Ты здесь живёшь? - Ульвар Тормоудссон

— Жизнь наша — это не только выборы, хотя они — штука важная, — отвечает председатель магистрата. — Кроме них, есть еще кое-что.

— Начинаю догадываться, Сигюрдюр Сигюрдарсон.

— Я думал купить у тебя глушитель.

— Ты всегда был рисковым парнем.

— Мне позарез нужен глушитель.

— Я это услышал, когда ты подъехал. Скакал с колокольчиком, как в старину говаривали.

— Чего ж тут опасного?

— Ничего, — отвечает Гисли. Он сидит на табуретке, зажав тонкими ногами недоделанный глушитель. — Ничего.

— Так что скажешь?

— Насчет чего?

— Продашь мне глушитель?

— Глушитель — хорошее капиталовложение. Вот что я скажу.

— Ты продашь мне глушитель, чтобы я, как ты выразился, с колокольчиком не ездил? Долгая история — выписывать глушитель из Рейкьявика.

— Говорят «скакать с колокольчиком».

— Да, конечно, «скакать с колокольчиком».

— Когда верно, тогда верно.

— Там, в столице, народ неторопливый. Неделя пройдет, пока глушителя дождешься.

— Знаю.

— Так продашь мне один?

— До сих пор ты для меня палец о палец не ударил. Не знаю, стоит ли мне с тобой дела затевать.

— Ты же мастеришь, чтобы заработать, не так ли?

— Хорошо, когда запас есть.

— Люди производят, чтобы продавать.

— Знаешь, что́ я тебе скажу, Сигюрдюр ты мой Сигюрдарсон. Я всегда своей дорогой шел, и плевать мне, что другие обо мне думают.

— Тогда я пошел, — торопливо говорит Сигюрдюр Сигюрдарсон, — поскачу с колокольчиком, к чести единственного в городе мастера по глушителям.

— А глушитель разве тебе не нужен? Не будешь брать?

— Продашь?

— А на что, по-твоему, на свете глушители? Чтобы ими комнаты украшать? Нет, батенька, нет. Конечно, они — хорошее помещение капитала, но красоты от них ни на грош. Возьми вон тот, верхний, в правом штабеле.

— Этот? — Сигюрдюр тянется за глушителем.

— Точно, точно.

— Сколько он стоит?

— А тачка твоя сколько стоит?

— «Ситро»? При чем тут это?

— Сколько она стоит?

— Ну, теперь, наверное, миллиона четыре.

— Прекрасно. Значит, глушитель будет стоить в пять раз дороже того, что я продал Йоуи На Деревяшках. В пять раз дороже. Должна быть пропорциональность.

— Грабеж средь бела дня, — говорит Сигюрдюр Сигюрдарсон, впервые за день переминаясь с ноги на ногу.

— Я беру дорого. Теперь.

— Грабеж, — ворчит покупатель.

— Ну, берешь или нет? — Сделка явно не интересует старика. — Хочешь — бери, не хочешь — положи на место. Все очень просто.

— Беру, мать твою, — говорит председатель и щурится на мастера. — Вынужден.

— Тут никто никого ни к чему не принуждает, — возражает Гисли и встает. — Здесь люди сами решают. Значит, так. Тебе будет нужен счет. Счета необходимы, чтобы можно было высчитать налог с оборота, тогда каждый получит, сколько ему причитается. А еще счета можно использовать для разных целей в отчетности, но это ты, конечно, знаешь лучше меня. Очень полезная штука эти счета, Сигюрдюр ты мой Сигюрдарсон, очень полезная штука.

XXI

Несмотря на пронизывающую сырость и изморось, этот день, как и все предыдущие, подходит к концу. И вот уже вдруг вечереет, воздух делается совсем промозглым.

После дневного затишья улицы Города снова оживают: возвращаются домой из контор служащие, домохозяйки в последний раз выходят за покупками.

