Rusкая чурка - Сергей Соколкин

– Саша, а можно мне тоже пилотку надеть? – вечно обиженным голосом спросила эффектно выгибающаяся в сторону продюсера Розочка.

– Можно, но выступать будут все равно только трое: две Ани и Алина. Да, кстати, Аня Большая, я к тебе обращаюсь… Надеюсь, ты уже научилась трусы носить? Не забудь надеть…

– Ну, ладно, Сань, че ты, не прикалывай, я же случайно…

– Ты-то случайно, а публике очень понравилось… Концертного администратора чуть не убили. По крайней мере, на этой площадке ни его, ни нас больше не будет…

Я научу тебя трусы носить

Дело в том, что Аня Большая из принципа никогда не носила трусов (такие вот высокие принципы у некоторой части нашей постперестроечной молодежи). Она, имея прекрасную, длинноногую фигуру, всегда ходила по городу либо в джинсах, либо в брюках и в майке или расстегнутой чуть ли не до пупа белой рубашке. И на одном из первых же концертов, устроенных администрацией какого-то подмосковного городка, кажется Красногорска, по случаю Дня города, выступая еще в старых, самопальных костюмах (рубашке и мини-юбке), выскочила на сцену, забыв надеть одну, несущественную для нее деталь туалета… Аншлаг был полный. И абзац тоже. Толпа бесновалась. Дело в том, что на Днях города сце ну монтируют всегда где-нибудь на центральной площади, чтоб все отовсюду хорошо просматривалось… Делают сцену еще и высокой – для того же. А многочисленный народ стоит и отрывается как бы внизу, смотря на кумиров и кумирчиков снизу вверх. И что он видит?! Вот то-то и оно, видит то, что весь наш многострадальный народ в последнее время по телевизору…

Саша был около звукача, далеко от сцены. И никак не мог понять, почему такая восторженная, радостная реакция даже на грустную медленную песню. Ну, понятно, песня «Размножайся», глуповатый веселый патриотический хит, не вылезающий из радиоэфиров. Но тут-то почему? А толпа беснуется, прыгает, приседает. Пьяные девки визжат, отворачиваются; пьяные парни, наоборот, кричат «Браво!», смеются, поднимают вверх руки и все, что поднимается… Не выдержав, словно чувствуя что-то неладное, побежал к сцене. Там его перехватила устроитель концерта:

– Я с вами больше не работаю! Со мной больше не работают. Вы меня подставили. Это безобразие. Здесь мэр города! – без умолку истерила она.

– Да что случилось, Маргарита Яковлевна? Мы с вами оговаривали программу, сейчас о солдатах, о Чечне песня будет… – искренне не понимал Саша.

– Да ты что, совсем дурак?! – уже сорвалась Маргарита Яковлевна. – Ты на свою эту вон, с белыми волосами, посмотри внимательно.

А Аня Большая как раз попыталась под восторженные крики толпы сделать батман, задрав ногу вверх… Сашу как сковородой по башке ударили… Он рванул к сцене, расталкивая благодарных зрителей, на ходу крича и размахивая руками, как сумасшедшая, сорвавшаяся с места, переработавшая свой срок мельница:

– Аня, твою мать, уйди куда-нибудь.

Этот его экстренный вояж был замечен Аней, но не Большой, а Маленькой. Она хорошо знала Большую. И похоже, все быстро поняла. Она вообще, в отличие от Большой, соображала быстро. Метнувшись к ней и изобразив то ли лесбийские ласки, то ли женскую борьбу с островов Мумба-Юбского моря, она схватила ее за край ультракороткой юбки и, практически засунув руку ей между ног, стала покачиваться с ней в такт музыки. Наконец и до Большой дошло, в чем дело. Надо отдать ей должное, она не растерялась, не убежала со сцены, просто, мило улыбаясь и перестав изображать из себя взлетающую птицу, прикрыла своими крыльями голую героиню проходящего концерта и отступила назад на вторые роли. При этом Анна продолжала петь и призывать уже хоть и не размножаться, но идти вместе с ней в армию и побеждать врага:

…Вот бы и нам по автомату.Сразу бы все пошли в солдаты.И на корабле, и даже в танке стало б веселей, чем на гражданке…

Толпа неистовствовала. Уверен, что если бы предприимчивый военком в этот момент объявил всеобщую районную мобилизацию, он не только покрыл бы отставание по численному составу по прошлым годам, но и сделал бы себе огромный задел на будущее. При этом в армию, как в дружественном Израиле, пошли бы и все визжаще-присутствующие, слегка трезвые и уже начавшие обнажаться под одобрительные вопли сильной половины девушки.

Защитника люби, Отечество люби,А за врага ни разу замуж не ходи!Ни тела, ни души врагу не доверяй,Защитнику отдай, Отечеству отдай!

