Rusкая чурка - Сергей Соколкин

– Ой, простите, я и забыла, – прикрыв рукой грудь, не очень убедительно испугалась Алина, что вызвало улыбки и у Саши, и у Розы.

– Меня только один в связи с этим вопрос волнует, – замялся Саша, – вопрос надежности, верности и вменяемости. Совсем недавно группу создали, а уже шесть человек выгнать пришлось. Плюс дурака-директора, да еще этого голубка Семочку… Не изменишься ли ты через неделю-другую? Не сбежишь ли туда, где больше платят? Тем более что у нас пока не платят вообще, только за концерты. Да и концерты некому делать, директора-то нет. Не повиснешь ли на первом попавшемся олигархе?

– Я потом расскажу вам…

– Я же сказал, давай на «ты»!

– Расскажу тебе свою историю. Сейчас и в таком виде как-то не время и не место. Сейчас не могу! Знаете… то есть знаешь, мне группа очень нравится, не девочки, их можно и новых набрать, а песни, которые я сейчас слышала, концепция, что ли, как я ее вижу, подход к материалу. А что касается меня, поверь, я верная. И соображаю, что говорю. – Здесь Алина сделала довольно большую паузу, что-то поискала глазами на столе и, не найдя, продолжила: – Если дам слово, сдержу. Порву любого и любую… – посмотрела, желчно улыбнувшись, в Розочкину сторону, – но не подставлю. Себя подставлю, свою жопу подставлю, а группу и продюсера не подставлю. Знаю, что говорю! Ты можешь мне еще налить? – убрав руку от груди и взяв пустой стакан, с какой-то непонятной странной злостью попросила, опять встряхнув гривой пышных волос, Алина.

Коньяк, ласково журча, наполнил три пузатых стакана, и три нетвердых руки (две гладких и блестящих и одна немного волосатая, в часах) потянулись за ними. Стаканы оторвались от стола, взлетели в воздух. Опять глухой стук. Тук. Тук. Тук. Большие протяжные и маленькие жадные, спешащие глотки. Обжигающая теплота, растекающаяся по трем красивым жизнелюбивым телам. Хорошо, спокойно. Только как-то жарковато внутри.

Наступает изматывающая усталость. Все все сказали. Молчание. За окном уже стало совсем темно.

Первым очухивается Саша, встает, приоткрывает окно, впуская в комнату пронзительную прохладу весеннего вечера.

– Девчонки, может, кофе сделать, вы такие умницы, – ласково говорит и смотрит на улыбающихся девчонок хозяин квартиры.

– Да, да, давай, – хором говорят девчонки, разливая по стаканам темно-золотые остатки драгоценной жидкости.

– За вас, мои дорогие девки, – дрогнувшим, почти чужим голосом произносит почему-то растрогавшийся мужчина-продюсер и, ни с кем не чокаясь, отправляет последнее содержимое бутылки в охрипшее и запершившее вдруг горло.

Саша встал, стараясь не смотреть на красивую грудь Алины, улыбнулся в пустые-препустые, еще более очаровательные от выпитого глаза Розочки, уловив боковым зрением высунувшийся из под юбки кружевной край чулка, и быстрой нетвердой походкой отправился на кухню. Достал пакет с размолотым кофе, насыпал несколько ложек в турку, включил газ, зажег огонь. Залил в турку кипяток, помешал. Подумал об Алине, без сомнения, это находка… Кофе чуть не выкипел… Приподнял турку, подержал над огнем еще. Прислушался. За стеной полная тишина. Уснули они, что ли? Надо поспешить с кофе.

Разлил кофе в три небольших чашечки. Поставил на поднос. Достал сахар. Положил на поднос всю пачку. Вспомнил про ложечки. Печенье есть в комнате, его никто вроде не ел. Оставили к кофе. Взял поднос и пошел в комнату.

В большой освещенной зале никого нет. Дверь на балкон закрыта. В креслах еще теплые отпечатки тел. На журнальном столике две пустые бутылки, три стакана, фрукты.

Саша, расчистив место, ставит на стол поднос и автоматически идет в соседнюю, смежную комнату. В легком полумраке тепло, очень по-домашнему, приглушенно светит торшер. Большая двуспальная кровать расправлена, одеяло сброшено на пол. Белая простыня, повторяя изгибы двух томных, медленно двигающихся, дышащих тел, сбилась от левого края к центру и тоже медленно дышит и лениво ползет вверх-вправо. Два прекрасных, полностью обнаженных тела, затонированных загаром солярия и матовым освещением ночника, как бы нехотя извиваются на ложе любви, взявшись за руки, словно готовя себя к ритуальному жертвоприношению. Свет неяркой лампы играет, переливаясь, на лицах, гибких руках, выбритых блестящих лобках. Тени как узы то ложатся, то спадают с крепких, как марокканские апельсины, грудей, то ползут по вздрагивающим, немного влажным животам, то заползают между широко расставленных длинных, почему-то очень белых в полумраке ног.

