Современная индийская новелла - Амритрай

…С той ночи прошло уже много месяцев, однако воспоминания о ней до сих пор свежи в его памяти. Та ночь, точно черная тень от скалы, пересекла светлую прежде дорогу его жизни. С той ночи мир потерял для Судхиндры всю прелесть, красоту, очарованье и стал уныл и однообразен, как выжженная солнцем бесплодная пустыня. Правда, Судхиндра по-прежнему отдает все силы проектам развития деревни, однако в нем уже нет прежнего горенья: кажется, для него это стало лишь средством забыться и заглушить голос сердца.

ЛИТЕРАТУРА УРДУ

Кришан Чандар

Бумажное родство

Перс Кейкобад привез из Мешхеда третью жену. Стройная и пленительная нежной красотой юности, она вселила в его сердце позднюю, но пылкую любовь. И, должно быть, именно поэтому молодая жена довольно быстро прибрала к рукам весь дом. Когда Кейкобад закрывал ресторан и возвращался домой, она не оставляла его в покое до тех пор, пока он не выкладывал всю дневную выручку, до последней пайсы.

Поначалу Кейкобад легко расставался с деньгами, но с течением времени это перестало ему нравиться. «Пожалуй, так дело не пойдет. Неужели мне больше некуда пристроить свои денежки?» Пораскинув мозгами, Кейкобад стал изворотливее. Теперь он приносил домой только половину дневной выручки, остальные же деньги запирал в денежный ящик в ресторане и на другой день отправлял их в банк. Мешхедская красавица сначала было и слышать не хотела о сокращении доходов, но иранец вовремя ввернул что-то о безумной дороговизне, и она успокоилась, поверив, что муж по-прежнему отдает ей все деньги.

Сегодня Кейкобад закрыл ресторан позже обычного и собрался домой. Он положил двести рупий в карман, а оставшиеся двести двадцать запер в денежный ящик, вышел на улицу, быстро добрался до ближайшей остановки и вскочил в отходивший автобус.

Не прошло и трех часов после его ухода, как два человека подошли к задней двери ресторана и взломали ее… Это были двоюродные братья — Мону и Сону, уже давно снискавшие в городе славу отчаянных и удачливых взломщиков. Работали братья всегда вместе — вдвоем оно веселее. Один взламывал двери, перелезал через высокие стены, другой стоял на стреме. А если застукают — вдвоем и отбиться легче.

Проникнув в ресторан, братья прежде всего вскрыли денежный ящик и вытряхнули из него содержимое — кучу банкнот и разменную монету. Покончив с главным, Сону оживился:

— Послушай, Мону, не пожевать ли нам чего-нибудь, а?

— Может, на мороженое навалиться? — отозвался тот.

— Нет, мороженое не пойдет, — протянул Сону и огляделся вокруг.

Он поднял продолговатую жестяную коробку, на которой красовалась надпись «Британия» и, открыв, вытряхнул из нее два бисквита. Из холодильника достал брусок сливочного масла, затем вскрыл банку с абрикосовым джемом, густо намазал печенье, накрыл сверху порядочным куском масла и с аппетитом принялся за еду. Поглядывая на него, Мону проговорил:

— А мне что-то всухомятку не хочется.

— Так вон яйца, давай-ка сообразим яичницу, пожалуй, и я войду к тебе в долю. — Сону снова открыл холодильник, взял четыре яйца, юркнул в кухню и проворно поджарил яичницу. Мону помог ему приготовить чай, и они, взяв еду, перешли в зал. Усевшись за один из столиков, словно богатые клиенты, приступили к трапезе. Вдруг за шкафом послышался тихий шорох. Воры затаили дыхание, жующие челюсти замерли, непроглоченные куски застряли в горле.

Переглянувшись, братья одновременно потянули из карманов ножи. За шкафом снова что-то зашуршало — и на пол с мяуканьем прыгнула красивая персидская кошка.

— Мяу! — Большие золотистые глаза породистого животного смотрели на них пристально и настороженно.

Мону и Сону облегченно перевели дух. Спрятали ножи, и ужин продолжался. Отламывая куски хлеба, они макали их в сладкий чай. Предложили и кошке кусочек. Она понюхала, но есть не стала. До чего же разборчивы эти персидские кошки!

— Мяу!

— Свою долю требует, — прыснул Мону.

Сону налил в плошку молока и поставил на пол. Кошка неторопливо принялась лакать. Выпив молоко, она легко и грациозно прыгнула к Сону на колени. Поглаживая ее пышную шубку, Сону сказал:

— Такая красота — с удовольствием сунул бы и ее в мешок.

— Пора. — Мону допил чай и встал из-за стола.

— Погоди, — Сону осторожно опустил кошку на пол и поднялся. — Прихвачу-ка я детишкам гостинец.