Этот незамысловатый призыв уже хором скандировала вся площадь после шестого повторения припева… Так что даже не понятно было, на что обиделись устроители. Задача по патриотическому воспитанию была даже перевыполнена. Министр обороны, которому, кстати, посвящалась эта песня и к которому в некоторых ее частях девушки-солдатки обращались, мог бы быть доволен: молодежь растет… единоростически… убежденной, глубоко преданной делу этой самой партии, делу великого… этого самого (в старом варианте был, кажется, Ленин)…

Больше, правда, на эту площадку группу на самом деле никогда не приглашали… Зато Саша, взяв Аню за… (а вы о чем подумали?) за шкирку, в этот же день потащил ее в магазин и купил десять штук разного цвета трусов, пообещав, что теперь перед каждой репетицией и тем более перед каждым концертом будет самолично проверять наличие оных на ее причинном месте. Кажется, Анна осталась довольна. Да и фраза «Я научу тебя трусы носить!» прижилась в благодарном народе.

Часть четвертая – в глуши Фимковского леса

Глынин сидел дома, за столом в кабинете, читал новый роман Порохова, недавно подаренный ему автором на презентации в Доме книги на Новом Арбате. Порохов подписал книгу коротко и направляюще: «Дорогому Саше. За Сталина!» В квартире никого не было: дети ушли в школу, жена в кои-то веки посетила парикмахерскую. Глынин остался в обязывающей тишине. Роман ему нравился, всасывал его в себя, как мощный моющий пылесос липкие соринки с цветастого лохматого ковра. Он зараз прочитал уже больше ста страниц, причем прочитал внимательно, работая простым серым карандашом, как скульптор резцом, выделяя, выщербляя очень понравившиеся ему куски текста, отчеркивая выпуклые, бугрящиеся, наплывающие друг на друга необычные образы и наслаждаясь редкой, можно сказать, холостяцкой тишиной и возможностью получить своеобразный мастер-класс. Саша вчитывался в испещренные чужими мыслями страницы вдумчиво, но жестко, словно играл в шахматы. Да и главный герой книги был практически коллегой Глынина, ведущим шоу-программ на телевидении, успешным, востребованным, далеко не бедным человеком, вдруг под натиском обстоятельств начавшим менять и свою жизнь, и, самое главное, взгляды на эту самую жизнь, с отвращением шарахаясь от обрыдлого глянцевого мира ненастоящих мультяшных персонажей. «И правда, – думал Саша, – убери невидимую подпорку, и все они, попавшие в искусство в прямом и переносном смысле с заднего хода, рухнут в мрачную бурлящую бездну, разгулявшуюся под нами. Пропадет и исчезнет этот яркий, иллюзорный, утонченно-болезненный, выращенный в какой-нибудь фултоновско-даллесовской пробирке мир, лопнет, как детский шарик, точнее, как мочевой пузырь… Придут страх, унижение и нищета. И смерть покажет свои керамические „мастер-дентские“ зубы… Но зато, как пелось в старой песне, прорастут „цветы сквозь асфальт“…» Он не успел додумать мысль, как на гладкой, пустой, отсвечивающей утренним солнцем поверхности письменного стола заверещало, завибрировало, ерзая и крутясь, миниатюрное детище современной цивилизации, капризно норовя упасть на пол, если его сейчас же не возьмут на руки…

– Привет, Сань, Паримбетов беспокоит. Как твое ничего? Больше, слышал, стихи не пишешь, звезд шоу-биза не окучиваешь, все песни с русалками поешь? Жена не ревнует? – осторожно забрасывал удочки старый друг, – Если будет ругаться, скажи, я разрешил и поручился…

– Ладно, Леш, кончай хрень нести, у меня и так голова болит от всего. Жена не ревнует, жена долбит. То одно не так, то другое. То денег дай, то работу брось, по хозяйству помогай, – с всепрощающей теплотой пояснил продюсер. – Ну, в общем, как всякая нормальная человеческая жена. Чего хотел-то?

– Как чего, жену… нормальную… – следуя логике диалога, завеселился Леша.

– Какую еще жену, надеюсь, не мою?.. – начал улыбаться Саша.

– Да нет, во-первых, мы же друзья, а во-вторых, я с чужими женами стараюсь даже не говорить по возможности. А то еще что-нибудь подумают… Шутка. Но насчет жены я это серьезно… знаешь… – голос Леши стал тихим и грустным, – я ведь уже мужчина второй, а то и третьей молодости… С женой развелся. Живу один в большом доме. Если бы не собака, единственная живая душа рядом, как волк бы завыл. – Алексей замолчал, повисла неприятная пауза.

– Ну, я же у тебя недавно видел какую-то… Извини, не помню имени…