Современная индийская новелла - Амритрай

Та ночь минула навсегда, мир потерял для Судхиндры всю прелесть и очарование, стал безжизненным и иссушающе-унылым, как накаленная солнцем бескрайняя пустыня.

Та ночь совпала с осенним полнолунием. Едва солнце скрылось за вершинами гор, как вся земля уже была залита серебристым светом луны, величественно выплывшей на голубой простор неба. С перекинутым через плечо пледом и легким чемоданчиком в руках Судхиндра торопливо шагал по узкой тропке, причудливо петлявшей между крохотными наделами крестьянских полей. Легко перепрыгивая с межи на межу, он изредка взглядывал на небо, стараясь определить, который теперь час. Внезапно песня, чистым серебром прозвеневшая в воздухе, заставила его замереть на месте. Красивый женский голос где-то невдалеке мягко выводил кружевную мелодию. Не раздумывая, Судхиндра повернул туда, откуда доносился печальный напев. Песня звучала все ближе, завораживая и маня. Наконец Судхиндра различия на ближнем поле залитую лунным светом тоненькую фигурку в сари. Чтобы не спугнуть песню, он остановился. Женщина пела, ловкими движениями связывая сноп. Не зная местного наречия, он не мог понять, о чем ее песня, — его околдовала сама мелодия, протяжная и страстная. Забыв обо всем на свете, Судхиндра жадно ловил каждый ее звук. О чем была эта песня?.. Не все ли равно?.. Только бы слышать этот дивный напев и чувствовать, как трепетные звуки песни заполняют все его существо!.. И вот уже нет ничего вокруг: ни изломанных меж, ни гор, ни собственного тела, ни самой жизни. Осталась только эта мелодия, ее волшебные звуки!.. Песня, замирая, звучала все тише, пока не оборвалась на какой-то необыкновенно высокой ноте. В наступившем безмолвии все замерло, охваченное мягкой грустью.

Словно пробуждаясь ото сна, Судхиндра медленно возвращался к жизни.

Поднимая сноп, женщина наконец заметила темный мужской силуэт и, резко выпрямившись, испуганно уставилась на Судхиндру своими огромными глазами. С минуту продолжалось молчание. Судхиндра успел рассмотреть, что пробор ее был чист[28].

— Почему же вы замолчали? Вы так прекрасно пели! — не двигаясь с места, тихо проговорил Судхиндра.

Девушка смутилась и ничего не ответила.

— Так почему ж вы замолчали? — повторил он вопрос. — Потому что увидели меня? Да вы не бойтесь, я не кусаюсь.

Девушка улыбнулась.

— А я вас и не боюсь. Что же петь, когда песня сама кончилась?

Услышав ее простодушное «сама кончилась», Судхиндра невольно рассмеялся.

— Если кончилась эта, спойте какую-нибудь другую.

Девушка потупилась.

— Так спойте же какую-нибудь еще. Если бы у меня был голос, я бы обязательно пел, — и он тихонько без слов пропел начало полюбившейся песни.

Девушка звонко рассмеялась.

— Кто вы, незнакомец? — весело спросила она, озорно поблескивая глазами. — Из города идете?

— Путешествую, — сказал Судхиндра, — на месте не сидится, вот и хожу. Сейчас иду в город. Утром вышел из Рикхаули[29], — слыхали про такую деревню? К четырем утра мне надо добраться до Паукхаля[30]. А уж оттуда на почтовом автобусе — в город.

— Прямо сейчас хотите идти в Паукхаль? — удивленно спросила девушка.

— Конечно, — беззаботно усмехнулся Судхиндра. — Вы, наверно, из деревни Дхакпатти? От Дхакпатти до Паукхаля не больше восьми миль, часа за три можно дойти. Солнце только что закатилось, до утра еще далеко. Да и ночь к тому же светлая. По холодку и не заметишь, как дойдешь.

Девушка помолчала, потом нерешительно проговорила:

— Вы целый день шли и, наверно, устали. Ночь-то вам бы лучше провести у нас в деревне.

Судхиндра был искренне тронут этим приглашением.

— Значит, вы считаете, что на ночь мне лучше стать гостем вашей деревни? — шутливым тоном спросил он.

— Да, так, пожалуй, будет лучше, — серьезно проговорила она.

— Домашние-то, наверно, уже заждались вас, все глаза проглядели…

— А домашних — один отец, — весело возразила она, — да и он с утра ушел в соседнюю деревню. Вряд ли вернется до полуночи.

— Ну что ж, пойдемте. Пусть будет по-вашему, — быстро сказал Судхиндра, беря в руки свой чемоданчик, и лукаво добавил: — Только с условием, что завтра утром вы споете мне свою песню.

