Молодая кровь - Джон Килленс

— Вот, вот, слышишь, — перебила Сара, — и мне он то же самое твердил! Мальчишка вообразил, что он белый, теперь и валит все на тебя. Ну и ну, господи Иисусе!

Прибежала Дженни Ли и замерла на пороге. Робби искоса взглянул на сестру и поймал сочувственный взгляд ее больших карих глаз.

— Да, я ему велела давать сдачи, если его будут бить, — наконец промолвила Лори.

— Но ты же не велела ему драться с белыми ребятами! А он знаешь кого повалил на землю? Одного из маленьких рыжих Джонсов.

— Я ему не говорила, что белых трогать нельзя.

— Ну, так хоть сейчас скажи, пока еще не поздно. Вдолби ему это в голову. А то ведь парень воображает, что он белый.

— И вовсе он этого не воображает, — ответила Лори, осторожно подбирая слова, чтобы скрыть свое раздражение. — Робби прекрасно знает, что он негр. Но знает и то, что он нисколько не хуже любого белого мальчишки.

— Ну и ну! — воскликнула Сара Вилсон. — Милая моя, ты еще пожалеешь о своих словах, чтоб мне с этого места не сойти, пожалеешь!

Лори вспыхнула, она так разозлилась на соседку, что готова была запустить в нее раскаленным утюгом.

— Иначе я не могу, Сара. Я никогда не стану говорить своим детям, что белые лучше их, потому что это ложь. Ей-богу, вы это и сами знаете, так же как я!

Мисс Вилсон совсем сгорбилась и, дрожа всем своим старческим телом, попятилась к двери.

— Ну и ну! И несчастные дети все это слышат! От этого, Лори, добра не будет, как бог свят!

Старуха ушла. Робби сел в кухне обедать. Одной рукой он держал ложку, а другой поглаживал Скиппи; та мурлыкала, вертела хвостом и поглядывала на мальчика. Дженни Ли сидела на кровати и учила уроки, а Лори, орудуя утюгом, размышляла, правильно ли она поступила. Принуждала себя думать спокойно. «Верно ли я поступила? Конечно, не следовало так разговаривать с Сарой. Завтра пойду к ней и извинюсь; может быть, даже сегодня вечером. Но она не имела права вмешиваться. Лори обычно не сердилась, когда чужие люди делали замечания ее детям; но требовать, чтобы они не давали сдачи ребятам белых, — это уж слишком!

Глядя на огонь, угасающий в камине, Лори чувствовала себя усталой и старой, она думала о том, что все не так легко и просто. Вобьешь детям в голову, что они не хуже белых, научишь отвечать ударом на удар, а что с ними будет потом? Рустера Мейсена вздернули за это на виселицу, а Джо Бей Коллинса — повесили на дереве. А ее брат Тим? Эх, Тим, Тим! Никогда она не забудет, что сделала тюрьма с ее младшим братишкой. В конце концов, может быть, старуха Сара не так уж не права? Может быть, это она, Лори, направляет своих детей по неверному пути? Не учит их, как надо жить в стране, где белые — единственные хозяева, скрывает от них негритянскую заповедь: «Будь вежлив с белыми, помни свое место, снимай перед белым шапку, улыбайся, если он требует! От этого тебя не убудет, и не так уж плохи белые — цветной человек обязан знать, как вести себя с ними». Но мама Большая говорила: «Никогда не улыбайся белым, но и не плачь перед ними!» Все-таки где правда и как ей воспитывать собственных детей?

Всю жизнь Лори слышала, что, если негр забудет свое место, ему не миновать беды. Но она не может учить детей вечно пресмыкаться и, когда их бьют по одной щеке, подставлять другую, а потом бежать, как трусливые зайцы в свою нору! Лори тяжко вздохнула. «Сжалься, о господи Иисусе! Сама ведь не знаю, какой путь правильный!»

Дрожащей рукой она поставила утюг на огонь, сняла с углей другой, горячий, и вытерла лицо большой белой тряпкой. Почему-то ей пришло на память, как несколько лет назад, в субботу утром под рождество, она отправилась с детьми за покупками. Зашли в пяти- и десятицентовый магазин Вулворта, украшенный по-праздничному: всюду висели зеленые гирлянды с красными лентами. Дженни Ли жалась к матери, а Робби расшалился и бегал по магазину. Лори звала его к себе, боясь, как бы с ним чего не случилось. Всю жизнь она только об этом и думала. А для Робби наступила та пора, когда ребенок начинает понимать власть своей улыбки, капризной гримаски; ему запрещаешь что-нибудь, а он Только смеется и делает по-своему»

Лори сердилась. «Ступай сюда, Робби, хватит бегать, слышишь?» А он, склонив набок большую кудрявую головку и тараща узенькие глазенки, с озорной улыбкой кричал ей: «Мама, мамочка!» — и продолжал как шальной бегать по магазину. Иногда вообще она спускала ему — так было и в ту субботу. Он бегал по магазину, подцепив где-то белую девочку с него ростом, прелестную куколку — глазенки зеленовато-голубые, золотистые косички до плеч. С хохотом, визгом и криками дети носились между прилавками. Белые покупатели хмуро глядели на них. Лори растерялась, ощутив знакомую тревогу, ей хотелось прекратить их игру, но она не знала как. И в то же время злилась на себя: ну что особенного, если пятилетние малыши беззаботно играют вдвоем, откуда им знать, что между ними какая-то разница! Мать белой девочки наблюдала за детьми со снисходительной улыбкой.

