Современная индийская новелла - Амритрай

— Дульхани! Необычное название! Наверно потому, что в ней когда-нибудь утонула невеста?

— Нет, невеста не утонула, — печально протянула девушка, — ее убили.

Судхиндра вздрогнул.

— Убили?! За что?

Помолчав, Мани тихо заговорила:

— Давно это было. Жила когда-то девушка Пуно, красавица и певунья. Целый день не смолкал ее смех и шутки. И приглянулась она вдовцу-намбардару[35], что жил в деревне за рекой. Было у него две жены, да обе померли. Осталось пятеро детей. Вот он и начал обхаживать отца Пуно. «Отдай, — говорит, — мне свою дочку: две сотни рупий дам тебе за нее». А ее отцу в то время деньги нужны были позарез: то ли налог надо было платить, то ли аренду. Отец и согласился. Пуно все глаза выплакала, в землю кланялась отцу — умоляла не отдавать ее за старика. Но отец настоял на своем. Сразу после свадьбы муж перевез Пуно к себе. Только в первую же ночь убежала она от него, прямо как была — в свадебном наряде. Намбардар шум поднял, всю деревню поставил на ноги. С кольями, с дубинами бросились за ней в погоню. И вот тут, на берегу речки, настигли бедняжку. Били ее смертным боем, так что она здесь же богу душу отдала… С тех пор и называют речку Дульхани.

Лицо Мани было печально. Не отвечая ей, Судхиндра поднял с земли свой чемоданчик и поправил плед.

Она тоже молча приблизилась к своей ноше и, водрузив сноп на голову, легко зашагала по тропинке впереди него.

Не проронив ни слова, они подошли к деревне, неказистые строения которой отбрасывали густые черные тени. Не замедляя шага, Мани вошла в обнесенный низкой стенкой двор перед глинобитной хижиной.

— Входите, пожалуйста, бабу, не стесняйтесь, — снимая с головы ношу, тихо проговорила она, оборачиваясь к Судхиндре: — Я сейчас приготовлю ужин, а вы пока отдохните.

Судхиндра молча опустился на чарпаи, стоявшую рядом.

Мани отодвинула засов двери и, оставив створку открытой, вошла внутрь. Скоро черный проем двери осветился мягким колеблющимся светом ночника.

Уставшее тело ныло. Сняв с плеча плед, Судхиндра бросил его на чарпаи и, блаженно растянувшись во весь рост, стал смотреть на осеребренное луной темно-синее небо. Дремота уже смежала ему глаза, и какие-то легкие видения хороводом начали слетаться к его изголовью, как вдруг поблизости раздался тяжелый стук палки о камень. Судхиндра поспешно вскочил и увидел входившего во двор высокого старика с дорожным посохом в руках. Подойдя к чарпаи, старик внимательно осмотрел гостя и приветливо спросил:

— Ты кто будешь, брат?

— Я путник, отец, — скромно отвечал юноша. — Зовут меня Судхиндра. Работаю в Рикхаули. Шел к почтовому автобусу, да по дороге встретил вашу дочь. Она привела меня сюда… Вот так я оказался вашим гостем, — добавил он с улыбкой.

— Ты принес нам радость, бабу, — ласково проговорил старик. — Редко доводится посидеть часок с образованным человеком.

Из хижины вышла Мани. Увидев отца, она радостно и вместе с тем будто извиняясь сказала:

— Я немного задержалась, отец… Ужин готов.

— Пойдемте, бабу, вы-то уж, наверно, основательно проголодались, — обратился старик к гостю.

— Да нет, я совсем не голоден, не беспокойтесь, пожалуйста, — из деликатности отказывался юноша, но старик, обняв его за плечи, повел к двери.

— Пойдемте, отведайте с нами, что бог послал.

Ужин был самый скромный: сухие пшеничные лепешки да холодная вареная тыква, однако Судхиндре казалось, что еще никогда в жизни он не ел ничего более вкусного.

За ужином вели неторопливую беседу. Говорил больше Судхиндра. Он рассказывал старику о планах культурного развития деревни, поверяя ему свои заветные мечты. Он с жаром убеждал старика, что недалек тот день, когда в горных селениях появятся широкие чистые улицы, будут построены школы, больницы, почтовые отделения, банки — и все жители смогут счастливо трудиться на благо отчизны.

Он с горечью поведал старику также и о том, что пока во всем округе он один занят планами общинного развития окрестных деревень, но тут же убежденно добавил, что скоро его коллеги-студенты, оставив погоню за университетскими дипломами и степенями, приедут в эти места и вместе с ним станут трудиться на ниве просвещения, и повсюду закипит самоотверженная работа по благоустройству и социальному развитию деревни. Молодежь Индии не может больше оставаться безучастной к своим погрязшим в невежестве братьям-крестьянам. Молодежь поможет им пробудиться от вековой спячки, развеять мрак дикости и невежества.