Не ответив ему, девушка легко подняла свой сноп на голову и, одной рукой подхватив с земли серп, быстро пошла по меже впереди Судхиндры.

На безоблачном небе по-прежнему сияла полная луна, и черные неровные зубцы дальних гор были затянуты голубоватой дымкой.

Среди убранных полей изредка попадались участки, на которых рис все еще стоял плотной стеной, дремотно свесив тучные метелки.

— Этот участок не ваш? — спросил Судхиндра, шагая за девушкой.

— Нет, наш участок выше, — сказала девушка, оборачиваясь, — вон там у речки.

— У речки? — удивленно переспросил Судхиндра. — Почему же не слышно, как шумит река?

— Осенью она еле по камешкам перекатывается — курица вброд перейдет. А зимой и того меньше становится. Зато уж в сезон дождей гремит так, что за полкоса[31] слышно… Хотите взглянуть?

Они повернули на тропку, которая убегала куда-то вправо. Судхиндра молча шагал за девушкой. Сейчас уже отчетливо слышалось приглушенное журчанье.

— Вот это и есть наш участок, — громко сказала девушка, прерывая нить его размышлений. — Здесь всегда самый лучший урожай: речка сама поливает.

Девушка осторожно опустила на землю свою ношу, и теперь, распрямив спину, стояла на берегу, будто вслушиваясь в мягкие всплески реки. Полной грудью вдыхая прохладный ночной воздух, Судхиндра тоже невольно залюбовался игрой лунного серебра на капризной поверхности горной речушки.

В летнее время — сезон дождей и таяния снегов — реке явно было тесно в зимних границах: ее сухое песчаное ложе двумя широкими белыми лентами тянулось по обе стороны потока, который, глухо журча, точно жалуясь на судьбу, стремительно катился меж камней, будто торопясь побыстрее вырваться из горных теснин.

С трудом оторвав глаза от реки, Судхиндра оглянулся вокруг. И дальние горы, темными громадами высившиеся вдали, и полоски крестьянских полей, и широкая колыбель реки — весь этот мирный горный ландшафт, словно нежась, дремал в лунном сиянии. Торжественно застыли вдоль реки остроконечные гималайские кедры и деревья бхиммаль с пышными кронами, густо усыпанными белым пухом цветения. В своем умиротворенном величии они казались вестниками грядущей жизни, где не будет ни страданий, ни слез, а только одна тихая радость, которую Судхиндра испытывал сейчас. Никогда еще раньше жизнь не представлялась ему такой дивной и полной очарования. Поглощенный созерцанием величественной красоты лунной ночи в горах, Судхиндра на минуту забыл обо всем, что волновало его в последнее время: и проекты общинного развития деревни, и свою грам-патхшалу[32], и многое другое — первые, взращенные его руками ростки нового. Он забыл и о том, что завтра вечером в городе ему предстоит выступать на митинге «Союза по ликвидации неграмотности среди взрослых», где он должен изложить свою программу культурного развития индийской деревни. Сейчас он видел перед собой только природу в ее всепокоряющей первозданной красе. В серебристых лучах луны на белом песке крохотными бриллиантами вспыхивали крупицы слюды. Под легкими порывами ветерка деревья изредка задумчиво качали вершинами, и невнятный шорох листьев звучал волшебной песней лунной ночи…

Внезапно ощутив на лице чье-то горячее дыхание, Судхиндра очнулся: девушка стояла почти вплотную к нему и смотрела на него своими огромными глазами. Объятая лунным сиянием, она казалась волшебной апсарой[33], сошедшей на землю.

От удивления и восхищения в первую минуту Судхиндра словно онемел. Затем, глотнув воздух, тихо спросил:

— Как тебя зовут?

— Мани, — еле слышно ответила она.

Он не мог оторвать глаз от ее лица. Она была красива, как эта ночь в полнолуние, как весь этот необъятный мир. До сих пор он даже не предполагал, что жизнь так прекрасна! До сих пор он жил словно в темном подвале, постоянно ощущая тяжелую десницу жизни и никогда не видя ее светлого лика. Он только страстно желал когда-нибудь увидеть радость, счастье, справедливость, добро там, где ныне царят горе, страдания, нищета, несправедливость и зло…

Лицо Мани было озарено каким-то внутренним светом, а в ее широко открытых глазах отражались серебряные звезды.

— Как называется эта река? — чтобы хоть как-то прервать затянувшееся молчание, тихо спросил он.

Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на речку.

— У нас ее называют Дульхани[34].

— Дульхани! Необычное название! Наверно потому, что в ней когда-нибудь утонула невеста?