– Сашенька, иди к нам. Я хочу тебя. Я твоя. – Туманное видение рассеял громкий, очень резкий, фальшивый голос Алины, приподнявшейся на одном локте и протягивающей к нему правую руку. При этом глаза ее блеснули так, словно в них развели костры все ведьмы, слетевшие с Лысой горы на ее гладковыбритый, поднимающийся в такт ее сладострастным словам лобок.

– Иди сюда, милый! – Медленно и плавно встав на колени, к нему потянулась, качнув своими большими грудями, Розочка.

Саша удивился сам себе: ни в душе, ни в теле не было ничего. Ни удивления, ни возбуждения… Наваждение исчезло. Жалость. Только жалость к этим двум, думающим, что зависят от него, очень молодым и очень красивым женщинам. Жалость и обида. Разве он такой? Разве он только такой?! Разве они только такие? Его прорвало:

– Вы что, бабы, охренели, что вы творите? Так нельзя! Мы же люди. Я же русский!.. Хоть бы крестики сняли… Мы же не животные… Вы такие красивые! Так нельзя… У меня жена дома… Нам еще работать вместе… – И немного отойдя, когда девчонки уже, вскочив, одевались, добавил: – Я же не шейх Саудовский, гарем иметь. Дуры вы, дуры…

Роза, одевшись первой и проскочив мимо него, сказала просто и кратко: «Придурок! Полный!» – и, уронив вешалку, стала торопливо, не попадая в рукава, надевать куртку. Алина одевалась неторопливо и молча. Проходя мимо Саши, остановилась, хотела взять его за руку, но передумала, замешкавшись, тихо сказала:

– Спасибо. – Потом добавила: – Прости меня!

И тихо вышла из квартиры вслед за Розочкой. Саша услышал голос Розочки, входящей в лифт, не разобрав сказанного, и короткий хлесткий ответ Алины:

– Заткнись, дура!

Он вышел на балкон в очень уже ощутимую прохладу. Видел, как девчонки молча вышли из подъезда и, не оборачиваясь в его сторону, направились в направлении Кутузовского проспекта.

По черному небу плыла уже яркая серпообразная луна. В Сашиной голове, как будто поставленное на постоянный повтор, без умолку крутилось глупое: «Серпом по яйцам, серпом по яйцам, серпом по яйцам…» Почему-то подумалось: «А хорошие они все-таки девчонки, глупые только». Вспомнил, что у него в коридоре, в заначке, в раздвижном шкафу есть непонятно как туда попавшая (он видел вчера) бутылка водки. Вот это по-настоящему повезло. «Домой, к жене, я сегодня уже не поеду, поздно, надо позвонить, предупредить ее, что остаюсь здесь», – подумал Саша и нетерпеливо пошел в коридор.

В районе обеда зазвонил молчавший до того мобильник. Голова немного зудела, но, на удивление, не болела. Торопливо вскочив на ноги, Саша схватил темно-серый, дрожащий мелкой дрожью приборчик, нажал кнопку:

– Да, слушаю…

В ответ тишина.

– Слушаю, говорите!

– Это Алина… Саша, еще раз прости меня, мне так стыдно… И еще раз огромное тебе спасибо. Я всю ночь сегодня проревела. Я еще не знаю пока, как жить… Опять себя женщиной почувствовала, человеком. Давно со мной никто так себя не вел… Прости, если можешь…

– Да брось ты, – пытался замять неловкость растерявшийся Саша.

– Нет, нет, я же все понимаю… И ты все понимаешь. То, что я говорила вчера, правда. Если я сказала, сделаю. Если ты после вчерашнего не передумал брать меня….

– Да нет, конечно не передумал.

– Тогда можешь рассчитывать на меня, как на себя. Порву любого. И сделаю все, что ты скажешь. Я верю тебе, особенно после вчерашнего… И еще, я бы хотела с тобой как-нибудь встретиться. Без Розы… Вдвоем. Поговорить… Кое-что рассказать… Ну там о себе, чтобы все тебе было понятно…

– Хорошо, встретимся как-нибудь в ближайшие дни, только определюсь с планами и решу кое-какие дела. А ты пока позвони Зубилкину договорись о прослушивании. Если смогу, тоже подъеду.

– Хорошо, спасибо. Буду ждать… Позвоню…

В студию Касиновского к Зубилкину Александр с Алиной не поехал – что-то его удержало. Хотелось выдержать паузу, подумать… Просто позвонил Толику и попросил его отслушать новую девочку, не посвящая его ни в какие подробности… Алине Зубилкин дал адрес и сказал, во сколько быть. Вечером Толик отзвонился и, с восторгом отзываясь о внешних данных Алины, сказал, что с ней придется попотеть:

– Надо переучивать, старик, у нее академическая оперная школа, а мы попсовики. Разными местами поют и по-разному рты открывают… Ну, ты все равно не поймешь разницу. Да тебе и не надо. Раз взял, будем работать… А девочка очень хорошая, мне понравилась… А можно…