Дневники русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

ночи. Вначале артист Писарев прочел известное стихотворение Полонского; затем были прекрасно поставлены: «Пир во время чумы» и «Цыгане» – последнее особенно хорошо, но обе пьесы производят более сильное впечатление в чтении, нежели на сцене. Впрочем, «Пир во время чумы» еще ничего; но в «Цыганах» особенно резко бросается в глаза нам, воспитанным на реальных драмах, приподнятость тона, незаметная при чтении и страшно заметная на сцене: Напр., когда старик после убийства дочери говорит Алеко: «Мы дики, нет у нас законов»… со сцены это звучит почти фальшиво, так как невольно ожидаешь, что старик, пораженный горем, бросится к трупу дочери. Да и актеры провели эту сцену довольно холодно… Апофеоз вышел, по-моему, неудачно. Белая гипсовая копия с памятника Пушкину в Москве не настолько велика, чтобы производить впечатление; ее поставили в глубине сцены, среди зелени, довольно низко, и Муза – женская фигура в белом, с распущенными волосами – протягивала к ней лавровый венок. По программе значилось, что памятник будут окружать литераторы, они встали на почтительном расстоянии от памятника, на заднем плане, по обе стороны; хоры любителей тоже разместились по сторонам сцены. Три женских фигуры в белых модных платьях – при вторичном поднятии занавеса – скромно уселись на ступеньках у подножия памятника, держа лавровый венок. Во всем этом – ни складу, ни красоты. Зато в глубине сцены по обеим сторонам памятника блистали две картины, мастерски поставленные К.Е. Маковским: «Убиение детей Бориса Годунова» и «Русалки», последняя особенно была хороша.

Мы сидели в ложе большой компанией, для меня представлявшей мало интереса, хотелось бы на месте этих курсисток видеть других людей, более умных, более оригинальных, – но видно, нельзя требовать от жизни более того, что она может дать… Профессор Ш. пришел в один из антрактов в нашу ложу и приглашал всех к себе на второй день Пасхи. Я думаю, что наверное уйду к тому времени в голодающие губернии.

4 апреля

Дни бегут и бегут… Волна жизни захватывает так, что нет ни времени, ни возможности писать дневник. Масса интересного, чувствуешь, что необходимо, нужно записать и… все-таки не пишешь, некогда, забываешь даже.

Утром 31 марта иду на курсы; перед входом – толпа. Думаю: где интереснее? – Здесь или около университета? – Решила сначала захватить что далеко, и пошла к университету. Там масса полиции, масса студентов около дверей университета и на тротуаре. Я шла по набережной и остановилась против главного входа. – «Барышня, проходите», – сказал городовой. Я не сочла нужным подымать историю и прошла мимо. Очевидно, было еще рано. Пошла домой. Навстречу мне, по 10-й линии, шли курсистки и сообщили, что группа собралась у дверей с целью уговаривать шедших на экзамен не экзаменоваться и не пускали тех, кто все-таки хотел идти; часть приходивших им удалось отговорить, а 16 человек прошли с помощью швейцара. Была вызвана полиция. Только что говорившая успела окончить этот рассказ, как около курсов явились околоточные и с ними городовые. Часть ушедших вернулась опять, так как сказали, что будут переписывать. Перепись эта кончилась что-то очень скоро, и толпа разошлась.

Я видела Надю Б., усердно отговаривающую какую-то молоденькую первокурсницу, шедшую на экзамен; глупенькая девочка побледнела, и у нее были слезы на глазах. Я сказала Наде, что нельзя так насиловать. – «Да какое же тут насилие? – воскликнула она, – мы ее только отговариваем!» – Десять человек столпилось над глупой девочкой и кричали ей в уши; та дрожала и плакала. – Это ли не насилие! По-моему – не следует вовсе удерживать желающих экзаменоваться.

По обыкновению от 2 до 4 пробыла в студенческой. Но в это время произошло событие: 489 студентов были загнаны в манеж. Очевидно, полиции надоело бездействовать. Когда, после обеда, я и Саша П. пошли к университету – манеж представлял очень интересное зрелище. В окнах и амбразурах стояли группы студентов; фигуры в пальто нараспашку картинно выделялись на мрачном фоне окон и еще более красиво на светлых стенах манежа в амбразурах. Полиция стояла кругом; на противоположном тротуаре – несколько околоточных. Между манежем и университетом вдоль тротуара толпилась публика. Мы прошли мимо – раз, два; наконец стали думать, что бы им передать. Я хотела было цветы, но Саша, более практичная, решила купить яблок. Купили. Как передать? Полиция никого не пропускала. Вдруг мы увидали студентов, убегающих из-за угла манежа.

– Передайте яблоки!

– С удовольствием! мы сейчас туда сами папиросы передали!.. – И яблоки мгновенно были ловко брошены в окно, и студенты бегом бросились удирать от полиции. Мы ободрились и решили купить булок; по дороге в булочную мы встретили несколько студентов, нагруженных 17 свертками: очевидно, попытки к передаче удались, и мы им отдали булки. На обратном пути встретили С. с двумя лесниками, из которых один мне знаком. Они тоже захотели передать булки. К счастью, далеко не пришлось идти – попался по дороге булочник, и у него мы живо расхватали хлеб: наш пример подействовал на публику и студентов, и те подошли к нам. Но в это время отряд городовых в два ряда загородил улицу между Академией наук и манежем. Приходилось проходить сквозь городовых; стоявшие около манежа не пропускали. Тогда студенты стали пробегать в противоположном конце шеренги и, пробравшись к манежу, бросать им в окна свертки с хлебом. Мы опять пошли за хлебом. Какой-то булочник уже стоял во дворе манежа, мы бросились к нему, и студенты тоже; мы совали булочнику деньги в руки, сами забирая у него из корзинки хлеб; студенты подставляли нам полы своих шинелей, и мы складывали туда булки; а потом они понесли их к манежу. Ближайшие городовые наконец смягчились: один из них стал принимать в свою шинель хлеб и уносил его к окнам манежа.

Не могу не отметить отрадного факта, что в данном случае студенты охотно помогали нам… на мгновение мы соединились в общем братском чувстве помощи, и холодные петербургские улицы и публика увидала живое дело, невиданное, быть может, давно.

Рассказывали, что среди публики, стоявшей кучкой перед шеренгой городовых, нашлась одна француженка, которая на обычное: «проходите» отвечала ломаным русским языком: «О нет, это очень интересно! кормление зверей!» Но «зверей»-то было много – 400 с лишком, и мы сами видели, что надо бы побольше им послать.

В 7-м часу мы пошли домой, но курсистки, проезжавшие мимо ун-та в 11-м часу, еще слышали пение оттуда.

На другой день у дверей курсов опять толкались околоточные… но группы уже не было.

8 апреля.

Движение продолжается…

У нас, из всех оставшихся 240 человек около 200 не держат вовсе экзаменов. Я 19 марта еще занималась,