— Ты читала «Тьоудвильинн»? — спрашивает кассирша в кооперативном магазине полную женщину в толстом зимнем пальто, выкладывающую из корзинки кофе, печенье и говядину.

— «Тьоудвильинн»? Никогда не читаю. У нас в семье эту газету не покупают и покупать не будут.

— Я тоже не покупаю, — отвечает кассирша, складывая покупки. — Да, собственно говоря, и не читаю. Я просто видела ее у Магги и у этих, ну, ты знаешь.

— И что же? — спрашивает толстуха.

— А? Ну так вот, там, по-моему, написано про Сигги Страуса. Во всяком случае, Магга и эти считают, что про него.

— Так ведь он не их круга человек. — Голос толстухи звучит надменно. — Сколько?

— Тысяча триста восемьдесят. Конечно, нет. В «Могги»[12] было иначе. А тут сказано, что он обжуливал Рыбопромысловую компанию.

— Мне-то что. Пожалуйста.

— Спасибо. Написано, что он купил сыновьям лошадей и провел по отчетности как конину для рыбаков на траулерах, а седла записал в накладную как такелаж.

— Сигюрдюр-то?

— Ну да, хотя по имени его не называют. Но ясно, кого они имеют в виду.

— А что еще они придумали?

— Там еще кое-что вокруг этого дела. Сто двадцать, пожалуйста.

— И ты веришь?

— Гм, Магга и другие говорят, что это вполне возможно. Сама-то я ничего не знаю. В политике не разбираюсь.

— Ложь, как и все в этой газете. Они свои новости из Москвы получают. Я-то думала, это всем известно. Им русские так велели написать. И где бы это Сигюрдюр мог у нас в городе купить седла? Можешь мне сказать? Мешочек дашь?

— Пожалуйста. Ну, этого я не знаю.

— Вот видишь.

Часы тикают. Уже шесть. Магазины закрываются. Говядина отправляется на сковородку. Кофе пересыпается в банку. Печенье остается в полиэтиленовом мешочке.

XXII

В небольшом уютном боковом зале Дома собраний за уставленными яствами столами сидят отцы Города. Заседание клуба «Ротари», разговор идет о благе и нуждах страны.

Отцы Города — это, конечно, председатель Рыбопромысловой компании, председатель магистрата, директор школы, библиотекарь и заместитель депутата альтинга в одном лице. Далее следуют: судья, мэр, управляющий канцелярией магистрата, секретарь и казначей, комиссар полиции, пастор, три врача, девять коммерсантов, два рыбопромышленника, другой директор школы, редактор городской газеты, все выборные члены магистрата, пять директоров банков, заведующий сберегательной кассой плюс несколько других видных светских и духовных деятелей Города.

Благо и нужды страны?

А как же.

За первой рюмкой: погода, политика, финансы.

За второй рюмкой: политика, финансы. За третьей рюмкой: финансы.

За четвертой и последующей рюмками:

— Слыхал, Клара, жена Йоуи, забеременела от Хёйкюра, мужа Биа? Выдувать ежедневно по бутылке виски — это не подвиг, но бутылку «Черной смерти»[13] каждый божий день — это уже подвиг. Такие люди и становятся алкоголиками. У Фрисси недавно был запой, так он полмесяца из кровати не вылезал и потому не набедокурил. А знаешь, что он пытался изнасиловать губернаторскую жену и дочку и начал с того, что огрел старуху, мамашу губернаторскую, пучком ревеня по башке? Знаешь, сколько Калли загреб на переработке рыбы? Пятнадцать миллионов, и ни кроны налога. Чертовски ловкий мужик! А чего Гвендюр молчит? Может, его Йоуи подкупил? Сигги сейчас непросто. А ты что, без бабы? Недельку пропьянствовать да с бабой хорошей побаловаться — и как заново родился.

Эти серьезные проблемы подвергаются, естественно, основательному анализу — в той мере, в какой они вообще поддаются анализу.

Затем начинается пение. Исландское хоровое пение.