Ты здесь живёшь? - Ульвар Тормоудссон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XIV
Когда управляющий орет «о-обе-е-ед», молодцы из приемочной холодильника уже смотались. Едва раздается этот сигнал, как все цехи пустеют, только на столах и транспортерах валяются передники, нарукавники, резиновые перчатки.
Улица оживает.
По городу едут на машинах, катят на велосипедах, вышагивают, несутся люди. Они движутся в разных направлениях, но все спешат к своей пикше да каше. Обеденный перерыв короткий, надо пошевеливаться.
Промозглый воздух приглушает выкрики, оклики, стоны, свист дыхания и гудки машин.
Однако птицы хранят спокойствие, гора напротив Города — свое величие, а База — свое запустение.
XV
Пьетюр Каурасон пришел домой на обед. Снимая меховую куртку, он принюхивается и говорит:
— Соленая рыба!
— Папа! — слышится серебристый голосок, и маленькая девчушка кидается в его объятья.
— Папина малышка! — восклицает он, подхватывая ее на руки. — Ты сегодня много шалила?
— Не шалила. Спроси маму.
— Не угадал, — слышится из кухни голос жены.
— Что не угадал? — спрашивает муж.
— Не соленая рыба.
— Вот как. А что же?
— Отгадай.
— Папа, я скажу.
— Тресковые подбородки[8]?
— Нет.
— Ще… — шепчет девочка на ухо отцу. Он несет ее на кухню.
— Щеки тресковые, — торжествующе объявляет он. — Где ты их раздобыла?
— Малышка у нас болтушка? — говорит Вальгердюр и целует мужа.
— Нет, — отвечает девочка. — Спроси папу.
— У нас на углу. — Хозяйка наливает в стаканы ледяную воду. — Прошу. Садись в свой стульчик, болтушка. Папа тебе положит.
— Я по крайней мере не все сказала, — оправдывается ребенок.
— Ну-с, посмотрим. — Отец садится. — Тебе, малышка, побольше, не так ли?
— Без костей.
— Без костей, — повторяет отец, счищая с костей кожу и мякоть.
— Без кожи!
— Что? Ты не ешь кожи? Это ведь самое вкусное.
— Уй! Не хочу.
— Мне больше останется. Прекрасно. А где жир?
— Ай! — Хозяйка встает. — Забыла жир. Сейчас распущу.
— А бараньего жира нет?
— Нет, — отвечает жена и кладет в кастрюлю кусочек маргарина. — Он заплесневел.
— Дай-ка мне масла, — распоряжается супруг.
И семья принимается за еду. Все грызут, жуют, сосут и чавкают, как и положено, когда едят соленые тресковые щеки.
Вдруг Пьетюр говорит:
— Доброжелательный человек этот Сигюрдюр.
— Какой Сигюрдюр?
— Как это ты его назвала? Страус, что ли?
— Стало быть, ты звонил ему?
— Да. Я же говорил, что собираюсь.
— И что он сказал?
— Немного. Но был очень доброжелателен.
— Ты просил о должности?
— Нет.
— Слава богу, — облегченно отвечает Вальгердюр и кладет кость на край тарелки.
— Требуется письменное заявление. — Пьетюр отпивает глоток холодной воды.
— Подашь? — спрашивает она безразличным голосом.
— Не знаю. А твое мнение?
— Мое мнение ты знаешь, — отвечает она и начинает сражение со следующей тресковой щекой.
— Место превосходное.
— Конечно.
— Хороший оклад. Рабочий день короткий, так что я смог бы еще и преподавать. Об этом я тоже спросил. Ты говорила, он директор школы.
Молчание.
— Срок истекает в середине месяца.
Молчание.
— Приступать с Нового года.
Молчание.
— Ты не в восторге, — говорит он, вытирая рот тыльной стороной руки. — А малышка хочет уехать в другой город?
— Куда?
— Туда, где когда-то жила мама. Когда была такая же маленькая, как ты.
— А мама не хочет?
Молчание.
— А мама не хочет? — повторяет девочка, и вновь за столом воцаряется молчание.
— Кофе есть? — спрашивает муж.
— Горячая вода в кофейнике. Порошок на своем месте.
