в выпуске было много монархических пятерок, которые иногда устраивали собрания и стремились проявить активную контрреволюционную работу. «Товарищи» это, конечно, знали, но гардемарин не трогали, так как выпуск был дружный и сумел бы дать отпор. Приходилось исполнять приказ и перебираться в Отдельные гардемаринские классы. Скрепя сердце прощались мы с корпусом и уносили в душе его вековые традиции.

В Отдельных гардемаринских классах был выпуск черных гардемарин, старше нас на год, кроме того, поджидали около 100 молодых людей, окончивших гражданские средние учебные заведения и принятых в нашу роту. Сближение с ними шло медленно; многие из них оказались потом хорошими моряками и товарищами, но много было и революционной дряни, например, Гуркало, явно посланный к нам от Центрофлота в качестве шпиона. Весь наш выпуск, в количестве около 200 человек, должен был отправиться в плавание на Дальний Восток. Заведующим гардами был назначен доблестный герой Черноморского флота, кавалер ордена Святого Георгия капитан 1-го ранга М.А. Кити-цин, с которым мы и познакомились впервые в классах. Этот храбрый моряк произвел на нас чарующее впечатление и одним своим взглядом успокаивал самые решительные головы. Нас разделили на 16 полусмен с выбранными старшинами. Кроме того, по тогдашним правилам полагалось выбрать ротный комитет. «Старые», то есть гарды Морского училища, немедленно собрались, потолковали, выбрали из своей среды членов будущего Комитета и на общих выборах провели своих, так как все 105 человек голосовали дружно. Председателем Комитета сначала был мичман Скупенский[434], а потом – лейтенант Ромашев. Все старшины полусмен тоже были из «старых».

Не обошлось и без недоразумений. Первое: начальство потребовало от «старых» снять с фуражек ленточки с надписью «Морское училище» и надеть ленточки «Гардемаринские классы»; этого мы не хотели и надели ленточки с названиями тех кораблей, на которых плавали летом. Второе: старшая рота гардемаринских классов, на основании своих традиций, предложила нам, чтобы мы – младшая рота – отдавали им честь как в помещении, как и снаружи; выпуск наш собрался и ответил: традиции складываются веками, а следовательно, могут быть у 200-летнего Морского училища, но не могут быть у 4-летних гардемаринских классов. Так, в постоянном отстаивании навыков и традиций Морского училища проходило время. Со вновь поступившими шли усиленные занятия по морским предметам, и после краткого экзамена их произвели в гардемарины. Был и трагический случай: застрелился из-за несчастной любви гардемарин Андрей Тихвинский.

Наконец, 3 октября 1917 года с Николаевского вокзала, в специальном эшелоне, возглавляемые капитаном 1-го ранга Китициным, ротным командиром лейтенантом Смирновым и напутствуемые начальником классов контр-адмиралом Фроловым[435] и фельдфебелем Морского училища, 205 гардемарин 3-й роты гардемаринских классов отправились во Владивосток для заграничного плавания. Ехать было удобно: в купе 2-го класса помещалось по 4 человека, был вагон-ресторан. Красота пути восхищала всех, многие стремились ехать на паровозе и даже на крышах вагонов. В Маньчжурии, где было разрешено к продаже вино, устроили грандиозное пьянство, и Михаилу Александровичу даже пришлось выстраивать роту перед вагонами и увещевать публику.

Совместное путешествие сильно подействовало к сближению обеих половин выпуска. (В полусмене было по 7 «старых» и 7 «новых» гард.) Правда, были типы совершенно неприемлемые, но огромное большинство под влиянием «старых» совершенно отбросило «революционные идеалы» и превращалось в добрых гардешков Морского училища. Евреев в выпуске не было; один даже с высокой протекцией Керенского хотел было поступить, но гарды Морского училища кратко, но дружно заявили: «Утопим!» – и он даже не решился явиться.

По прибытии во Владивосток, продержав некоторое время в вагонах, нас разместили в трех кубриках на крейсер 1-го ранга «Орел» (бывший пароход Добровольческого флота), находившийся под командой старшего лейтенанта Афонасьева[436]. Сибирскую флотилию возглавлял тогда выбранный командующий старший лейтенант Гнида[437], но порядок и даже некоторая дисциплина им еще поддерживались. Во Владивостоке выпуск встретил 6 ноября 1917 года, устроили в женской гимназии вечер, где гарды до упаду танцевали с гимназистками и завели не один роман.

Между тем корабельная жизнь интенсивно кипела. «Молодым», попавшим на военный корабль впервые, приходилось туго: ранняя побудка, чай, гимнастика, подъем флага, занятия по теории, караулы и вахты на морозе, а затем сон в подвесных койках, теснота, суровая дисциплина, окрики офицеров, насмешки сотоварищей, – вот жизнь молодого гардемарина. Матросы хотя и косились на гардемарин, но инцидентов пока не было, так как матросам хотелось идти за границу. Судовые работы исполнялись матросами. Было голосование для выборов в Учредительное собрание; конечно, гардемарины голосовали за кандидата самой правой партии. Этот период был омрачен ужасным происшествием: катаясь на паровом катере, утонул гард Рыбалко и чуть не утонул другой гард, поплывший его спасать.

12 ноября «Орел» с 200 гардемаринами, в сопровождении эсминцев «Бойкий» и «Грозный», после напутственного молебна снялся с якоря и, провожаемый почти всем Владивостоком и оркестром музыки, вышел в море, держа курс в Японию. Проходя мимо Цусимы, отслужили панихиду. 16 ноября пришли в Нагасаки и стали на рейде. Тут же стоял американский крейсер «Бруклин», итальянский станционер «Кабото», японский дредноут. Престиж России был еще велик, и иностранцы поспешили с визитами. В тот же день спустились на берег. При первом посещении, как известно, Япония всегда очаровывает: узкие улицы, маленькие домики, масса фонариков, маленькие люди в кимоно и на деревянных дощечках, вместо ботинок, – все это производит впечатление сказки. Гарды, многие бывшие за границей в первый раз, были в восторге, и скоро все улицы наполнились рикшами с гардемаринами, в магазинах закипела бойкая торговля слоновой костью и черепахами. Торговки продавали необыкновенные фрукты, какие-то японцы в больших роговых очках предлагали сделать татуировку, а вечерами все наличные европейские рестораны и чайные домики наполнялись русской речью и песней. Прокутились многие здорово, и вся надежда была на маленькое гардемаринское жалованье в 10 иен. На корабле была масса дел, так как помимо занятий и репетиций гарды исполняли некоторые судовые работы, красили шлюпки, драили палубу. Часто совершались экскурсии, то на японский судостроительный завод, то на итальянского станционера, то на фабрику жемчуга.

Пришла весть о большевистском перевороте, и наши матросы заметно обнаглели, например, произошла такая история: на берегу, в одном из ресторанов, несколько подвыпивших гардов и офицеров запели «Боже, Царя храни», матросы это услыхали и постановили виновных отправить во Владивосток для суда, но офицеры весьма ловко устроили побег обвиняемых, и они остались в Японии, а потом вернулись на «Орел». Общие собрания команды становились все возбужденнее, атмосфера сгущалась. 4 декабря вышли в море, но поднялся шторм, миноносцы стало заливать, качало ужасно, и отряд был принужден явиться обратно в Нагасаки,