Весна Михаила Протасова - Валентин Сергеевич Родин

— Сам подсчитывал. Там леса тысяч на десять меньше, чем числится по ведомости…

— Кто тебя считать заставлял? Лезешь ты, Протасов, не в свои дела! Умнее всех хочешь быть? Кто ты здесь? Директор? Управляющий? Ты получше исполняй порученное, а то вместо курьи у конторы отираешься, причины всякие выискиваешь…

— Дайте еще людей — получше исполню, а сейчас наша работа только для отвода глаз.

— Своими силами обойдетесь, нечего заранее паниковать! Понял?!

— Понял… Вы, наверное, хотите, чтобы лес на курье унесло…

Вскочил начальник, развевая длинные полы, забегал по кабинету.

— Да как ты смеешь болтать такое?! Законник нашелся… Учти, что Гребнев не один здесь работает, не один за все отвечает!

— От вас зависит! Как вы, так и другие… Да и зажали всех! Слово никому сказать не даете!..

Будто опасаясь, что ненароком ударит мастера, начальник заложил кулак за спину, потом выкинул руку, показал на стул за письменным столом:

— Вот когда сядешь сюда, Протасов, поймешь, кто кого зажимает и что от кого зависит! А пока ты и до мастера не дорос… Можешь дома оставаться! Другого подыщем!.. Довел все же… Вашу…

Андрей Никитович запыхался, словно делал пробежку, сел к столу. В ушах звон. Закрыл глаза, дожидаясь, когда мастер уйдет, чтобы поскорей кинуть под язык таблетку валидола, а мастер все не уходит. Стоит, опустив тяжелую голову, будто кто оглушил его.

— Все понятно? — тихо спросил его Андрей Никитович.

— Понятно. Только с курьи я не уйду! Не на вас работаю!.. — Хлопнула кабинетная дверь так, что настольные часы с боем тринькнули, и нет мастера.

«Вконец обнаглел! Вот она, дисциплина теперешняя!..» — подумал Андрей Никитович, но гневаться долго не хотелось. Впереди был праздник, и в душе жило предчувствие чего-то радостного, обнадеживающего хорошими переменами. Андрей Никитович подумал, что надо бы узнать, помирился ли Протасов со своей молодухой, а если нет, то помочь как-то. Оба они из ургульских, из местных, а это тот костяк, на котором здесь все держится.

Андрей Никитович позавидовал молодому мастеру: «А упрямый все же… Пожалуй, и я в молодости таким был? Нет, поотчаяннее… Сбросить бы годков — развернулся бы. Совсем бы по-другому дело повел: ближе к людям, через них, а не так, как приходилось…»

Бывает время, когда оглядываешься назад и в прошедшем хочется найти опору себе или оправдание. Но Андрей Никитович ощутил какую-то пустоту, словно в этом прошедшем ничего хорошего не находилось. Будто в своей жизни он ничего полезного людям не делал.

«Как бы там ни было, а не для себя жил, — пытался он спорить. — Нет, нет… Работал, не жалея сил, для общего дела, особых благ не приобрел. Некогда было — мотались по всей Оби и ее притокам, по сибирским глухим лесам. На одном месте мхом не обрастал, не отсиживался — везде был временным. Как на ступеньке: чтобы шагнуть дальше или спуститься. Тут уж как выходило…»

Но сегодня эти мысли не успокаивали, а ставили под сомнение все то, чем он в душе гордился: своей настойчивостью, разворотливостью в делах, умением подчинять людей. Получалось, что все это делалось только для себя или не в ущерб личному. Даже то, что он работал без привязанности к одному месту, представилось Андрею Никитовичу всего лишь собственным легкомыслием и равнодушием к тем краям, где ему приходилось бывать. Поэтому и не обрел до сих пор милого сердцу угла, а степные края, где он родился, тоже были чужими…

Сплавщики лазали по пучкам бревен, переделывали крепления, ставили дополнительные перетяги через курью. Работа вся с тросом, с винтовыми зажимами и проволокой. Требует силы, осторожности, внимания, иначе можно руку наколоть или по лицу хлестанет разлохмаченной на конце щеткой стального троса. Винтовые зажимы проржавели, не вдруг отвернешь вертлюг или затянешь петлю. Часто за такой зажим сам мастер брался. Оседлав ржавую гайку тяжелым ключом, пытался ее отвернуть, шевелил от натуги длинными бровями, но если не гайку, то целиком болт сворачивал и швырял его в сторону.

— И где они эту ржавчину нашли?! Сплошной металлолом!..

Меняли тросы, крутили толстую проволоку на пучках, потуже их увязывали. Без охоты взялись сплавщики переделывать тросовую оснастку. Общее их мнение высказал Илья Тенькин:

— Вялкин со своей бригадой премию за это получил, а мы должны надсаживаться с его недоделками. Да нам и не по силам это, и время не ждет… Еще вот отвечать придется…

— Какая разница, отвечать или нет? Может, из-за одного паршивого троса и лес разнесет. Как тогда наша совесть?! — спросил его Михаил. — Отвечать, не отвечать!.. Что в силах, то и сделаем!..

Больше слова никто не сказал, повздыхали и пошли на сплотку.

За это время Литохин наладил трактор, помогал натягивать тросы, несколько раз бегал в поселок за новыми болтами и зажимами. С Василием Рожковым перетянули через Обь толстый лежневый трос для замены старого на главной перетяге через курью.

После работы сплавщики сидели на бревнах возле избушки, неторопливо курили и оглядывали Обь — ее предвечернюю, заледенелую ширь, уже пропитанную талой водой.

— Лед-от как вздулся. Что баба на сносях. Если не ночью, то к утру как есть двинет… — в словах Калистрата сквозила тревога.

— Сегодня в поселок не пойдем, здесь будем ночевать, — сказал мастер и выжидающе посмотрел на сплавщиков.

— Правильно, Алексеевич, а то до беды недалеко: уйдете в поселок, а она как раз и тронется, — охотно поддержал его Калистрат.

— Я бы тут на все лето остался, — сказал Василий Рожков. — Отдохнул бы малость, а то дома опять скоро начнется: навоз, огород, а там сенокос — и пошло на все лето. Не поймешь: то ли ты колхозник, то ли рабочий.

— Жена найдет быстро — не на Чукотке, — насмешливо отозвался Илья. — Далеко ли от дома? Мою хату вон, отсюда видать. Как дома…

— Дома не дома, а вчера к вечеру хватанули через Обь, как лоси, — пошутил Михаил, довольный, что обошлось по согласию.

— Так ведь за компанию бегали… — в тон ему отозвался Илья, хитровато прищурив глаза.

Посмеялись, но Калистрат поддел:

— Конечно, в компании оно и дурости всегда легче делать…

Он оставался на Щучьей курье ночевать, обживал