— Ты не в духе?
— Не в духе? Нет, я просто немножко удивлена.
— Я ведь еще заявления не подал. — Он встает и идет за растворимым кофе и кипятком. — Ты могла бы бросить работу.
— А ты уверен, что я этого хочу?
— Ну, я был бы рад.
— Мама не хочет? — повторяет девочка.
— Пока еще никто никуда не уехал. Включи-ка папе радио.
Они молча слушают последние известия — Пьетюр Каурасон и Вальгердюр Йоунсдоухтир. Затем так же молча моют посуду, и молчание продолжается, когда он надевает меховую куртку, собираясь на почту, а она пальто, чтобы идти в банк.
— Выше нос! — говорит он, целует жену и дочь и торопливо уходит на работу.
XVI
Город просыпается после короткого обеденного сна. Из домов поодиночке выходят люди, и улицы вновь оживают. Двигается народ, однако, не так быстро, как до обеда. Тогда в спешке ощущалось предвкушение, теперь же, скорее, обреченность. Головы подняты не так высоко, попадаются даже грустные и отрешенные лица. И все тот же промозглый воздух, и все та же гора на другом берегу фьорда. Все так же мозолит глаза База напротив. Кое-кто из женщин бросает на нее косой взгляд и краснеет.
XVII
В прихожей дома на Главной улице стоит женщина. Напротив нее Уна в своей кроличьей шубке.
Женщина обрадована, щеки у нее раскраснелись.
Возраст дает о себе знать: тело у женщины полное и слегка дряблое, голые руки выше локтя голубоваты, на икрах венозные узлы. Однако талия тонкая, грудь под блузкой тугая. Бёдра широкие, округлые, но зад отвислый.
Раскрасневшиеся щеки и радостный блеск больших темных глаз придают ее небольшому лицу, обычно безжизненному, особое выражение, которое усиливают черные с проседью волосы, тонкий нос с трепещущими ноздрями, толстые, чуть бледноватые и беловатые, чуть синеватые и красноватые губы.
— Как хорошо, что ты пришла, — говорит она. — Как хорошо, как хорошо.
XVIII
— Ты просил слова, Преподобие? — В вопрошающем взгляде Сигюрдюра Сигюрдарсона читался приказ.
— Я? — переспросил пастор. — Ну да, конечно. Да, да.
— Мне так показалось. Прошу.
Преподобие еще колебался. Но тут он поднял взгляд на Сигюрдюра Сигюрдарсона и увидел, что у того в глазах сверкнула молния. Сверкнула и погасла.
— Гм. Ну. Да. Мне представляется, что у Рыбопромыслового совета есть основания решительно выразить свое отношение к совершенно непристойной акции, — начал Преподобие. — Я редко читаю газету, в которую сегодня заглянул по чистой случайности. Но поскольку…
аятодумалтыструсил датымолодецхотьитряпкасвиду даведьмыстобойинетакоеразпровернули тывернорешилчтоясобираюсьрассказатьпротуисториюсцерковнымфондом протосостарухойСтиной нуидумайтакдумайдурачок
— …у Рыбопромыслового совета есть все основания одобрить недвусмысленную резолюцию, выражающую полное доверие.
теперьятебяузнаю́ языкхорошоподвешен словнокаквтотразкогдатывыступал припрофессореАусмюндюре теперьправдаужнето фигуройстал
— Поэтому я предлагаю следующий проект резолюции.
приметекакмиленькие давывсеуменяпострунке крометебятряпки ичтотытамнаплелонеобходимостибольшейчестностивобщественныхделах аденежкитопринялсразужетогданарождество
Преподобие закончил выступление.
Члены совета сначала молчали, но когда председатель спросил, есть ли желающие выступить по проекту резолюции, то словно плотину прорвало:
— И чего только эти прихвостни русских себе не позволяют! Подумать только! Нападать на Сигюрдюра Сигюрдарсона! Лить на него грязь! На нашего-то Сигюрдюра! Подумать только! Сволочи какие! Правду о них говорят, они такие. Взять бы их всех да в Сибирь отправить, правильно «Газета» уже не раз призывала. Там им и место. Туда их тянет.
