Бурные страсти тихой Виктории - Лариса Кондрашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Например, она не транжирка. А Санька, хотя всегда зарабатывал хорошо, не умел копить деньги, несмотря на всю свою практичность.
Зато Вика… За полгода совместной жизни они накопили на вполне приличные «Жигули» — прежде о машине Санька только мечтал, вздыхая, что она ему не по карману…
С чего вообще началось его недовольство женой? Неужели только из-за сожженной ею рубашки? Виктория, между прочим, со своей зарплаты — или, кажется, премии — взамен сожженной Саньке такую рубашку купила, вся база ему завидовала…
Вспомнил! Однажды он сдуру рассказал Лизавете, как они ездили с женой и знакомыми ребятами в Раздольное — предгорье — на выходные. В электричке. И попался им вагон старый, не с обычными сиденьями, а с полками из плацкартных вагонов.
Стояла осень, уже холодало, все были в куртках, разделись и понавешали верхнюю одежду на все крючки и выступающие части в вагоне.
А Вика захотела полезть на вторую полку. Чего ей внизу не сиделось, непонятно. Санька и сам не заметил, когда полку опускал, что она при этом в гнезда не села.
Вика на полку улеглась, а тут внизу ребята бутылки с водой стали открывать. Петровский, понятное дело, налил жене стаканчик. Она потянулась за ним, да и вместе с полкой вниз свалилась. Ногой угодила в бутылку. Разбила. Пятку порезала. Кровью полвагона забрызгала. Проводница бегала с бинтами и зеленкой в полном шоке:
— Мы же до Раздольного всего сорок минут едем!
Санька эту историю со смехом Лизавете рассказал. А она, против ожидания, не рассмеялась, взглянула на него с состраданием и сказала:
— Это, Саша, уже патология. Ты привык, вот и не замечаешь, а для постороннего человека кошмар, да и только. Неужели можно с такой женщиной жить и самому крышей не поехать?
Зачем он вообще чужому человеку рассказывал про свою жену? И не замечал, что все началось с такого вот мелкого предательства. Потому что он не просто рассказывал, а представлял жену в смешном, нелепом виде. Не с сочувствием: вот бедняжке не повезло, а с насмешкой. Типа как говорят про плохого танцора. И Лизавета, конечно, это почувствовала…
Подумать только, если бы Санька домой не вернулся, а ушел к Лизавете, у них дома мог угнездиться этот бычара! Уж Вику с его затюканной гражданской женой не сравнить. Как цветок — с веником! Неужели Виктория с Майором… могла бы что-то иметь?
«На себя посмотри, — сурово напомнил ему внутренний голос. — Разве ты с Лизаветой не спал? Ну и как, кто из них лучше?»
«Конечно же, Вика! — наверное, излишне возбужденный, мысленно воскликнул он. — Лизавета… Уж чересчур она умелая. Такое впечатление, что ты лежишь на операционном столе, а она под ярким светом копается в твоих мужских причиндалах… в резиновых перчатках!»
Как же ему теперь-то все Вике объяснить? Ну, что он не был виноват, что так случилось… И все не находил слов.
— Вика, — наконец выдавил он тихо, — ты простишь меня…
И она, та, которую всегда считал рохлей и чересчур отходчивой, имевшей вместо твердости духа что-то похожее на молочный кисель, повернулась к нему и опять сказала стихами, на этот раз Александра Галича:
Не серчай, что я гулял с этой падлою,
Ты прости меня, товарищ Парамонова!
И пошла в спальню, пока он хлопал глазами.
О, Вика могла бы Петровскому о многом сказать! И что она думает о его измене и как себе все объясняет.
Конечно, ее не так уж трудно обмануть, и она вовсе не считает, что видит своего муженька насквозь. Он думает, будто достаточно прикинуться вот такой невинной, раскаявшейся овечкой, как она тут же растает, и они, обнявшись, пойдут, как по облаку, в свою супружескую спальню. Не дождется!
Но, едва закрыв за собой дверь, она почувствовала, как мужество покидает ее, и разрыдалась. Она лежала и плакала в подушку, зажимая рот, чтобы провинившийся супруг не услышал рыданий и не прибежал ее жалеть.
Вика спала плохо. Нет, не потому, что газом все в доме провоняло, — ей не давало спать чувство вины. Ведь это она пригласила в гости Майора! Да еще, как выяснилось, и Санька пришел домой, хотя вроде бы уходил от нее к другой.
Кто знал, что это он сказал со зла…
Минуточку, но другая-то у него все-таки была! Что он ей голову морочит! Еще бы сказал, что он ее прощает. Если он действительно хотел повиниться, то сразу бы прощения попросил, а не набрасывался на нее.
Вот, в этом все дело. Петровский уже привык, что она всегда и во всем его оправдывала, а он ее только обвинял. Даже теперь, когда он сам признался в своей измене, она уже готова его простить. И то, что не простила вчера, ее же и мучает!
Вика заснула под утро и проснулась с головной болью — какой из нее сегодня работник?! И она позвонила хозяину, чего прежде никогда не делала:
— Андрей Валентинович, что-то я разболелась. Не дадите мне отгул?
— Конечно, конечно, Виточка! Отдохните, придите в себя. Марина Сергеевна сегодня выйдет, поработает за вас. Она давно просится. Дома ей, видите ли, все обрыдло…
Марина Сергеевна — жена шефа. Когда-то они начинали свое дело с нуля, ездили на автобусе в Польшу, позже и в Германию. А теперь у них свой склад, свои реализаторы.
В отличие от многих хозяев они куда человечнее и, между прочим, воспитаннее. Наверное, оттого, что интеллигенты. Оба окончили институты. Шеф — Московский авиационный, жена — тоже столичный, но горный. Правда, по своей специальности они больше работать не хотели, а вот на оптушке теперь как рыба в воде.
Но сказать, что их делу Вика завидовала… нет, она хотела бы заниматься чем-нибудь другим. Чем — пока еще не решила… Может, в переводчики пойти? Все-таки английский язык Вика знала довольно прилично. Была жива бабушка, она еще в школе для внучки приглашала репетитора.
— Знания за плечами не носить, — говорила, — уж в крайнем случае с помощью английского языка ты всегда сможешь себе на хлеб заработать.
Почему Вика до сих пор об этом не вспоминала? Как обычно, плыла по течению. В семейной жизни уже приплыла, так надо же с оставшейся жизнью что-то
