Реверс - Михаил Юрьевич Макаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зелёная «BMW» бесцеремонно перевалила через бордюр и продвинулась вплотную к ржавой перекладине для выбивания ковров. В тот же миг, как чёртик из табакерки, нарисовался взъерошенный мужик в растянутой майке и трениках с пузырями на коленях. Создалось впечатление, будто этот чёртик выскочил из подъезда, тогда как в действительности он взял старт от неприметной иномарки, стоявшей на углу.
— Ты чё моё место занял?! Я тут пятнадцать лет паркуюсь! — заверещал мужик.
Из-за руля «BMW» бритой головой вперёд вылез Жидких. Перекатывая за впалой щекой жвачку, он зыркнул по сторонам. Во внимании к своей персоне Валера нуждался меньше всего.
— Чё орёшь, как потерпевший? — спросил он с укором.
Габариты Жидких в совокупности с лексиконом крутого должны были остудить пыл аборигена.
Но тот продолжал трещать крыльями:
— Моё! Пятнадцать лет! Убирай на хрен!
Валера понял, что чепушиле придётся преподать урок. Он шагнул вперёд, примеряясь для тычка под рёбра. Бить по-серьёзному на глазах пяти этажей не собирался.
Сконцентрировавшись на эпицентре, Жидких ослабил внимание за периферией. Меж тем, в его сторону от крайнего подъезда шустро катила белая «нива», а сзади «BMW» подпёрла та самая бежевая тачка, из которой недавно десантировался лжеабориген.
Следующая секунда родила мешанину звуков — взвизг тормозов, клацанье замков одновременно распахнувшихся дверей, топот, напряжённое дыхание…
Жидких, стоявший перед капотом своей «бэхи» (сюда его, пятясь, выманил провокатор), озирался. Перед носом Валеры распахнулась и с щелчком захлопнулась красная книжка.
— Уголовный р-розыск! Н-не дё-оргаться!
Три пары рук начали его вразнобой крутить. Лохмач не принимал участия в захвате. Выполнив свою задачу, мужичок трусцой обогнул детскую площадку и теперь возвращался к иномарке. Прежде, чем он юркнул в салон, Глеб, фиксировавший левую руку бандита, успел ему подмигнуть. Внештатник отработал номер безупречно.
Сопротивления Жидких не оказал. Валера быстро врубился, что вяжут его менты, причём земляки из Острога. Номера у белой «нивы» были Андреевские. Вдобавок он узнал опера-заику, махавшего ксивой. Сейчас старый знакомец пыхтел с наручниками, которые почему-то отказывались застёгиваться…
В очень неподходящий момент телефон Сутулова разразился патетическим шлягером «Господа офицеры».
Убойщик ответил, не взглянув на экран:
— Не могу г-говорить, ра-аботаю! — и дал отбой, обрывая рвущуюся из динамика визгливую тираду.
Он обещал жене позвонить сразу по прибытии в Ярославль. Забывчивость грозила обернуться семейным скандалом.
Наконец, раздался алчный щелчок браслетов. Петрушин с Глебом встали по бокам, предостерегая задержанного от глупостей.
Переместившийся вперёд Сутулов осклабился глумливо:
— У-узнал?!
Жидких шевельнул рельефными желваками.
— Чё надо?
— Ш-шоколаду! Д-домой по-оедем, зёма! За-а…загостился ты. Т-там те…тебя к-кореша за-аждались — Пандус с Мо-олотковым, — веселился Сутулов, не сводя глаз с Жидких.
Удар застал врасплох. Щеку по диагонали дёрнул нервный тик. Вспомнив о жвачке, Жидких принялся терзать её коренными зубами. Запоздало маскировал эмоции, граничившие с паникой.
— Чего в гости-то не приглашаешь? — в игру вступил Глеб, тот ещё лицедей.
— У меня не убрано. И ехать далеко.
— А мне кажется, приехали. В какой квартире зазноба твоя живёт? Люба-то? Кассирша из «Магнита»?
Точный адрес Глебу был известен, просто он не хотел выказывать свою осведомлённость. Она могла спалить рубоповский источник.