Судхиндра рисовал перед стариком заманчивые картины недалекого будущего. Его лицо сияло вдохновением, глаза блестели, голос звучал убежденно. Девушка и старик в безмолвии внимали ему, отдавшись волнам его мечты…

После ужина они продолжали беседу, усевшись на чарпаи во дворе. Мани прошла к арыку мыть посуду. Убедившись, что она не слышит их, Судхиндра спросил:

— Почему же вы до сих пор не пристроили Мани, отец?

Старик нахмурился.

— Все некогда было, — помедлив с ответом, тихо проговорил он, не глядя на гостя. — Только вот недавно… сговорился.

Судхиндра замер. Старик тяжело вздохнул:

— Видно, такова судьба у моей Мани… Кому нужна дочь бедняка? Для наследника богатого дома нужна богатая невеста, тут на красоту не смотрят. И зря я ждал сватов. Да вот, к счастью, подвернулся лавочник из соседней деревни. У него недавно жена померла, и с тех пор дом пустует. По годам-то он почти мне ровесник: ему уже под пятьдесят. Дом — полная чаша. Мани будет жить в достатке… Я бы, может, и не отдал, да крепко задолжал ему. Долг камнем висит на шее… Вот нынче я и ходил к нему — обо всем договорились… Так что скоро ладони у Мани покроются желтым узором… Что поделаешь? Видно, судьба!

Словно просыпаясь от кошмарного сна, Судхиндра широко открытыми глазами смотрел на отца девушки. Видно было, что страх за будущее дочери не оставлял старика, лицо его помрачнело. Судхиндра сидел онемевший, парализованный, будто на его глазах зеленая вершина мирно спавшей горы с ужасным грохотом, извергая пепел и пламя, вдруг превратилась в огнедышащее жерло грозного вулкана.

Чувствуя, что еще минута — и он закричит от боли и ужаса, Судхиндра быстро поднялся.

— Я пойду, отец, — глухо проговорил он, перекидывая через плечо плед. — Мне тяжело оставаться… Я бежал из города… бежал от ужасающих контрастов между роскошью и нищетой… Я думал, что этого нет здесь, в горных деревушках… Но и тут я вижу то же самое… и это сводит меня с ума… Извините меня, отец, я ничем не могу помочь вам. Я заплатил бы ваш долг, но… — его голос дрогнул, — я такой же бедняк, как и вы.

Воцарилось тягостное молчание.

— Прощайте, отец! — поднося ко лбу сложенные лодочкой руки, тихо выдавил он и, подхватив чемоданчик, торопливо зашагал со двора.

Залитая лунным светом, Мани, сидя на корточках у арыка, чистила посуду. Заметив Судхиндру, выходящего со двора, она быстро поднялась и удивленно спросила:

— Куда же вы, бабу? Что случилось?..

Судхиндра заставил себя взглянуть ей в лицо. Бедная девочка! Она еще не знает, какая судьба уготована ей. И она безропотно понесет свое бремя. А протест будет подавлен так же жестоко, как в далекие времена это случилось с той безвестной невестой.

— Ничего, Мани, — тихо проговорил он, мучительно стараясь улыбнуться, — благодарю за прием… Я просто не могу задерживаться дольше. Я никогда не забуду тебя, Мани… Да ниспошлет тебе всевышний счастье!

Ничего не замечая вокруг, он почти бежал по едва различимой тропинке. Приехав сюда, он слишком самонадеянно рассчитывал в короткий срок изменить облик деревни, сделать жизнь крестьянина светлой и радостной. Теперь он понял, что ни чистые улицы, ни светлые здания, ни колонки с ключевой водой не в состоянии вернуть улыбку человеку, задавленному каторжным трудом и нищетой. Могут ли они, горстка энтузиастов, принести деревне новую жизнь?.. В мире по-прежнему царят несправедливость и гнет, жизнь по-прежнему полна слез и страданий!.. Говорят, все это ниспослано всевышним. Это он заставляет человека влачить свои дни, как тяжкое проклятье!.. Значит, прежде чем менять жизнь деревни, надо низвергнуть того, кто сотворил такой мир?!

Внезапно тропинка оборвалась. Будто очнувшись от кошмарного сна, Судхиндра осмотрелся вокруг и только тогда понял, что вновь очутился на берегу Дульхани. Да, это был берег горной речки с таким странным названием! Усталым движением Судхиндра отер пот на лбу, с трудом передвигая ноги, добрел до обломка скалы и бессильно опустился на него.

По-прежнему все вокруг было залито лунным светом… Двумя отчетливо белевшими лентами убегали вдаль берега Дульхани… Так же недвижно стояли деревья и причудливые скалы — немые стражи реки, и все так же ярко горели на песке искорки слюды. Только теперь все это было холодно и безжизненно, точно лишилось дыхания в цепенеющем безмолвии осенней ночи. И у Судхиндры вдруг невольно мелькнула мысль, что какая-то могучая, неведомая ему сила разрушила всю красоту и радость жизни, оставив неизбывное горе, тяжкие страдания и иллюзорные искорки надежды.