Он выбрал яркую коробку конфет и опустил ее в мешок. Мону бросил туда же жестянку с надписью «Британия».

— Все, отчаливаем.

Оба направились к выходу.

— Постой-ка, — Сону огляделся, — должны же здесь быть приличные сигареты.

Он остановил свой выбор на марке «Стефан Кинг» и бросил блок в сумку. Мону прихватил свои любимые «Три девятки».

— Ну, теперь действительно пора. Жадность фраера сгубила.

Проходя мимо застекленного шкафа, уставленного косметикой, Сону остановился.

— Надо и хозяйку побаловать.

Он осторожно снял с полочки флакон французских духов, а Мону сунул в мешок полдюжины тюбиков губной помады, флакон одеколона и пару пачек лезвий «Сильвер Жиллет».

— Ведь наши-то, зараза, ни на что не годятся.

— Ну, это ты брось, теперь получше делают, — возразил Сону, — мало-помалу и Индия движется к прогрессу. Америке, знаешь, сотня лет потребовалась.

Сону неплохо учился в школе и срезался только на выпускных экзаменах, Мону же едва дотянул до третьего класса. Он уважал ученость Сону и обычно никогда не спорил с ним, но сейчас не выдержал:

— Довольно! Закрывай лавочку! Пора отваливать, да поживее. Застукают здесь, так загремишь за решетку. Враз свою Америку забудешь.

Сону поспешил за братом, который уже ухватился за веревку, свисавшую с рамы окошка, прорезанного у самого верха стены. Предусмотрительный Кейкобад разместил под окном портреты лидеров Ирана. Рядом с ними красовались фотографии государственных деятелей Индии, а поодаль — прочих знаменитостей всего мира. Сону окинул их взглядом и тяжело вздохнул:

— Эх, не стань я вором, быть бы мне большим человеком. — Мону знал слабость брата — любил человек поговорить о политике. Ответь он сейчас хоть слово, и Сону уже не остановишь. Мону молча пододвинул к стене стол, вскочил на него и стал взбираться наверх. Упершись ногами в раму, он жестом поторопил Сону. Тот карабкался вслед за ним с кошачьей ловкостью. Вытянув свисающую веревку, Мону сбросил ее из окна на улицу. Через мгновение оба, опасливо оглядываясь, уже неслись по берегу моря. Добежав до прибрежных скал, они еще долго петляли под их прикрытием, пока не вышли к уединенной набережной.

Теперь от ресторана Кейкобада их отделяло больше мили. Сону бросил взгляд на часы: три часа ночи.

— Раньше четырех полицейский патруль не пожалует.

— Время есть, — согласился Мону.

— Давай тогда раскидаем барахлишко.

Оба принялись раскладывать по кучкам сигареты, печенье, конфеты, губную помаду и духи. Разделили поровну медь и серебро и взялись за бумажные купюры. Последняя, замусоленная и потертая десятка, досталась на долю Мону. Это ему не понравилось. Как все малограмотные люди, он больше доверял чистеньким и новым бумажкам. Протянув Сону измятую десятку, он попросил:

— Возьми ее себе, а мне дай другую.

— Это почему же? Чем эта десятка хуже других?

— Ничем она не хуже, поэтому я и прошу другую.

— Ничего не выйдет. Придется тебе взять именно эту.

— Что значит «придется»? — уже начиная злиться, спросил Мону. — Чего ради ты норовишь всучить мне всеми правдами и неправдами эту замызганную десятку?!

— Всучить? Правдами и неправдами? Выходит, я тебя обмануть хочу? Да это ты пытаешься надуть меня, — распалясь, кричал Сону. — Сегодня я лез через стену, взламывал двери, а ты знаешь — тому, кто идет на дело первым, полагается большая доля. Я об этом молчу, так ты еще надуть меня хочешь!

— Попридержи язык. Забыл, что прошлый раз ты стоял на стреме, а я провернул все дело?

— Так тогда ты получил на пятерку больше.

— Бери и ты лишнюю пятерку, только заткнись.

— Заткнись? Это ты мне?! — Сону дрожал от ярости. — На кой черт мне твоя пятерка?!

— А десятку все-таки обменяй, — упрямо настаивал Мону.

— Никакого обмена! — закричал Сону в бешенстве. — Обменять десятку! А этого не хочешь? — Он выхватил нож, Мону тоже.

Без четверти шесть полицейский береговой патруль обнаружил среди скал два мертвых тела. Все вокруг носило следы яростной борьбы, на истоптанном песке темнели бурые пятна крови. Мону всадил нож в сердце Сону, но и Сону успел перерезать брату горло.

Полицейские доставили трупы в участок. Все награбленное возвратилось к счастливому Кейкобаду. Вернули все — до последнего тюбика губной помады.