— Погляди-ко, сколько зрителей на бесплатный спектакль собралось, — ярославец сыпал соль на саднящие раны. — Я думаю, хоть, один сознательный найдётся, подскажет.
Лица маячили во многих окнах хрущёвки, на балконы тоже высыпали любознательные. Будний вечер, трудящийся народ скучал дома.
Из ближнего подъезда, рискуя потерять шлёпанцы, вылетела миловидная тётенька. Обе руки у неё были заняты. Одна судорожно сжимала ворот халата, вторая придерживала его полу. Ситцевый старенький халатик тесен был и короток, а телеса, скрывавшиеся под ним, пышны.
— Валера, кто это?! Что они хотят?! — тревога переполняла голос женщины.
— Видишь, даже помощь граждан не понадобилась, — усмехнувшись снисходительно, Глеб переключился на женщину. — Вы, как я понимаю, Люба? Приятно познакомиться. Мы — сотрудники уголовного розыска. У нас ряд вопросов к вашему, э-э-э… — майор затруднился в подборе статуса.
— Валерий — мой гражданский муж, — поджав аппетитным сердечком губы, сообщила Люба.
— Как скажете, — охотно согласился Глеб.
Ехидна Сутулов прошипел на ухо Жидких:
— Д-да вы, б-батенька, многоженец! Не б-б…боишься, Жа…Жанна В-витольдовна п-п…пронюхает?
Держа Валеру за предплечье, убойщик чувствовал, как заколбасило клиента при упоминании Врублёвской.
— Всё п-про тебя з-з…з-знаем, — с мефистофельской вкрадчивостью нашёптывал Сутулов.
Глеб прикинул, как из ситуации выжать максимум пользы.
— Может, в квартиру поднимемся от любопытных глаз? На пару слов.
Женщина шевельнула округлостями плеч: «Почему бы и нет». Двинулись гуськом. Восхождение по лестничным маршам возглавляла Люба. Теперь её руки натягивали подол халата сзади, прижимая ситчик к ослепительно белым ритмически колышущимся ляжкам.
Шедшему следом Сутулову бабские ухищрения добавляли веселья. Миссия оказалась выполнима! Пусть только попробует Сапега не поощрить Владимира Борисыча за труды праведные!
В затылок подполковнику угрюмо сопел Жидких, с руками за спиной. Петрушин пальцем тянул книзу цепочку, соединявшую браслеты, нарушая равновесие конвоируемого и тем самым профилактируя побег. Замыкал шествие бодрячок Глеб. Он чихвостил хозяйку, не уследившую за поставленным на плиту молоком. Благодаря её ротозейству подъезд заволокла едкая вонь.
У приотворённой железной двери с номером «24» Люба вдруг включила заднюю.
— А вы, что ли, ко мне все идёте?
— Н-ну да, — беспечно откликнулся Сутулов.
— Зачем?
— Посмотреть, как Валерий живёт, — грудью налегая на перила, снизу в разговор вступил Глеб.
— Он… он здесь не прописан, — Люба, кажется, нашла точку опоры.
— В-вы с-с…сказали — м-му…муж гра-ажданский, — Сутулов оскорбился так искренне, словно все его сорок прожитых лет прошли в обществе людей кристальной честности и высокой морали.
— Да, мы одним глазком глянем, — Глеб обволакивал медовой интонацией. — Вы же сказали: «не про-отив».
— Не говорила я такого. А если говорила, передумала. В квартиру свою не пущу.
Дверь распахнулась, но не в качестве знака гостеприимства. Образовавшийся проём запечатала кубышка пенсионного возраста. Её можно было предъявить человеку с бедным воображением, как Любу в старости. Только с поправкой на рост. Мать на полголовы была ниже дочери.
— Ордер! — басом потребовала она.
— Не при Сталине живём, — из-за широкой спины Жидких подал голос Петрушин, решивший поюморить. — Давно никаких ордеров не существует.
— Полно-ко! Предъявляй с круглой печатью! Телевизер смотрим, законы знаем не хуже вашего! — пенсионерка попалась боевая.
Санкции на вторжение в жилище граждан, проживающих в квартире № 24, у оперативников не было, и быть не могло. Данного адреса Сутулов с