На минуту Робби оставил свою новую подружку и подбежал к матери, запыхавшись и сверкая глазами. «Мама, это моя невеста!» — прокричал он, захлебываясь от радости, и умчался обратно, не заметив боли и растерянности на ее лице. В ту пору он всех девочек называл своими невестами.

Дети снова подбежали друг к другу и от полноты чувств обнялись и поцеловались. В одно мгновение испуг стер улыбку с лица белой женщины. Она подскочила к дочке и дернула ее так, что едва не вывернула ей руку. Оттащив девочку подальше, она нагнулась к ней и, грозя пальцем, что-то сказала. Робби неуверенно взглянул на мать и, прежде чем та успела удержать его, бросился к своей «невесте», видимо собираясь защитить ее от злой дамы. Когда он был уже почти рядом, его новая «невеста» обернулась к нему, показала язык и закричала: «Черномазый! Черномазый! Черномазый!» Мальчик остановился как вкопанный, твердо зная, что это не входит в их игру.

Лори перестала гладить и уставилась на огонь, тлеющий в камине. О боже! В то утро она явственно увидела петлю на дереве, и толпу линчевателей, и кандальную команду, и — спаси, господь! — исправительную тюрьму! Она никогда не забудет выражения лица Робби в ту минуту, когда он стоял посреди магазина, как бы захваченный врасплох, разинув рот, с немым вопросом в глазах — обиженный, недоумевающий. Потом он попятился назад, повернулся и бросился к своей маме. Он кусал дрожащие губы, в узких сердитых глазенках блестели слезы.

Лори аккуратно сложила сорочку белого господина и покачала головой. «Сжалься, Иисус Христос! — взмолилась она. — Мы растим детей для мира белых, а не знаем, как лучше их учить!»

Поздно вечером Лори рассказала все мужу — и про драку Робби с белым мальчишкой и про вмешательство старухи Вилсон. Джо сидел некоторое время, не говоря ни слова.

— По-моему, Сара Вилсон не имела права так говорить. Как ты считаешь, Джо?

— Я сам не знаю, Лори, — ответил Джо, шевеля пальцами босых ног и потирая колено. — Трудно сказать. Сейчас такое время, что не ведаешь, как растить собственных детей. Научишь их думать, что они не хуже белых… что не должны ничего им прощать…, Вроде бы это и хорошо — ведь мы с тобой хотим их сделать смелыми. А. с другой стороны… куда это приведет их? В сырую землю, вот куда! Уж я-то знаю, что говорю!

— Но, Джо, Джо, ведь мы трудимся и жертвуем всем ради того, чтобы они выросли настоящими людьми и не считали себя хуже других.

Джо раскачивался в своей качалке, измученный и усталый до крайности, — позади был тяжелый день и впереди такой же. Лори задала ему вопрос, который терзал его день и ночь: как жить в мире белых? На коленях, с согнутой спиной и с шапкой в руке? Или так, как должен жить человек, — гордо держа голову? Джо любил жену и детей, любил их горячо и нежно.

Он покачал головой.

— Все это не так просто, Лори. Совсем не так просто. И трудно сказать, какой путь правильный.

Один бог знает, до чего это трудно. Куда бы ни подул ветер, нам все равно будет плохо.

Лори со страхом, с великим страхом глядела на Джо. Прежде он всегда ходил, подняв голову, расправив плечи, большой, стройный, сильный и гордый, и таким она хотела его видеть всегда, всю жизнь; а последнее время он стал меняться, постепенно делается совершенно другим человеком. Что это значит, боже милостивый?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Был адски жаркий августовский день — 99 градусов[4] в тени. В тени… Где она, эта тень?! Джо весь взмок от пота — влажная жара вытягивала, как сок из сосны, его исполинскую силу. Он вообще плохо переносил жару, а уж такое пекло с утра до вечера каждый день его вконец измучило! Джо опустил бочку на землю и, приставив ладонь к глазам, посмотрел на слепящее солнце. Хоть бы на минуту скрылось оно за какую-нибудь тучку! Но никаких тучек нет и в помине — небо совершенно чистое. Правда, вдали на западе погромыхивает. Только бы кондрашка не хватила — в такую убийственную жару все может случиться!